Обмани меня дважды

– В этих комнатах следует навести порядок, ваша светлость, – сказала Оливия.

– Нет.

– Мне сообщили, что около месяца назад или даже больше вы запретили горничным входить сюда. И, честно говоря… – Она заставила себя посмотреть ему прямо в лицо, стараясь не покраснеть. – Здесь неприятно пахнет.

Марвик был явно изумлен. Оливия впервые увидела такое оживленное выражение на его лице, хотя оно проявилось всего лишь в том, что он шире распахнул глаза, а его брови на мгновение приподнялись.

А потом – чудо из чудес – Марвик… рассмеялся. Ненадолго, не раскатисто, но это определенно и совершенно точно был смех.

– И чем же здесь пахнет, мэм? Прошу вас, скажите, чем от меня смердит?

– Я бы сказала, по́том, прошу прощения.

Он насмешливо улыбнулся.

– Невероятно, – проговорил Марвик. – Одному богу известно, чем я тут занимался.

Если бы она инсценировала пожар, он бы тут же выскочил из комнаты. Но как можно инсценировать пожар, даже не разведя огонь? Устроить поджог Оливия бы не решилась.

– Это не заняло бы больше часа, – сказала она. – Очень быстрая уборка…

– Мне снова уволить вас? – Герцог встал и вышел из тени балдахина. Взлохмаченные, взъерошенные светлые волосы придавали ему пиратский вид, которые еще подчеркивала и его волчья усмешка. – Газеты будут счастливы: уволена дважды!

Оливия опять пододвинулась к двери. Она не видела вокруг бутылок, но, насколько ей было известно, он мог запустить в нее и стулом.

– Не думаю. Однако мне кажется, ваше настроение улучшится, если вокруг будет чисто. И возможно, вам стоит раздвинуть портьеры… – Взявшись за гуж, не говори, что не дюж… – потому что если человек все время проводит в мрачной темноте, не стоит и жаловаться на то, что у него такое же мрачное настроение, знаете ли.

Герцог смотрел прямо на нее, и выражение его лица опять переменилось. У Оливии появилось необъяснимое чувство, что она его теряет, что он снова уходил в темноту, хотя портьеры и не загораживали весь дневной свет.

– В комнате пахнет, – повторила она, чтобы вернуть его.

Лицо Марвика вновь напряглось.

– Вам известно, – промолвил он, – что вы разговариваете со своим хозяином?

– С моим нанимателем, – поправила его Оливия. – Да, ваша светлость.

Между его бровей залегла морщинка.

– Именно это я и сказал.

Если Оливия чего и не выносила, так это неправильного использования языка. От герцога она ждала большего, но он явно потерял все свои способности.

– Не совсем, ваша светлость, – возразила Оливия. – Вы меня наняли на работу, но едва ли вы при этом стали моим хозяином.

Его брови поднялись, он оглядел ее с головы до ног.

– Вы в последнее время нигде не ударялись головой, миссис Джонсон?

Она не смогла сдержать смех.

Выражение его лица не изменилось. Совершенно ясно, что он пошутил. Но чувства юмора он тоже лишился.

– Нет, – ответила Оливия. – Но благодарю вас за беспокойство.

– Это не беспокойство. – Теперь он цедил слова сквозь зубы. – Это простая логика, но я не могу найти иного объяснения вашему странному и дерзкому поведению. Опять!

Разумеется, не может. Ему пришлось бы подпрыгнуть до потолка, чтобы догадаться, что она не спит ночами, так как ее сковывает страх при мысли о том, что человек Бертрама каким-то образом разыщет ее здесь; что с каждым часом ее пребывания в доме герцога эта возможность становится все реальнее, а шансы скрыться в безопасном месте вдали от Лондона тают на глазах. Но Оливия не должна отказываться от рискованной игры, потому что среди бумаг Марвика может находиться ее единственный шанс на спасение, который она когда-либо получит…

– Простите, пожалуйста, – сказала Оливия. – Но я беспокоилась о вашем благополучии. – И это правда. Ею двигали не только собственные мотивы. Ее действительно… беспокоит… что человек живет в этом первобытном логове, как инвалид. Да, его предала жена. Да, он превратился в странного, маниакального, грубого отшельника. И что из этого? Он волен начать все сначала. Если захочет, он сможет восстановиться, исправить отношения с братом, привести в дом новую жену, которая поможет ему забыть грязную историю с предыдущей. И он снова станет таким человеком, каким был прежде.

Но все это будет нелегко сделать, если Оливия не заставит его выйти из комнаты.

Да, герцог раздражал ее. Если она может сдержать желание пожалеть себя, то и он наверняка в состоянии сделать то же самое.

Развернувшись, Оливия раздвинула портьеры.

Внезапный поток света хлынул на чудовищные залежи пыли. Пыль пустилась в пляс в воздухе, пыль лежала на письменном столе, пыль покрывала толстым слоем ковер.

– Боже правый! – воскликнула Оливия. – Удивительно, что вам удавалось тут дышать!

– Миссис Джонсон. – Судя по тону герцога, он не верил своим глазам. – Убирайтесь к черту!

Оливия повернулась, приготовилась защищаться, но… слова так и не слетели с ее языка.

Одно дело – видеть его в полумраке. Но на свету красота герцога засияла. Его волосы блестели. Глаза в обрамлении густых ресниц были голубыми и сверкали, как драгоценные камни. Его кожа была от рождения смуглой и гладкой, а тени подчеркивали эффектные выпуклости его скул. Взгляд Оливии упал вниз, и только теперь она увидела, что Марвик закатал рукава рубашки, обнажив светлые волосы, золотившие его мускулистые руки.

Свет – естественная стихия. В свете герцог стал ослепляющим – золотое существо; такой светящийся человек мог бы писать сонеты и превзойти самого Шекспира… Или вдохновить поэта…

Оливия отвернулась – она была в замешательстве и сильно нервничала, но как-то необычно, по-новому. Ее взор устремился на камин. Она нахмурилась, потом подошла к нему и провела пальцем по каминной полке. Палец стал темно-серым от сажи.

Повернувшись к герцогу, Оливия продемонстрировала ему грязный палец и прищелкнула языком.

– Неудивительно, что вы неважно себя чувствуете.

Марвик смотрел на нее с таким видом, как будто это она была безумной. Похоже, он, как и она, был сбит с толку. Как… интересно. Оливия неожиданно начала себе нравиться.

О господи! Нет, нет, нет… Решимость, поднимавшаяся в ней, неразумна и нежеланна. Она же пообещала себе, что сделает только необходимый минимум. Марвик и его дом, лишенный порядка, – это не ее дело.

Но задира нуждается в запугивании. Внезапно Оливии это стало понятно. Понимает он это или нет, но Марвику отчаянно нужны ее указания. И она намерена сказать, чтобы он вышел из комнаты.

Герцог грациозно склонился перед ней и что-то вытащил из-под кровати. Когда он выпрямился, в его руке была бутылка.

– Кажется, этот язык вы понимаете лучше, – промолвил он.

Когда их глаза встретились, у Оливии появилось ощущение дежавю. Но она в мгновение ока избавилась от него: это было почти так же просто, как в недавней сцене с Полли.

Герцог пытается запугать ее. Но если бы он действительно хотел метнуть в нее бутылку, то уже сделал бы это.

А вдруг она ошибается?

Оливия напрягла челюсть. Она-то переживет синяк под глазом, но вот Томас Мур… В этом Оливия не была уверена.

– Неужели вы и вправду хотите жить в грязи? А всем этим книгам… – Оливия подтолкнула ногой ближайшую к ней стопку книг, и та рассыпалась, – будет лучше на полке. Почему… – Она осеклась на полуслове. Когда книги падали, одна из них раскрылась. Ну, не может же эта цветная иллюстрация…

Оливия упала на колени.

– Это же светящаяся рукопись[2]! – Оливия подняла книгу, рассматривая золоченый ореол вокруг головы святого Бернарда. – Романский стиль… Самые поздние его произведения датируются тринадцатым веком!

Герцог сказал что-то, но что именно – Оливия не расслышала, потому что ее взгляд перебегал от стопки к стопке: возможности расширялись, поражали и одновременно пугали ее.

– Что еще лежит тут у вас на полу? – На полу! – Что же вы делаете с этими книгами!

Герцог схватил ее за руку. И поднял на ноги. Поволок к двери. Но ее взор что-то приметил. Святые небеса, этого не может быть!

2

Необычные средневековые книги, которые были, скорее, нарисованы, чем написаны.