Будущая Ева

Небо над ними очистилось от туч, в просветах между листьями загоралось все больше звезд, тьма становилась бездонной, величественной.

И душа юноши растворялась в забытьи, и он чувствовал, что возрождается для красоты мира.

В этот миг в его думы снова вкралась назойливая мысль о том, что Эдисон ждет его у себя в загробном подземелье, чтобы явить свое мрачное чудо — андреиду.

— О господи, — пробормотал он, — разума я лишился, что ли? Я размечтался, святотатец… об игрушке, которая вызвала бы у меня улыбку одним своим видом — могу поклясться! — о нелепой бесчувственной кукле! Тебе нет равных в юной твоей красоте, взглянешь на тебя — и забываются все эти бредни: электрическая сила, гидравлическое давление — и всякие там животворные валики! Ладно, я сейчас поблагодарю Эдисона, но даже и смотреть не буду! Как видно, мысли у меня помутились, если я поддался его уговорам! Он, конечно, великий изобретатель и добрый друг, но красноречие его опасно! О любимая!

Я узнаю тебя! Ты-то действительно существуешь! Ты из плоти и крови, как и я сам! Я слышу, как бьется твое сердце! Глаза твои способны плакать. Губы твои затрепетали, когда их коснулись мои губы! Ты женщина, и любовь может сделать тебя таким же совершенством, как твоя красота! О дорогая Алисия! Я люблю тебя! Я…

Он не договорил.

Устремив глаза, сияющие райским блаженством и влажные от слез, к глазам той, что трепетала у него в объятиях, он увидел, что она подняла голову и пристально смотрит на него. Поцелуй замер у него на устах, смутный запах амбры и роз заставил его вздрогнуть всем телом, но в тот миг он еще не осознал, что за воспоминание молнией вспыхнуло у него в мозгу, ослепив его своим пугающим блеском.

В тот же миг мисс Алисия Клери встала и, положив на плечи молодого человека свои руки, унизанные сверкающими перстнями, печально проговорила незабываемым и сверхъестественным голосом, который он уже не раз слышал:

— Любимый, ты не узнаешь меня? Я — Гадали.

V

Андросфинкс

Но Он сказал им в ответ: сказываю вам, что если они умолкнут, ТО КАМНИ возопиют.

Евангелие от Луки, 19:40

При этих словах молодой человек почувствовал себя так, словно его оскорбили адские силы. Окажись Эдисон поблизости, лорд Эвальд убил бы его, не колеблясь и хладнокровно. Взгляд его заволокла багровая пелена. Все двадцать семь лет его жизни промелькнули перед ним в одно мгновение. Он не сводил с андреиды глаз с расширенными от ужаса зрачками. Сердце, сжавшееся от невыносимой горечи, жгло ему грудь изнутри — так обжигает ладони осколок льда.

Он машинально поправил монокль и осмотрел ее всю, с ног до головы, слева, справа, спереди.

Он взял ее за руку: то была рука Алисии! Он склонил лицо к плечу ее, к трепещущей груди: то был аромат Алисии! Он заглянул ей в глаза… да, то были ее глаза… но во взгляде появилось нечто возвышенное! Наряд, осанка… движение, которым она поднесла платок к лилейным ланитам и вытерла две слезинки, — да, то была она… но как преобразилась! Наконец-то она стала достойна собственной красоты: тождественна собственному идеальному образу.

Не в силах овладеть собой, он закрыл глаза; потом пылавшей, как в жару, ладонью стер с висков капли холодного пота.

Внезапное чувство, его охватившее, было сродни тому, которое испытывает путник, поднимающийся в горы, когда, пропустив мимо ушей предупреждающий шепот проводника: «Не глядите налево», он поворачивает голову и видит у стопы своей отвесный обрыв и пропасть — одну из тех ошеломительно глубоких бездн, в которых всегда стоит туман и которые словно отвечают на взгляд человека взглядом, зовущим вниз.

Лорд Эвальд выпрямился; он был полон немой тревоги, бледен, к устам подступали проклятья. Потом снова сел, не проронив ни слова и не в силах решиться на что-либо.

Итак, у него похитили, выманили обманом первый трепет нежности, надежды и неизъяснимой любви: всем этим он был обязан неодушевленному механическому шедевру, одурачившему его своим пугающим сходством с той, кого он любил.

Сердце его было растерзано, унижено, испепелено.

Он окинул беглым взглядом небо и землю и засмеялся сухим оскорбительным смешком, словно возвращая в Безвестность незаслуженное оскорбление, нанесенное его душе. И это вернуло ему самообладание в полной мере.

И тогда он ощутил, что в глубине его сознания внезапно вспыхнула странная мысль — она была еще страннее, чем все, только что случившееся. Мысль эта была такова: ведь в конце концов женщина, которую изображает таинственная кукла, сидящая рядом с ним, ни разу не подарила ему возможность испытать то сладостное и возвышенное мгновение страсти, которое он только что пережил.

Если б не эта ошеломляющая механическая штука, вырабатывающая Идеальное, он, может статься, так и не познал бы подобной радости. Эти полные волнения слова Гадали реальная комедиантка произнесла, ничего не чувствуя и ничего не понимая: она полагала, что играет «персонаж» — и вот персонаж появился на невидимых подмостках и вжился в роль. И поддельная Алисия была естественнее, чем настоящая.

— Я ни в чем не уверен! — отвечал лорд Эвальд. — Кто ты?

VI

Образы в ночи

Человек есть падший бог, что вспоминает небо.

Гадали наклонилась к юноше и заговорила голосом живой:

— Когда ты жил у себя в старом замке, Селиан, часто после дня, проведенного в утомительных охотничьих забавах, ты вставал из-за стола, не притронувшись к своему одинокому ужину, шел к себе в спальню, ибо жаждал темноты и ненарушимого покоя; и глаза твои, смыкавшиеся от сна, досадовали на свет факелов, которыми тебе освещали путь.

У себя в спальне ты на мгновение обращал мысли к Господу, затем гасил лампу и засыпал.

И вот тревожные видения волновали во сне твою душу!

Ты внезапно просыпался и, побледнев, оглядывался в потемках.

И тебе являлись некие образы или формы; иногда тебе виделся чей-то лик; он глядел на тебя с торжественной пристальностью. Ты же пытался поскорее опровергнуть свидетельство собственных глаз и искал объяснений тому, что видел.

И если это не удавалось тебе, сумрачная тревога — продолжение оборвавшегося сна — томила дух твой до смертного изнеможения.

Чтоб рассеять порожденные ею мысли, ты зажигал свет, и разум твой убеждал тебя, что лики эти, силуэты, взгляды — всего лишь эффект игры ночных теней, отсвета дальних облаков на занавеси, твои снятые одежды, в беспорядке брошенные на кресло и обретшие странную жизнь по воле молчаливых миражей ночи.

И тогда, улыбнувшись первым своим страхам, ты снова гасил свет и, довольный столь неопровержимым объяснением, засыпал.

— Да, помню, — сказал лорд Эвальд.

— О, это было весьма разумно! — продолжала Гадали. — Однако же ты забывал при этом, что есть некая реальность, самая достоверная из всех, — та самая, внутри которой, как ты знаешь, мы бродим, не ведая путей, и которая хоть и передает нам неизбежно свою субстанцию, но субстанция эта нематериальна (я говорю о Бесконечности); так вот, эту реальность одним только разумом не познать. Напротив, наши представления о Бесконечности столь смутны, что ничей разум, пусть даже признающий безусловную необходимость постичь ее, не в силах представить ее себе иначе, как в каком-то предчувствии, головокружении либо в желании.

Так вот, в те мгновения, когда наш дух, еще под завесою полудремы, готов вот-вот принять на себя снова бремя Разума и Чувств, он весь пронизан смешанным флюидом, излучаемым этими причудливыми сновидениями; и любой человек, в котором развивается — уже здесь — зародыш духа, избранного для него Грядущим, и который уже ощущает, что действия его и тайные помыслы созидают плотскую оболочку того образа, в котором он возродится или — если это слово тебе более по вкусу — продолжится, так вот, человек этот сознает, что в реальности, существующей вокруг него, реально существует еще одно пространство, которое нельзя описать словами, а видимое пространство, в котором мы заперты, — всего лишь его образ.