Страница 7 из 10
– А второй не вернулся?
– Нет. Теперь уж не стоит и ждать, все сроки прошли. А этого немцы два раза брали, но почему-то отпускали. Группу лейтенанта Барского полчаса назад проводил в поиск…
– Хорошо. Давно собираюсь тебя спросить… Ты ведь в нашем разведбате еще до войны начал служить? Что там у вас случилось на Соже? Куда пропал батальон? Что произошло с Соломиным на самом деле?
– Да-а, такая сила была в батальоне… Пятьсот человек, бронемашины, двадцать мотоциклов, «амфибии». Столько готовились к войне, и все пошло прахом за неделю. На фронт мы выехали первые. Два выхода за Днепр сделали в первую неделю, а потом болтались в своих же тылах. Связи с Зайцевым у нас не было, оказались разные радиостанции. Да и комбат Соломин стремился не лезть на глаза начальству. А тогда на шоссе… Вышли мы к нему на сутки раньше всех, Соломин приказал технику уничтожить, прорывались налегке. Я вывел человек сто, а Соломин так там и остался. Говорит, командир должен оставаться там, где его матчасть, тем более, мол, он ранен. Технику, конечно, можно было вывезти… А Соломина, мне потом рассказывали, партизаны расстреляли.
– А что он был за человек?
– Холёный. Кавалерист. В технике не разбирался. Коня своего напинает сначала, прежде чем сесть. А сядет – обязательно с фасоном. Конечно, его вина большая, что батальон всю матчасть потерял, поэтому нас и расформировали. Я первое время в штабе дивизии на подхвате был, потом к вам направили. Соломин же незадолго до войны вышел из заключения. А сидел за то, что жена у него полька. Может быть, из-за этого и была у него обида на советскую власть…
Шапошников задумался: «Сколько потеряли по своей же глупости, расхлябанности, оттого, что не знали толком людей…»
Вечером Шапошникову доложили, что группа лейтенанта Барского блокирована в скотных дворах за деревней Михновкой. Всю ночь оттуда раздавались выстрелы. Никто из группы не вернулся.
– Очевидно, все погибли, товарищ капитан. Можно не ждать, – с горечью сказал Бакиновский Шапошникову. – Эх, Барский, Барский… Не сумел, видимо, проскочить незаметно. Лейтенанта Абрамова готовить? Это моя последняя группа, если не считать Шажка.
– Подождем, – ответил Шапошников, – готовьтесь лучше. Успех поиска должен быть гарантированным. Подумайте, как это сделать.
– Как сделать… Сколько ни думай, а все зависит от удачи. Оборона у немцев здесь сплошная, все подходы простреливаются. Может быть, опять разведка боем?
– За одного пленного платить десятками жизней?
На следующий день расчет сержанта Михаила Хренова из зенитно-пулеметной роты лейтенанта Николая Пизова подстрелил легкий бомбардировщик. Самолет сел на болото недалеко от штаба 771-го полка, и тут же к нему побежали десятки людей. Из кабины вылез летчик, но, видя, что к нему приближаются русские, застрелился. Второй пилот начал было отстреливаться, попал в одного, но и сам был убит наповал чьим-то выстрелом из винтовки. Пехотинцы, облепив самолет, как муравьи, вытащили из кабины третьего летчика.
– Ребята! – удивленно крикнул кто-то. – Да он же без ног! Смотрите – культяпки!
– Ишь ты, патриот фашистский, – со злостью сказал сержант Хренов. – Тащите его, ребята, в штаб полка.
– Молодец, – подошел к Хренову лейтенант Пизов, – у тебя это четвертый?
– Два «мессера», «юнкерс», а теперь вот и «хейнкель», – довольно ответил Хренов.
– Кто подбил самолет? – спросил Пизова Шапошников, когда в штаб принесли на руках пленного летчика.
– Опять Хренов.
– Как это ему все время везет? – удивился Шапошников. – Один из всего полка сбивает! Самолет сильно поврежден?
– Сел на брюхо. Да его там уже разбирают все, кому не лень. Пулемет сразу куда-то утащили.
Лейтенант Николай Пизов был назначен Шапошниковым командиром зенитно-пулеметной роты после гибели под Суражом старшего лейтенанта Христенко. В полк он попал в трубчевских лесах, из окруженцев. Шапошников сразу обратил на него внимание: небольшого роста, глаза черные, упрямые и умные.
– Откуда выходите? – спросил тогда Шапошников Пизова.
– От Барановичей. Есть там недалеко такая станция – Мир. Склады охраняли.
– Правда, что немцы долетали до вас перед войной?
– То и дело. Нам говорили: идут двухсторонние маневры. Сейчас это даже дико вспоминать. Их диверсанты связь у нас начали рвать еще с десятого июня, связистов наших подстреливали. К двадцатому июня мы к этому настолько привыкли, что ночью исправлять связь и не ходили, дожидались утра.
– А в Трубчевск с кем выходили?
– Одно время сами по себе, потом к «пролетарцам» пристали. Командир наш бросил нас в первые дни войны, ушел домой на Украину.
«Надежный, толковый парень. Воевать будет честно, – подумал о нем Шапошников. – Этот не сбежит никуда».
Не успел Шапошников допросить пленного летчика, как к нему привели еще одного немца.
– А этот откуда? – невольно удивился он.
– Едет на мотоцикле, между Бакланью и Юрковом, там дорога у берега, и, видно, решил срезать угол, наши пулеметчики и подстрелили, – рассказал Бакиновский. – Лежит, колеса у мотоцикла крутятся. Решили сплавать – Богомолов из роты Вольхина. Он и подстрелил. Сел в лодку – и на ту сторону. Как немцы его не увидели – удивляюсь. Спали, наверное. А этот фриц даже не ранен был, только каблук пулей отбило. Без оружия и ехал. Богомолов подполз – он сам и руки поднял, и мотоцикл покатил – вполне исправный, ребята пробовали заводить.
– Да, вот так подарок. Иоффе, спросите его: куда он ездил?
– Возил приказ в штаб полка о переброске их дивизии на другой участок фронта, – перевел Иоффе.
Шапошников сразу оживился:
– Какой он дивизии? Восемнадцатой танковой?
– Да, а южнее, говорит, стоят части двадцать девятой моторизованной, четвертой и третьей танковых дивизий. Их дивизия будет сменяться первой кавалерийской.
– Спросите его: когда они собираются наступать?
– Не знает, не интересовался. Говорит, что он до войны пекарем был, в Вене. Спрашивает, где у нас здесь почта.
– Это зачем ему?
– Хочет матери пятьдесят марок отправить, в плену они ему все равно будут не нужны.
Все засмеялись.
– Ну и фриц. От нас матери в Германию деньги посылать! Вот чудак-то.
– Тихон Васильевич, – попросил Шапошников капитана Филимонова, – срочно доставьте пленного в штаб дивизии.
«А ведь это интересно, что их дивизию отсюда снимают. Видимо, готовят группировку для удара», – подумал Шапошников и сказал Бакиновскому:
– Сегодня ночью надо обязательно взять еще одного пленного. Готовьте группу Абрамова.
– Разрешите я сам схожу, товарищ капитан.
– Разве больше некому?
– Шажок только вчера ходил, отсыпается. А Абрамов – что-то глаза мне его сегодня не нравятся: убьют еще.
Поздно ночью Бакиновский разбудил Шапошникова.
– Товарищ капитан, есть пленный, кавалерист!
«Неужели танковая дивизия уже ушла? Быстро…»
– Разбудите Иоффе. Как ты его приволок? Сам брал? – спросил Шапошников, затягивая ремень.
– Нет. Помните, я говорил, что есть у меня один юрист недоучившийся, бывший вор-наводчик из Одессы. Он и взял. Парень безответственный, но смелый.
Быстро допросив пленного, Шапошников позвонил в штаб дивизии. У телефона был майор Кустов.
– Алексей Федорович, только что привели пленного, из первой кавалерийской дивизии. Сегодня ночью они начали менять танкистов. Значит, тот пекарь-австриец сказал правду.
– Хорошо, – сонным голосом ответил Кустов. – Я доложу Гришину. Ты смотри: пятый пленный за две недели! А в тех полках, сколько ни ползают, ни одного.
30 сентября, перед обедом, командир роты лейтенант Вольхин сидел у своего блиндажа и сушил портянки, щурясь на осеннем солнышке. Было тихо, немцы не стреляли второй день, и поэтому напряжение спало, хотелось лежать и смотреть в небо, на бегущие белые облака. «Эх, за грибами бы сейчас…» – тоскливо подумал Валентин.