Страница 6 из 10
– Да-а, – протянул Пиорунский. – Вот это одиссея… Скажите, а раненых много сейчас?
– Нет. Сейчас затишье. Я вижу, вы спать хотите? Давайте я вам соломы постелю.
– А сами вы где ляжете?
– На лавке, не беспокойтесь.
Так началась дружба этих людей. На фронте они всегда были готовы к худшему, но верили в жизнь, хотя и отлично понимали, что всем дожить до Победы не удастся. Один из них не доживет до Победы всего несколько месяцев, когда позади будут такие испытания, что, казалось, сама судьба теперь должна бы смилостивиться и дать ему жить…
Роман Хмельнов, старший военфельдшер санроты полка Князева, прибывший в полк в середине сентября, несколько дней без сна и отдыха работавший на санитарной обработке прибывшего маршевого пополнения, после очередной бомбежки оказывал помощь раненым. К нему медленно подошел человек, тоже военфельдшер, судя по эмблемам в петлицах, среднего роста, с очень усталым видом.
– Здравствуйте, – не по-военному сказал он. – Я назначен военфельдшером батальона, со мной медсестра, совсем девочка. Голодные, конечно, но не в этом дело. Можно у вас отдохнуть? Завтра на рассвете мы уйдем.
– А сам откуда будешь?
– Из Ростова-на-Дону. Фамилия – Богатых. Иван Иванович.
– Хотите каши, селедка есть.
– Спасибо. А вы откуда?
– Из Москвы. Жена и сын там. Чувствую, вы на фронте не первый день?
– Начал под Белостоком.
– А я под Кобрином, у Бреста. Отступали, значит, вместе, только разными дорогами.
И оба, еще не зная друг друга, почувствовали взаимную симпатию, потому что понимали: проделать такой путь и остаться в живых – многое значит.
«Вот как бывает: от самой границы отступаем, а встретились в глубине России…» – подумал Хмельнов.
Иван Богатых начал есть, но от усталости аппетита не было и, завернувшись в шинель, быстро уснул.
«Чувствуется, волевой парень, сообразительный, подтянутый. Не скажешь, что окруженец», – думал Хмельнов о новом знакомом. Сколько друзей и товарищей полегло за эти три месяца войны, несколько частей сменил он за лето, в этой дивизии ни с кем еще не подружился, а с этим человеком поговорили всего несколько минут – и уже хотелось дружить.
«Бывает же такое, – думал потом Роман Хмельнов. – Или повлияло то, что судьба оказалась примерно одинаковой, или еще что-то неуловимое, но когда утром Иван ушел в батальон, мы расставались, как старые знакомые. Как друзья…»
Эти люди пронесли свою дружбу, которая началась в брянских лесах, через десятилетия…
Утром 20 сентября, до завтрака, в блиндаж к полковнику Гришину вошел его первый адъютант лейтенант Серый, которого послали в Горький, как только дивизия вышла из окружения в Трубчевск.
– Товарищ полковник, здравия желаю! Шефы приехали! Подарков – одиннадцать грузовиков да три орудия, две легковушки…
Гришин вышел из блиндажа. Под соснами стояла колонна автомашин, из которых уже выгружали какие-то ящики, а вокруг ходили, оживленно переговариваясь, бойцы и командиры. Гришин подошел к группе штатских.
– Товарищ Рогожин! – поздоровался он с заведующим военным отделом обкома партии. – Здравствуйте! Как доехали? Как там дома?
– Здравствуйте, Иван Тихонович. Привет вам от земляков, от товарища Родионова. Как воюете? А то никаких вестей от вас два месяца. Вот вам письмо от жены.
Гришин взял конверт, в глазах его потеплело, но сразу читать письмо он не стал, положил в нагрудный карман гимнастерки.
– Как там в тылу?
– Народ у нас трудится, ждем от вас победы.
– Вот победы пока нет…
– Настроение, вижу, у бойцов хорошее, рвутся в бой.
– Да, настроение есть.
– Собрались на скорую руку, но кое-что привезли. Своим ходом добрались, за неделю. А это от товарища Родионова подарок, – показал Рогожин на легковую машину.
– Спасибо, передайте ему от меня привет и благодарность.
– Передовую бы нам посмотреть, Иван Тихонович, с людьми поговорить. Мы писем много привезли. Как только узнали, что дивизия вышла из окружения, так жен в обком – целые делегации.
– Давайте сначала позавтракаем.
Весть о том, что приехали шефы из родного города, быстро разнеслась по дивизии. Читали письма от родных, и многие мысленно были в это время дома.
Полковник Гришин просмотрел областную газету. «Чувствуется, что глубокий тыл: даже фильмы в кинотеатрах идут, соревнования по французской борьбе… Странно, не верится», – думал он.
Гостям показали передовую, майор Малых стрелял по немцам из новых орудий. Он, кажется, подаркам рад был больше всех.
Гости побывали в полку Шапошникова, осмотрели оборону, сфотографировались.
– Снимки отдадим вашим женам, чтобы увидели документально, что вы живы, – сказал Рогожин, – и надо бы подготовить материал для статьи в газету, чтобы у нас там все знали, как вы воюете.
– А давайте прямо сейчас сядем и напишем, – предложил Канцедал, – я только Яманова позову.
– Прежде всего надо написать благодарность землякам за подарки, – предложил полковник Яманов, когда командование дивизии и делегаты собрались в блиндаже, чтобы написать письмо землякам, – и обязательно написать, что гордимся их успешной работой.
– Надо побольше отметить героев первых боев, – сказал Рогожин. – На их примерах нам пополнение воспитывать.
– Напиши о Фроленкове, что лично водил своих бойцов в атаку, его полк уничтожил передовые части гитлеровцев в первых боях, – сказал Гришин.
– О Нагопетьяне надо бы написать, – предложил Канцедал.
– Обязательно, только все названия населенных пунктов должны быть зашифрованы. А цифры можно давать, – сказал Яманов. – О Наумове напишите, дома его многие знают. Лично в одном бою убил семь гитлеровцев, чем обеспечил успех боя.
– О Братушевском можно подробно написать, – сказал полковник Кузьмин, начальник артиллерии дивизии. – Все же одиннадцать танков под Милославичами да тринадцать под Суражем. О лейтенанте Лебедеве надо бы написать: три танка подбил на Варшавском шоссе, в решающий момент боя. У Шапошникова в полку сколько героев: Терещенко, Похлебаев, Ленский, Чайко…
– Он и наградных листов написал больше всех: пятьдесят два, – сказал Яманов с гордостью. – Можно добавить, что, несмотря на общую неблагоприятную обстановку на фронте, дивизия добилась серьезных успехов. За два месяца боев выведено из строя до девяти тысяч гитлеровцев, более восьмидесяти танков, десятки орудий, минометов, автомашин.
В тот вечер много было воспоминаний, разговоров, всем казалось, что война идет долго, а прошло всего три месяца…
Утром 27 сентября делегация горьковчан уехала на родину.
– Товарищу Родионову передайте, – сказал на прощанье Гришин Рогожину, – что дивизия к новым боям готова, люди настроены воевать до победы.
– Скажите, что резко возрос поток заявлений в партию, – добавил Канцедал, – особенно от старых бойцов.
– Все передам, все расскажу, – пожимал им руки Рогожин, – будем готовить вам еще помощь. До свиданья, товарищи, берегите себя.
Они прощались, и одним из них суждено было воевать в этих лесах и остаться здесь навсегда, а другим – работать и работать, сутками, месяцами, годами, чтобы на фронте было все необходимое для победы. Делегация уехала, но если бы она задержалась еще хотя бы на три дня, ей пришлось бы разделить с дивизией и ее судьбу, по крайней мере, на ближайший месяц.
Кончался сентябрь, на фронте стояла тишина, но все понимали, что это ненадолго, впереди будут новые и еще более тяжелые, решающие бои.
Почти каждый день из дивизии Гришина в поиск уходили две-три группы, но «языка» взять не удавалось целую неделю.
Поздно вечером в блиндаж к Шапошникову заглянул старший лейтенант Бакиновский:
– Вернулся у меня один агент из глубинной разведки, товарищ капитан. Семь дней ходил, прошел вглубь до шестнадцати километров. Сведения, правда, общего характера и уже несвежие, но кое-что есть. Вот отметил по карте его данные, где и что у немцев стоит, да и то примерно – орудия, линии окопов.