Страница 33 из 78
Шемарьяху Талмон, исследователь иудейских древностей, пришел к следующему выводу относительно основателя Кумранской общины и позднейших записей его учения (т.е. Свитков Мертвого моря): «кумранские свидетельства не поддерживают утверждений современных теоретиков [исследователей Нового Завета] о продолжительной устной передаче и о том, что записанные учения якобы "противоречивы и взаимно исключают друг друга"»[4]. Выводы Талмона вполне соответствуют всему, что нам известно об иудейских учителях и методах обучения.
Конкретный пример
Однако некоторые речения обладают специфическим контекстом, и этот контекст важен для понимания их смысла. Пожалуй, классический пример этого — притча о злых виноградарях. Некоторые ученые попросту отказываются рассматривать ее в евангельском контексте. Они предпочитают вырывать ее из текста, ставить в иные, гипотетические, контексты, а затем угадывать, каким могло быть ее первоначальное значение. Естественно, истолкования при этом возникают самые разнообразные — иной раз почти комические.
Притча о злых виноградарях особенно важна, поскольку в ней идет речь об отвергнутом и убитом сыне. Имел ли Иисус в виду самого себя? И если так — что это сообщает нам о том, как он понимал свою сущность и роль? Считал ли он себя сыном хозяина виноградника, то есть Сыном Божьим? Как видим, эта притча способна внести серьезный вклад в христологию.
Евангельский контекст притчи дает на все эти вопросы утвердительный ответ. Да, Иисус именно себя подразумевал под сыном хозяина виноградника, отвергнутым и убитым арендаторами. Учитывая символизм притчи, в которой виноградник — Израиль, хозяин виноградника — Бог, а арендаторы, отказывающиеся подчиняться хозяину, — первосвященники, Иисус, несомненно, стремился охарактеризовать себя не как просто еще одного вестника, посланного Богом Израилю, но Сына Божьего, которого религиозные вожди Израиля вознамерились убить.
Рассмотрим саму притчу и те толкования, которые дают ей различные ученые, пытаясь понять ее без отсылок к евангельскому контексту. Мы увидим, что их труды и излишни, и безуспешны. Напротив, все свидетельства однозначно подтверждают тот смысл притчи, который легко вычитывается из нее в контексте новозаветных евангелий.
Вот как читается притча о злых виноградарях:
1И начал говорить им притчами: некоторый человек насадил виноградник, и обнес оградой, и выкопал точило, и построил башню [Ис 5:1–2], и, отдав его виноградарям, отлучился. 2И послал в свое время к виноградарям слугу — принять от виноградарей плодов из виноградника. 3Они же, схватив его, били и отослали ни с чем. 4Опять послал к ним другого слугу; и тому камнями разбили голову и отпустили его с бесчестьем. 5И опять иного послал; и того убили; и многих других то били, то убивали. 6Имея же еще одного сына, любезного ему, напоследок послал и его к ним, говоря: постыдятся сына моего. 7Но виноградари сказали друг другу: это наследник; пойдем, убьем его, и наследство будет наше. 8И, схватив его, убили и выбросили вон из виноградника, 9то же сделает хозяин виноградника? — Придет и предаст смерти виноградарей, и виноградник отдаст другим. 10Неужели вы не читали этого в Писании:
Камень, который отвергли строители, Тот самый сделался главою угла,
11 Это от Господа,
И есть дивно в очах наших.
12И старались схватить Его, но побоялись народа, ибо поняли, что о них сказал притчу; и, оставив Его, отошли.
Для тех, кто отвергает евангельский контекст, не учитывает заключительную цитату из Пс 117:22–23 и вступительные слова из Ис 5:1–2, смысл притчи о злых виноградарях остается неясным. Предположения, к которым приходят ученые, поистине удивительны — и удивительно разнообразны.
Начнем с идей Чарльза Карлстона, сравнивающего притчи у Матфея, Марка и Луки. Карлстон сомневается, что притча о злых виноградарях исходит от самого Иисуса, и не верит, что контекст, приведенный у Марка, отражает изначальное значение и смысл притчи (кто бы ни был ее автором). Отвергая аутентичность притчи и ее евангельский контекст, Карлстон не может сказать ничего определенного и о ее значении. Он выдвигает три гипотезы[5]. Все они, в сущности, — просто догадки.
Вот его первая интерпретация: «Это может означать, что Бог отвернется от иудеев, убивших Его Сына и наследника… к тем, кто более достоин виноградника Божьего, то есть к тем, кто верит Благой вести». Но работает ли эта интерпретация? Если таково значение притчи, то что должен был означать для древней церкви «виноградник»? Народ израильский? Страну Израиль? Ученый говорит: «Бог отвернется от иудеев, убивших Его Сына и наследника». Но ведь «виноградник» — это сами иудеи (или Израиль). Как может Бог, отвернувшись от иудеев, передать их самих другим, более достойным? Если мы воспринимаем притчу в евангельском контексте, этот вопрос снимается. Сына убивают хранители виноградника. Эти злодеи — религиозные вожди Израиля. Бог отнимет виноградник (Израиль) у них и передаст другим (ученикам Иисуса и праведникам Израиля).
Рассмотрим вторую интерпретацию Карлстона: «Притча может означать также предвидение Иисуса, что Бог отвернется от иудеев к язычникам». И с этим истолкованием не все гладко. Откуда здесь вдруг взялись язычники (т.е. нееврейские народы)? Сказано, что злые виноградари будут преданы смерти, а виноградник перейдет к другим арендаторам, то есть к другим иудейским религиозным вождям. И снова мы видим, что лучшее объяснение притчи исходит из евангельского контекста. Иисус угрожает священнической аристократии. Это первосвященникам грозит исчезнуть с лица земли и быть замененными на других (тоже иудейских) религиозных лидеров, которые позаботятся о винограднике (Израиле) как должно.
А вот и третья интерпретация Карлстона: «Наконец, в этой притче может отражаться обычный принцип божественной икономии: как Бог повернулся от иудеев к язычникам, так же Он и всегда поворачивается от тех, кто не дает «плодов», к тем, кто их дает». Это третье предположение лишь немногим убедительнее двух предыдущих. Вторая часть истолкования верна: Бог в самом деле отворачивается от тех, кто не приносит «плодов». Согласно евангельскому контексту притчи, Бог отворачивается от «строителей», то есть иудейских религиозных авторитетов. На их место он призывает «других» (также иудейских религиозных) авторитетов, которые смогут лучше позаботиться о винограднике. Однако первую часть третьего толкования постигает та же судьба, что и в предыдущих случаях. Бог отвернулся не от виноградника, но от тех, кто в нем работал.
Основная проблема всех трех догадок — в убеждении, что ранние христиане умели сочинять красочные притчи, однако были неискусны в придании им точного и однозначного смысла. Однако, если древняя церковь сумела найти в Писании подходящее пророчество (т.е. Ис 5:1–7) для описания «виноградника» и создать аллегорию, описывающую всю спасительную работу Божью на протяжении истории Израиля — в том числе и склонность Израиля отвергать пророков, как отверг он в конце концов самого Сына Божьего — могла ли она забыть, что символизирует придуманный ею самой виноградник? Тут уж либо одно, либо другое. Невозможно представить, что ранние христиане сочинили притчу, призванную прояснить роль церкви в планах Бога (а также показать, что Бог отверг Израиль из–за того, что сам Израиль постоянно отвергал пророков и самого Сына Божьего) — а затем сами же истолковали ее неверно, так, что главными ее героями стали виноградари.
Все попытки приписать создание этой притчи не Иисусу, а церкви разбиваются о камни ее сюжета: в центре ее стоит не виноградник — это Израиль, и значение этого символа не меняется — а спор между арендаторами и хозяином виноградника, которого арендаторы не уважают и не желают ему повиноваться. Вот единственно возможное истолкование этой притчи — и оно вполне согласно с контекстом новозаветных евангелий.