Призрак Фаберже

— А какова ее оценочная стоимость? — поинтересовался Джон.

— По самым скромным подсчетам — от трехсот до пятисот тысяч, возможно, больше. При удачном раскладе, может быть, даже миллион. Я понимаю, что пока это не лот, но статуэтка заставит прессу заговорить о нас. А когда мы соберем все документы, «Кристи» со своими сомнительными царскими драгоценностями просто отойдет в тень, — закончила свой монолог Анна.

— А почему вы думаете, что какие-то там документы вызовут больший интерес, чем тайна, которой окутано это колье? — с раздражением спросил Джон. — Мы ведь продаем антураж, а не музейные экспонаты, черт возьми.

— У нас на руках все козыри. Романовы никогда не скажут, их ли это драгоценности. И никаких свидетельств их происхождения за пределами России не существует. Мы же имеем кое-что получше, — улыбнулась Анна. — Это наш Саша.

Все посмотрели на застывшего от смущения Сашу. Он чувствовал себя как щенок, сделавший лужицу на кресле и застигнутый на месте преступления.

— Почему вы считаете Сашу козырной картой? — поинтересовался Джон.

Анна сделала Саше знак, приглашая поделиться с присутствующими новостями. Он начал говорить, стараясь, чтобы его речь звучала не менее уверенно и авторитетно, чем у его начальницы.

— Вчера я показал фотографию своему деду. Он прекрасно помнит эту фигурку. По его словам, она была заказана моим прадедом для моей прабабки Цецилии. Фотографию же сделал мой дед.

— Правда? — с интересом спросил Джон. — Он до сих пор помнит эту вещь? Удивительно, что сохранился прямой свидетель. Как твоя фамилия, сынок?

— Меня зовут Александр Озеровский, — просто ответил Саша. Он был уверен, что Джону прекрасно известно, кто он такой.

— Князь Озеровский, — уточнила Анна. — Молодой и перспективный специалист. Эта вещь создаст ему репутацию и еще больше укрепит нашу.

— О, надеюсь, князь не из последних. Ты знаешь Лидию Диггер, дорогая? Она не замужем и охотится за титулом. Я слышала, у нее сотни миллионов в Хьюстоне, — прошептала Мэри Пратт из отдела специальных новостей.

— И изумительный Гоген в Форт-Уорте — целых три картины, — заметил кто-то из отдела импрессионистов.

Они стали обсуждать имущественное положение Диггеров, но Джон быстро перевел беседу в другое русло.

— Да, фигурка, видимо, непростая. Надо как можно скорее выставить ее на обозрение и организовать встречу с прессой. Может быть, устроить специальную презентацию. А теперь перейдем к лекциям о собрании Джейн Райтсмен…

Совещание продолжалось, но Саша, Анна и Айрин, маркетинговый координатор, в нем уже не участвовали. Втроем они быстро вышли из комнаты.

— Мы можем поговорить прямо сейчас? — спросила Айрин. — А то у меня обед с китайцами.

— Да, я пока свободна. Пойдем с нами, Саша, — сказала раскрасневшаяся от успеха Анна. После долгого периода неудач она вновь обрела былую уверенность. Саша был рад видеть ее такой.

Они спустились по лестнице в зал, где проводился аукцион ковров. Он был почти пуст, лишь в углу громко переговаривалась компания неизменных ближневосточных дельцов да кое-где сидели немногочисленные дилеры из Парижа. Сейчас как раз начинались торги по главному лоту аукциона — обюссонскому ковру конца восемнадцатого века, отвергнутому в свое время обитателями Версаля и по этой причине перекочевавшему во дворец Сен-Клу. Вся троица невольно замедлила шаг, чтобы посмотреть, как уйдет этот звездный лот.

— Переходим к лоту два сорок пять, который вы видите перед собой, — объявила Андреа Лоуренс с подиума.

Саша улыбнулся. Андреа, холодная, элегантная и стремительная, была его любимым аукционистом.

— Лот два сорок пять: исключительно ценный французский королевский ковер, из дворца Марии Антуанетты в Сен-Клу. Стартовая цена… — она сделала многозначительную паузу, — пятьсот тысяч долларов. У меня предварительная заявка на пятьсот пятьдесят. Кто больше?

Нью-йоркский дилер подняла свой номер.

— Пятьсот шестьдесят за ковер, у меня заявка на пятьсот семьдесят.

Нью-йоркский дилер подняла номер снова.

— Здесь пятьсот восемьдесят, у меня пятьсот девяносто. Будете поднимать, мадам?

Поколебавшись, женщина сделала половинную заявку на 595 000 долларов.

— Извините, мадам, но я не принимаю половинок, цена по-прежнему пятьсот девяносто.

— Шестьсот тысяч! — прокричал кто-то в углу.

Торги продолжались еще несколько минут и замерли на цене 850 000 долларов.

Андреа оглядела зал с уверенностью, которой на самом деле не чувствовала. Предварительные заявки кончились, и Саша понял, что резервная цена ковра несколько больше 850 000 долларов. Это означало, что «Лейтон» его не продаст, потому что контракте продавцом предусматривал более значительную сумму.

— Кто больше? Есть ли еще заявки на лот два сорок пять? Кто дает больше за лот два сорок пять?

Обстановка несколько разрядилась, когда молодая женщина, говорившая по телефону, вдруг подняла руку. Просияв, Анна объявила:

— Восемьсот шестьдесят тысяч. Восемьсот шестьдесят тысяч долларов за ковер. Продается за восемьсот шестьдесят тысяч…

И вдруг на торгах началось необычайное оживление. Поняв, что дешево купить непроданный на торгах ковер уже не удастся, дилеры начали играть по-настоящему. Цена подскакивала все выше — телефонным покупателям передалось волнение, царившее в зале. Вскоре дилеры сошли с дистанции, и торг продолжался между двумя анонимными телефонными покупателями и женщиной интеллигентного вида, сидевшей в первом ряду. Когда цена достигла 2,2 миллиона, один из телефонных покупателей вышел из игры, и схватку за ковер продолжили два оставшихся участника.

— Кто эта женщина? — спросил Саша.

— Понятия не имею, — ответила Анна. Она как зачарованная следила за торгами, результат которых превзошел все ожидания. — Должно быть, француженка. Взгляни на ее шарф и сумочку.

Наконец Андреа со счастливой улыбкой опустила молоток.

— Продано участнику номер двенадцать восемьдесят пять за два с половиной миллиона долларов!

Послышались аплодисменты. Публика отдавала дань восхищения человеку, способному потратить два с половиной миллиона долларов на ковер. Женщина подошла к подиуму, и Андреа, закрыв рукой микрофон, наклонилась к ней, чтобы лучше слышать. Выпрямившись, она объявила:

— С удовольствием сообщаю, что последний лот номер два сорок пять, ковер Марии Антуанетты из замка Сен-Клу, был приобретен французским правительством и после реставрации будет выставлен в Версальском дворце, для которого он первоначально предназначался.

Саша зааплодировал вместе со всеми. Такое редко случается на аукционах. Великолепная вещь возвращается на родину, к своим исконным владельцам. Саша был просто счастлив.

— За нашу фигурку мы получим не меньше, — заметила Анна, ткнув Сашу в бок и тем самым разрушив его элегическое настроение. — Пойдем скорей к маркетологам.

Все трое направились в отдел маркетинга. Там, как нигде, была видна изнанка аукционного бизнеса — разрывающиеся от звонков телефоны, исписанные ежедневники, стопки приглашений на полу и плакаты с изображением лучших лотов на стенах. Усевшись среди этого хаоса, пришедшие попросили практиканта принести им кофе.

— Значит, у нас на руках настоящий блокбастер? — прокуренным голосом осведомилась Дороти Сендерс, специалист по маркетингу и рекламе.

— Будем надеяться, что так — ответила Анна.

— Тогда надо устроить Снегурочке блестящий дебют. Она должна выпорхнуть на сцену как можно скорее. «Кристи» несколько месяцев обхаживал прессу, чтобы привлечь внимание к своему колье, а у нас остается всего несколько недель, — начала Дороти. — Конечно, тот факт, что она принадлежала Сашиной семье, вносит дополнительную интригу, но прости, Анна, мы не можем слишком уж заострять на этом внимание. Получится, что мы проталкиваем ее, потому что она имеет отношение к Саше. Будут затронуты чужие интересы, и мы получим не самую лучшую прессу.