Этот бессмертный (сборник)

— Будет, ясное дело, — не стал возражать привратник.

Мы поднялись лифтом на шестой этаж. Обшивка панелей в коридоре была украшена искусственными самоцветами, некоторые из которых служили объективами. Он постучал в одну из обычных дверей: три торопливых стука, пауза, два стука. Завтра же сигнал будет другой — я-то знаю Бейкера. Открыл нам молодой человек с суровым лицом и в темном костюме. Он удалился лишь после того, как Бейкер указал ему на дверь — через плечо большим пальцем. Мы вошли, и он запер дверь, но я все-таки успел заметить, что между ее двумя фальшивыми деревянными листами заключена на манер бутерброда металлическая пластина. Еще пять или десять минут он проверял комнату разнообразным набором детекторов, отыскивая прослушивающие устройства — мне он дал знак хранить тишину — потом, в качестве дополнительной предосторожности, включил пару помехосоздающих устройств, вздохнул, снял пиджак и повесил его на спинку стула, повернулся ко мне и сказал:

— Порядок, теперь можно поговорить. Выпить желаешь?

— Ты уверен, что это не опасно?

С минуту он размышлял и неуверенно кивнул:

— Да.

— Тогда налей мне коньяку с содовой, если она у тебя есть.

Он отправился в соседнюю комнату и вернулся через минуту с двумя бокалами. В одном из них, по-видимому, находился не коньяк, а чай: он ведь собирался поговорить со мной о деле. Но меня это мало волновало.

— Итак, в чем дело? — начал я разговор.

— Черт побери, все истории, которые о тебе ходят, оказываются правдой. Как ты узнал?..

Я пожал плечами.

— Но на этот раз ты меня так не обставишь, как тогда, с горными разработками на Веге.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — удивился я.

— О том, что было шесть лет назад.

Я рассмеялся:

— Почти не помню. Послушай, я мало слежу за тем, что делают мои деньги, пока они там, где им положено быть. Я доверяю многочисленным служащим заботиться о них и распоряжаться ими вместо меня. Если я совершил выгодную сделку в системе Веги шесть лет назад, то это потому, что какой-то хороший служащий постарался на славу для своего хозяина. Я вовсе не опекаю свое состояние, как бдительный пастух, подобно тебе. Я все передал в другие руки.

— Конечно, конечно, Фрэнк! Я понимаю — ты на Дрисколле инкогнито, и ты ухитрился случайно наскочить на меня в самый вечер перед сделкой. Скажи, кого из моих людей ты подкупил?

— Никого, честное слово.

Кажется, он обиделся.

— Я тебя заверяю, — пропыхтел он. — Я ничего ему не сделаю, просто переведу в другое место, где он мне больше не повредит.

— Но я сюда приехал совсем не по финансовым делам. И тебя я встретил совершенно случайно.

— На что бы ты не рассчитывал, но весь пирог на этот раз тебе не проглотить, — предупредил он меня.

— Я и не стремлюсь. Честно.

— Проклятье! — воскликнул он. — Все шло так гладко! — и его кулак хлопнул по ладони.

— Я даже не видел его, — проронил я.

Он поднялся, вышел из комнаты, вернулся и протянул мне трубку.

— Отличная трубка! — похвалил я.

— Пять тысяч, — сообщил он. — Дешево.

— Я трубками особенно не увлекаюсь.

— Больше чем на десять процентов я тебя в долю не возьму, — произнес он. — Я лично устраивал это дело и не желаю, чтобы ты мне подгадил.

И тогда я разозлился. Этот паразит, кроме еды, думал только о приумножении своего богатства. Естественно, он представлял, что и я свое время провожу точно так же, потому что многие листья на Большом Дереве носили имя «Сандау».

— Я беру треть. Или действую сам, — пригрозил я.

— Треть?

Он вскочил, и тут началось! Хорошо, что комната была звуконепроницаемой и без «клопов». Многие выражения я слышал впервые за многие годы. Он побагровел и стал мерить комнату нервными шагами. Потом он стал при ходьбе подскакивать. А жадное, загребущее «я» сидело за столом и спокойно размышляло на предмет курительных трубок, пока Бейкер старался меня в чем-то убедить.

Человек с моей памятью держит в голове много необычных фактов. В дни моей молодости, дома, на Земле, лучшие трубки делались из пенки или эрики, особого рода вереска. Глиняные трубки слишком нагреваются, а деревянные трескаются или быстро прогорают. В более поздний период XX века, благодаря отчетам хирургического общества о заболеваниях органов дыхания, курение трубок пережило нечто вроде возрождения. Если к началу следующего века мировые запасы были истощены, я имею в виду запасы пенки и эрики, то это благодаря хирургическому обществу. Пенка, или гидроксилат магния, скальная порода осадочного типа, встречающаяся в слоях отложившихся за тысячелетия морских раковин, будучи выработанной, исчезла совсем. Вересковые трубки изготовлялись из корня белого вереска или по-латыни «Эрика Арбореа», который рос лишь в ограниченных районах вокруг Средиземного моря, и на созревание одного растения должно было уйти сто лет — иначе никакой трубки из его корня не получится. Белый вереск варварски был истреблен, и о его сохранении для потомков никто и не помышлял. Вследствие чего курильщикам трубок приходится теперь удовлетворяться веществами вроде пиролитического углерода, а пенка и вереск остались лишь в воспоминаниях и в коллекциях. Небольшие запасы пенки иногда обнаруживались на других планетах, и владельцы этих месторождений мгновенно обогащались. Но Эрика Арбореа, или подходящий заменитель, был пока принят на Земле и нигде больше. А в наши дни подавляющее большинство курило трубки. Я и Андре дю Буа были исключением. Трубка, которую мне показал Бейкер, была сделана из отличного вереска. Следовательно…

— Черта с два! Этот вереск стоит в десять раз больше своего веса в платине!

— Ты разорвешь мое больное сердце, если потребуешь больше восемнадцати процентов.

— Тридцать.

— Фрэнк, будь благоразумен.

— Мы разговариваем о деле или не о деле?

— Двадцать процентов — это все, что я могу себе позволить. И это обойдется тебе в пять миллионов.

Я захохотал ему в лицо.

Из чистого упрямства и хулиганства я торговался с ним еще целый час, отметая все предложения, и, наконец, настоял на своем. Мы сошлись на двадцати пяти с половиной процентах и четырех миллионах, и мне нужно было позвонить Доменику Малисти, чтобы перебросить финансы.

Вот таким образом я и уладил дело с вересковым корнем.

Когда все было кончено, он похлопал меня по плечу, сказав, что я хладнокровный игрок и что лучше быть со мной на одной стороне, чем на противной, и вновь наполнил бокалы, намекнув при этом на желание перекупить у меня Мартина Бремена, потому что ему никак не удавалось завести повара-ригелианца, и снова спросил, кто дал мне знать о деле с вереском.

Он высадил меня у Башни Барта — ливрея открыла дверцу моей машины, получила свою мзду, отключила улыбку и удалилась, — после чего он уехал. Я отправился в «Спектр», жалея, что не поужинал в отеле и не лег пораньше спать, а вместо этого весь вечер чертил автографы на листьях.

Радио в машине наигрывало какую-то диксилендовскую мелодию — я сто лет ее не слышал. От этого и еще из-за дождя, который припустил, мне вдруг стало одиноко и более чем грустно. Машин на улицах почти не было. Я прибавил скорость.

На следующее утро я послал курьер-грамму Марлингу на Мегапею. В ней я заверил Марлинга в том, что Шимбо будет с ним до начала пятого периода и поэтому он может почивать спокойно. И еще я спрашивал, не знает ли он пейанца по имени Грин Грин — или с эквивалентным именем, который каким-то образом может быть связан с именем Велиона. И просил его ответить курьер-граммой на имя Лоуренса Дж. Коппера, ч/п Вольная, но депешу свою я не подписал. Я планировал в этот же день покинуть Дрисколл и вернуться домой. Курьер-грамма — один из быстрейших и самых дорогих видов межзвездной коммуникации, и поэтому, как я знал, пройдет лишь пара недель — и я получу уже оплаченный ответ.

Конечно, я несколько нарушал свое прикрытие на Дрисколле, посылая депешу тайного класса с обратным адресом на Вольной, но я улетал в тот же день и хотел облегчить себе дело.