Страница 3 из 17
В сегодняшней России мы не имеем почти ничего из вышеприведенного списка польских условий формирования сильной оппозиции. Протест пока в основном ограничивается мирными демонстрациями благополучных столичных жителей. Рабочие и интеллигенция чужды друг другу. Лидеры оппозиции практически никогда не спускаются в пролетарскую среду. Более того, они произносят порой странные тезисы о том, что им не нужно единое лидерство, не нужно четкое структурирование. Церковь откровенно сервильна, она либо дистанцируется от политики, либо обслуживает интересы власти. И, наконец, российская идентичность скорее имперская, чем европейская. Для многих воодушевляющими ценностями являются сохранение единой и неделимой России, жесткое противостояние американцам, укрепление вооруженных сил, а не вхождение в объединенную Европу.
Соответственно, Кремль имеет возможность раскалывать оппозицию и играть на противоречиях ее отдельных групп. Вместо переговоров власть маргинализирует активную часть оппозиции, презрительно именуя ее бан-дерлогами.
Экономический кризис, конечно, может качественно изменить расстановку сил, пробудив различные слои общества к протесту. Однако нет пока ответа на вопрос: смогут ли лидеры оппозиции объединить эти слои и заставить власть считаться с обществом?
Если вражда между левыми и правыми, рабочими и интеллигенцией, столицами и провинцией останется более сильной, чем общее неприятие правящего режима, то польский сценарий в России не реализуется. Однако в том случае, если власть будет делать все новые ошибки, раздражая общество (вроде рокировки «Путин — Медведев», совершенной в преддверии выборов 2011-2012 гг.), противостояние верхов и низов непременно усилится.
Не устроила бы в свое время группа ответственных, но недальновидных товарищей путч и не создала бы знаменитый ГКЧП — Советский Союз мог бы вполне еще какое-то время просуществовать. А так события августа 1991 г. внезапно показали народу, что тигр — бумажный и бояться его не следует.
Сегодня от власти можно ожидать чего-то подобного. Ошибки Кремля в основном сводятся к равномерному принижению всех несогласных и опоре лишь на откровенных марионеток. В итоге нарастает число обиженных даже среди тех политиков и деятелей культуры, которые еще вчера предпочли бы быть союзниками Кремля. Движение по такому пути — это движение к «Солидарности».
Среди польских оппозиционеров 1980-х были и левые популисты из рабочих, и экономисты — сторонники шокотерапии. Католические консерваторы перемежались там с приверженцами европейской толерантности. Политики, как огня боявшиеся советского «старшего брата», стояли в одном ряду с теми, кто главной угрозой для Польши традиционно считал Германию. Но в некий момент все сочли, что о разногласиях надо забыть до тех пор, пока не рухнет режим. И тогда режим действительно рухнул.
Как возникает переговорный процесс
Итак, мы выяснили следующее: с одной стороны, польская власть постепенно пришла к выводу, что эффективно управлять обществом, игнорируя оппозицию, она не сможет, с другой — оппозиция смогла себя поставить таким образом, что власть признала в ней серьезного партнера для переговоров. Теперь вставал главный вопрос: о чем переговариваться?
Глубоко ошибается оппозиция, которая считает, будто бы с властью можно вести переговоры о том, чтобы она собрала вещи и вдруг исчезла, оставив бразды правления более достойным людям. Но столь же глубоко ошибается власть, полагающая, будто серьезную, влиятельную оппозицию можно использовать для решения своих проблем, обещая взамен лишь подачки, а не реальное участие в управлении страной. Польская история показала, как в ходе переговоров происходит сближение позиций сторон и выработка компромисса.
Поначалу для Ярузельского было важно остановить забастовки, мешавшие осуществлению экономических реформ. Вновь заходить на силовой сценарий с подавлением «Солидарности» и введением военного положения казалось опасным, поскольку так экономика могла совсем развалиться. Гораздо привлекательнее выглядело использование авторитета Валенсы для стабилизации положения. Однако в благодарность за поддержку «Солидарности» надо было что-то ей пообещать. Так возникла идея переговоров — «круглого стола», который должен был определить будущее политическое устройство страны.
Вероятно, если бы власть подозревала, чем кончится попытка манипулировать оппозицией, она вообще не пошла бы ей навстречу. Но просчитать, сколь быстро изменится ситуация в стране, никто не мог. В итоге начался процесс демократизации, который, как вскоре выяснилось, было уже не остановить.
«Круглый стол», проходивший в феврале — апреле 1989 г., завершился решением о проведении относительно свободных выборов. При коммунистическом режиме выборы представляли собой лишь имитацию, ведь настоящая оппозиция к ним вообще не допускалась. Теперь же власть зарезервировала для себя большинство мест в Сейме (нижней палате парламента), однако полностью демократизировала Сенат (верхнюю палату). «Солидарность» согласилась с этим.
Казалось бы, при подобном раскладе ничто не предвещало кардинальных перемен. Но ситуация в стране быстро менялась, а потому диалог власти и оппозиции, раз начавшись, должен был продолжаться дальше.
«Солидарность» при полной поддержке народа смогла взять на выборах максимум возможного. Тем не менее она не имела большинства в Сейме. Естественно, Ярузельский предложил сформировать правительство своему человеку — генералу Чеславу Кищаку. Тот согласился, однако для того, чтобы не повторялась старая ситуация жесткой конфронтации, попытался заручиться поддержкой авторитетных лидеров оппозиции — Яцека Куроня и профессора Бронислава Геремека. Но вот неожиданность — они отказались и тем самым поставили генерала перед альтернативой: то ли вновь сидеть на штыках, то ли подавать в отставку.
Кищак выбрал второе. Тем временем отношения власти и общества становились все более напряженными. Валенса справедливо обвинял коммунистов во все усиливающихся экономических трудностях. Появились перебежчики из властного лагеря в оппозиционный, и результаты прошедших выборов вдруг стали гораздо более привлекательными для «Солидарности».
Адам Михник выдвинул тезис: «Ваш президент, наш премьер». Тем самым у Ярузельского, казалось бы совсем припертого к стенке, появилось новое пространство для маневра. Он согласился стать главой государства, но предоставил Валенсе возможность выдвинуть своих кандидатов на пост главы правительства. Лидер «Солидарности» предложил Куроня, Геремека и католического журналиста Тадеуша Мазовецкого. Ярузельский выбрал последнего, как наименее для себя неприемлемого. А Мазовецкий, оказавшийся настоящим либералом, двинул Польшу в сторону рынка и демократии.
Старый режим рухнул. На объявленных через год президентских выборах Ярузельский не имел никаких шансов против Валенсы, а потому просто отказался в них участвовать. Процесс демократизации завершился.
Мы видим, что старый режим не рушился одномоментно. На каждом новом этапе политического процесса он продолжал цепляться за власть, и все-таки ему приходилось уступать в той мере, в какой его вынуждала к этому меняющаяся ситуация. Подобная мирная трансформация хороша для общества в целом и для оппозиции. Хороша она и для представителей старого режима, поскольку дает им возможность вернуться в большую политику при перемене симпатий избирателей. Так, в частности, реформированные польские коммунисты потом становились и президентами (Александр Квасьневский), и премьерами (Лешек Миллер), и маршалами Сейма (Юзеф Олексы). Однако применительно к современной России можно говорить о двух серьезных проблемах, которые могут сделать невозможным переговорный процесс.
Во-первых, нет уверенности в том, что наша оппозиция будет представлять для власти интерес в качестве ответственного переговорщика.
Во-вторых, нет уверенности в том, что власть вообще будет готова идти на частичное смягчение режима, понимая, чем может завершиться для нее трансформационный процесс. Особенно с учетом того, насколько коррумпированы высшие эшелоны власти и как велика вероятность того, что демократия рано или поздно призовет их к ответу.