Сфабрикованный Иисус

По счастью, большинство толкователей наших дней согласны, что эта притча принадлежит Иисусу. Однако некоторые из них отвергают новозаветный контекст, в том числе аллюзии на Ис 5:1–7 и заключительную цитату из Пс 117:22–23. Но эти толкователи сталкиваются с теми же затруднениями, что и Карлстон. Рассмотрим вкратце некоторые из их попыток.

Вот мнение Бернарда Брендона Скотта: «Поскольку притча не предоставляет готовых идентификационных моделей и четкого разъяснения метафор, слушатели остаются в недоумении: царство в этой истории гибнет, кто будет наследником — неясно»[6]. Суждение удивительное, противоречащее и контексту, и содержанию. Скотт говорит, что в притче нет «готовых идентификационных моделей». Разумеется, они есть: библейская традиция в целом (т.е. история страданий пророков Израиля, упорства израильтян во грехе и т.п.) и, в особенности, аллюзии на Ис 5:1–7 (где хозяин виноградника — Бог, а виноградник — Израиль). Скотт считает, что притча оставляет слушателя в недоумении, поскольку «царство гибнет, кто будет наследником — неясно». Но это недоумение разрешается, едва мы обращаемся к заключительной цитате из псалма 117:22–23 («Камень, отвергнутый строителями…»); эта цитата входит в сюжет притчи и разъясняет его.

Другие толкователи также испытывают затруднения с восприятием притчи в ее новозаветном контексте. Так, Брюс Малина и Ричард Рорбо в своем комментарии, сосредоточенном на социальных проблемах эпохи Иисуса, задаются вопросом, не была ли эта притча изначально «предупреждением для землевладельцев, экспроприирующих и экспортирующих за рубеж сельскохозяйственные продукты»[7]. Что могла означать такая притча в контексте служения Иисуса — неясно; толкователи не высказывают на сей счет никаких предположений. Такое истолкование ровно ничего не проясняет.

Роберт Фанк и Рой Хувер — издатели «Пяти евангелий», перевода, сделанного и откомментированного Семинаром по Иисусу, — полагают, что ранняя и более надежная форма притчи о злых виноградарях сохранилась в Евангелии от Фомы. По их версии «Иисус рассказывает тревожную и трагическую историю, не применяя ее ни к кому конкретно»[8]. Да ну? Неужто так–таки «ни к кому конкретно»? Стоит прочесть притчу в новозаветном контексте — и нам становится более чем ясно, о ком идет речь. Конкретный смысл притчи утрачивается, лишь если извлечь ее из евангельского контекста. Это не говоря уж о том, что Евангелие от Фомы, по всей видимости, составлено не ранее 175 г. н.э. Маловероятно, что именно в нем сохранилась ранняя, изначальная форма притчи. Таким образом, истолкование Семинара по Иисусу откровенно произвольно.

Кроме того, замечания Семинара по Иисусу носят в себе отзвуки более ранней работы Джона Доминика Кроссана. Кроссан сообщает нам, что эта притча — «шокирующая история успешного убийства»[9]. Но к чему и для чего она рассказана? Этого Кроссан толком объяснить не может. В своих исследованиях он предлагает разные истолкования. Вырывая притчу о злых виноградарях из новозаветного контекста, Кроссан, участники Семинара по Иисусу и другие интерпретаторы теряют всякое представление о том, в чем же ее смысл.

Столь же неустанные, сколь и бесплодные, попытки понять суть притчи о злых виноградарях, вырванной из новозаветного контекста и лишенной авторства Иисуса, приводят только к банальностям. Либо перед нами оказывается неуклюжий пересказ христианской истории спасения, либо предупреждение против неумеренного экспорта сельскохозяйственной продукции, либо трагедия или даже шокирующая криминальная история. Но в любом случае остается непонятным, зачем было сочинять эту притчу — и зачем сохранять ее для потомства.

Древнейший имеющийся у нас контекст — тот, что мы находим в новозаветных евангелиях, — позволяет нам продвинуться намного дальше, чем сомнительные контексты, обретаемые либо в позднейших источниках, либо в фантазиях и измышлениях современных ученых.

Поговорим и еще об одном вопросе, который мы уже упоминали, но не рассматривали подробно. Речь идет о том, был ли автором притчи Иисус. Некоторые ученые сомневаются в аутентичности притчи из–за необычности ее сюжета. По их словам, герои притчи ведут себя нерационально. Особенно глупо поступает хозяин виноградника. Зачем, ради всего святого, он посылает в виноградник одного за другим своих слуг? Зачем отправляет навстречу такой опасности своего «любезного сына»? Один истолкователь в сердцах восклицает даже, что хозяин виноградника ведет себя «как полный идиот». Однако арендаторы, очевидно, поступают едва ли умнее. Неужели они вправду рассчитывали, что нарушат условия аренды, совершат несколько избиений и убийств — и после этого получат виноградник в собственность?

Из–за всех этих неувязок некоторые считают, что притча возникла уже после Иисуса, или же что Иисус (или кто–то другой) вначале рассказал более простую и реалистичную притчу, а расцвечена и приукрашена она была при позднейших пересказах. Простая метафора превратилась в сложную аллегорию, уже не отражающую реальные условия жизни в Палестине I века. Теперь в ней отражается христианское понятие «блаженное юродство по благодати», как называет его Карлстон[10].

Однако подобные возражения не учитывают жанровых особенностей иудейской притчи, герои которой часто совершают абсурдные поступки и делают то, чего ни один нормальный человек в реальной жизни делать не станет.

Притча о виноградарях мгновенно вызывает в памяти несколько притчей, сложенных раввинами в первые века христианской эры. В некоторых раввинистических притчах Израиль также уподобляется винограднику, иногда — с использованием той же цитаты из Песни о винограднике Исайи (Ис 5:1–7), на которой основывает свою притчу о злых виноградарях Иисус. Заметьте, как в одной из раввинистических притчей привлечена дополнительная метафора, в рассказе появляются «пастухи». Так же и Иисус вводит в свой текст «строителей» (Пс 117: 22–23), смешивая два метафорических ряда: крестьяне и строители. В других притчах, как и у Иисуса, речь идет об отсутствующих хозяевах виноградника. Еще одна рассказывает о царе, который жестоко карает людей, разоривших его виноградник, — на такой же финал своей истории намекает Иисус.

В раввинистической притче о недостойных арендаторах используется образ непокорных, мятежных людей. Эти недостойные арендаторы воруют урожай, в результате чего хозяин изгоняет их; и здесь у хозяина также есть сын. В этой притче, как и в других, хозяин виноградника — Бог.

Быть может, самая поразительная раввинистическая притча — притча о глупом царе, приписываемая Иосии Галилеянину (II в. н.э.) — рассказывает об удивительно глупом и беззаботном царе, доверившем своего сына злодею. Некоторые детали этой истории важны для притчи Иисуса, особенно в свете вопроса о ее аутентичности. В притче Иосии мы сталкиваемся с человеком, которому определенно недостает здравого смысла. Несмотря на советы друзей и придворных, он доверяет сына человеку, о котором известно, что он «дурной опекун». Однако действия самого опекуна понять не легче. Нам не говорится, что он ограбил царевича или получил от своих действий какую–либо иную выгоду. Он просто разоряет столицу царя, сжигает его дворец и убивает царевича. Интересно, что он надеялся выиграть? Воображал ли, что сможет после всего этого уйти безнаказанным? Разве всякий слушатель этой притчи не вправе предположить, что царь пошлет за злым опекуном войска и казнит его?

Такие же вопросы заставляют критиков ставить под сомнение логику, а то и аутентичность притчи о виноградарях в Мк 12 и параллельных местах[11]. Как мог хозяин виноградника так беспечно отнестись к жизни не только слуг, но и собственного сына? На что надеялись арендаторы? Неужели они не знали, что хозяин может явиться и предать их смерти? Неужто всерьез воображали, что сумеют получить виноградник в собственность?