Воздушная тревога

Проселок разветвился — значит, с пути я не сбился, — и я резко свернул вправо. Пошла грунтовая дорога, между ее ухабистыми колеями росла трава. Где-то в конце этого проселка должна стоять ферма Коулд-Харбор.

Я миновал еще более узкую тропинку, убегавшую вправо, и тут мне навстречу из бледного тумана буквально выскочил какой-то густой кустарник. Я притормозил и свернул с дороги, чувствуя, что пора как-то сориентироваться. Загнав грузовик подальше от проселка за кусты, я выбрался из кабины. Мики — за мной.

— Куда теперь потопаем? — хриплым шепотом спросил он.

— Вот по этой тропке, — ответил я. — Она должна вывести нас к ферме Коулд-Харбор.

— Чтоб мне окаменеть! Ну и название[29]!

Мы молча двинулись вперед — две тени, крадущиеся в зыбком лунном свете. Наши парусиновые туфли бесшумно ступали по ссохшейся от жарких лучей солнца тропе. Прошагав с четверть мили, мы вошли в какие-то ворота. Они были распахнуты настежь, полусгнившие сосновые створки косо висели на изъеденных ржавчиной петлях. На воротах вкривь и вкось было намалевано краской название: «Ферма Коулд-Харбор».

Тропа пошла влево, и чуть дальше мы увидели ферму — приземистое, беспорядочно сложенное здание в окружении многочисленных надворных построек и с огромным сараем в дальнем углу усадьбы.

— Прямо дом с привидениями, а? — шепнул Мики.

Это была одна из тех построек, что кажутся разоренными даже с первого взгляда, — неопрятный дом с остроконечной крышей. Деревьев не было, только чахлый кустарник, подступавший из-за хозяйской халатности к самой двери.

Теперь мы шли крадучись. Оставив в стороне тропу, мы пересекли то, что, судя по всему, некогда называлось цветником: среди душившей все вокруг поросли вереска и утесника изредка попадались рододендроны и даже розы. Мы обогнули дом сбоку и вышли туда, где прежде была посыпанная щебнем терраса. То крыло здания, где возвышалась остроконечная крыша, казалось темным и нежилым, черепица поросла зеленым мхом и кое-где отвалилась, деревянные балки и оконные рамы наполовину сгнили. Во влажном воздухе стояла кладбищенская тишь. Мы вороватым шагом обогнули угол и вышли к фасаду.

Дом был длинный и, судя по всему, некогда принадлежал зажиточному семейству. В беспорядочном нагромождении наступающего вереска еще виднелась проторенная подъездная аллея. Я бросил взгляд вдоль стены пришедшего в упадок строения. Ни малейшего проблеска света в окнах. Ночную тишину не нарушал ни единый звук. Дом буквально задыхался под шубой из плюща, который зелеными волнами выплескивался даже на крышу, поскольку ему ничто не мешало.

При виде этого дома у меня упало сердце. Я просто не мог заставить себя поверить в то, что Вейл устроил свое логово именно здесь. Казалось более вероятным, что он встречается с другими агентами в Лондоне. Здесь, в этой богом забытой дыре, любого пришлого сразу же заметят и обсудят местные жители, если, конечно, они еще есть в округе. Во всяком случае, такой большой дом и сам по себе наверняка должен был стать предметом сплетен.

Я подошел к парадной двери, которую, вне всякого сомнения, уже меняли. Она была сколочена из дешевых сосновых досок и снабжена медной ручкой. Коричневая краска трескалась и шелушилась. Я приналег на дверь, пытаясь открыть, и, к моему удивлению она поддалась, отворившись с легким скрипом. Войдя, мы прикрыли ее за собой.

В темном доме стояла мертвая тишина. А впрочем, не совсем уж и мертвая — доносилось едва уловимое тиканье часов. Значит, дом был обитаем. Я включил фонарик. Мы стояли в просторном холле с низким потолком, прямо перед нами была узкая лестница, покрытая истертой дорожкой. В холле тут и там валялись потрепанные половики. Здесь стояли изящный старинный обеденный стол и стулья с прямыми спинками. Остальная мебель была в викторианском стиле. Дом казался грязным и запущенным, открытый камин завален осыпавшейся штукатуркой, а потолок, разделенный тяжелыми дубовыми балками на полосы, почернел и кое-где осыпался так сильно, что была видна дранка.

Я открыл дверь по левую руку и повел вокруг фонариком. Большая комната, заставленная самой безобразной и неудобной викторианской мебелью, какая только может существовать. Стены сплошь заклеены фотографиями и испещрены какими-то надписями, все завалено старым хламом. Застекленная дверь выходила на террасу, по которой мы только что подошли к дому. Тяжелые плюшевые шторы были раздвинуты, светомаскировка не соблюдалась, не хватало нескольких стекол. Воздух был влажен и удушлив. Наверняка в комнате никто не жил.

— Похоже на ярмарочный балаган «Снеси счастливый домик», — зашептал Мики. — Я, бывало, двумя крикетными мячами разбивал целую кучу фарфора.

Я закрыл дверь. Пройдя через переднюю, мы подошли к другой двери в дальнем конце. Эта вела в меньшую по размеру и гораздо более уютную комнату. В ее дальнем углу мерно тикали изящные часы эпохи наших дедов; медный маятник, поблескивая, раскачивался за стеклянным окошком в корпусе. Была четверть первого. На каминной решетке валялись головешки: совсем недавно здесь горел огонь.

Вернувшись в прихожую, я попробовал открыть последнюю, третью дверь. Она была по левую сторону от очага и вела в холодный коридорчик с кирпичным полом. Я двинулся по нему с чувством какой-то отчаянной тоски. Либо я придал слишком большое значение совпадениям в бреде раненого рабочего и сонной болтовне Элейн Стюарт, либо просто попал не на ту ферму Коулд-Харбор, на какую надо. Я чувствовал смятение, меня бросало в жар. Если я дал маху и завтра утром действительно случится беда, это будет попросту ужасно. Мысленно бросив взгляд назад, я убедился, что все мои попытки сладить с Вейлом были жалкими потугами, основанными лишь на слепой вере в случай и совершенно непродуманными.

Я остановился перед дверью. Шедший за мной по пятам Мики налетел на меня и, наверное, вытянул руку, пытаясь сохранить равновесие: уголком глаза я заметил какой-то падающий белый предмет, и тишину дома разорвал оглушительный дребезг. Я посветил фонариком вниз. На красном кирпичном полу валялись осколки белого с синими цветами блюда для овощей. Мы застыли и прислушались. Ни звука, лишь в маленькой комнате мягко тикали часы. Звон этот прозвучал в тишине, будто гром. Если в доме были люди, он наверняка их разбудил.

Я открыл дверь и прошел в типичную деревенскую кухню, большую и беспорядочную, с буфетной и судомойней, бойлером и туалетом. Грязной посуды не было. Мы забрели в судомойню, дальше за ней когда-то была маслодельня. Большая часть побелки осыпалась со стен, в углу стояла старая маслобойка. Не знаю, почему я так заинтересовался домом и понятия не имею, что я, собственно искал. Скорее всего, рыскал просто так, заранее зная, что не найду ничего. Мебель и запустение прекрасно гармонировали друг с другом. Тоже мне, шпионское логово! Я почувствовал страх. Зря я ушел с аэродрома. Подставился под обвинение в дезертирстве, а ничего не добился. В этот миг я напрочь забыл о том, как трясся за свою шкуру там, на аэродроме.

Только мы вернулись на кухню, как за открытой дверью в коридорчике забрезжил свет. Я быстро выключил фонарь. Свет становился все ярче и ярче, мы услышали, как по кирпичному полу коридора шаркают подошвы. Стоявший рядом Мики шумно глотнул воздуху. Я замер, завороженный светом, в котором резко обозначились очертания дверного косяка, а лоскутки шелушащейся штукатурки отбросили черные тени. Я даже не пытался спрятаться.

Внезапно появилась оплывшая свеча. Державшая ее костлявая рука слегка дрожала. А потом перед нами возникло привидение, сошедшее, казалось, прямо со страниц Диккенса. Это был интеллигентного вида старик в ночной сорочке и накинутом поверх нее выцветшем халате. Голову его венчал красный шерстяной ночной колпак, в руке старик держал кочергу.

Первым моим желанием было рассмеяться. Честное слово, столь невероятного по своей нелепости зрелища я никак не ожидал. Однако, несмотря на костюм, старик держался с достоинством. Увидев нас, он остановился и нацелил на нас очки в стальной оправе.

29

Cold Harbour (англ.) — холодное пристанище.