Казейник Анкенвоя

А чем отличается морской тромб от сухопутного тромба? Вряд ли чем-то принципиальным. Разве что силой, величиной, и скоростью. Стало быть, вот чем, по мнению Марка Родионовича, грозил нам очередной запуск сволочной установки. Надо было срочно известить Полозова. Разослать его спасателей по всем адресам. Подвалы и погреба в поселке имелись. «Массу обывателей успеем спасти, если загнать их под землю, - вскочив с лежанки, я спешно покинул комнату отдыха. - Большую часть. Иначе кладбище. Точно замыслил Борис Александрович. Нет повстанцев, нет проблем».

Я устремился из кабинета, освещенного только лишь керосиновой лампой на овальном столе, когда перегородила мне путь мокрая фигура, запрыгнувшая с подоконника.

Я узнал в ней глупого почтальона в черном сюртуке и картузе из окружения Семечкина, живо проявлявшего интерес, могу ли я мертвых воскрешать. Встряхнувшись, точно собака, почтальон зашарил в сумке, надетой поверх сюртука через плечо.

- Вы с письмом? - сосредоточенный на грозящей всем опасности, я позабыл о другой опасности, угрожавшей персонально мне.

- Да. Письмо. Заказное. Да. От Азраила архангела смертоносного, - выхватив из сумки длинное шило, письмоносец двинулся на меня. - Хромой бес уже получил свое.

- Хромой бес? - отпрянув к столу, я догадался, о чем он бормочет. - Так это ты, психопат, учителя застрелил?

- Для тебя он учитель. Для божьих людей сатана безногий. У него под кожей Лукавый сидел. Да. Но Господь его бросил с небес, и нога отломалась.

Стол совещаний между мной и безумным почтальоном еще отделял меня от погибели. Почтальон, что скрывать, напугал меня до трясучки. Я всегда пугался чокнутой публики. Даже теток на улицах Москвы из тех, что сами с собою вслух разговаривают. Сумасшедший в нелепом костюме напугал меня сильней, чем длинное шило, разившее воздух передо мной. Да и помирать не очень хотелось. Смерть всякому всегда кажется преждевременной, исключая взятых за горло болью или потерей, несовместимой с продолжением жизни. Даже неизлечимо больным смерть кажется преждевременной. Быстро двигаясь вокруг стола, мы с почтальоном вели бессмысленный разговор.

- Кто имеет ум, сочти число зверя, - яростно рекомендовал мне почтовый шильник.

- А кто не имеет?

- Обвести меня хочешь, сын хромого? Я знаю о трех шестерках. Предъяви мне их сейчас, чертов зародыш.

- Легко, - согласился я, подсматривая, куда бы нырнуть от шила. - Две шестерки у тебя на кокарде, а третья ты сам.

Он внезапно замер, снял картуз, посмотрел на медную бляху «66», и отбросил его с отвращением в сторону точно как отравленную змею. И снова побежал против часовой стрелки, тыкая шилом в моем направлении. Утомившись, мы перешли на ходьбу. Я тогда лихорадочно думал о том, кто на меня натравил Семечкина. Вряд ли Борис Александрович. Не его это стиль. Виктория могла купить. Но вряд ли прямо. Тут взаимно. И Семечкин здешний тщеславен до невозможности купить его услуги, и Анкенвой запретил бы. Сама? И сама вряд ли. Я тоже был не прочь, когда б Вику-Смерть удушил кто-то из ее кавалеров. Но послать к ней убийцу я бы не решился. Это гадко и пошло, убивать людей чужими руками. Другое дело создать благоприятные условия, расчистить пути ко мне она могла. И Анкенвой мог согласиться в цейтноте, и очень мог. Значит, Вика-Смерть обезоружила шефа моей безопасности. И вооружила почтальона. Умница Борис Александрович почувствовал настроение Полозова. И подсказал Виктории Гусевой, что после убийства Марка Родионовича, одного способного предупредить меня о грядущих разрушениях в поселке, Митя не захочет Вьюна при нем допрашивать. И вся недолга. «И ко второму часу ночи тобою проклятый бургомистр останется без внутренней охраны», - предупредила Виктория Гусева, допустим, Колю Семечкина.

- Кто тебе пушку дал, маньяк? - спросил я, задыхаясь.

- Пушку, - ответил безумец. - Пушку-кукушку. Кукушка раз прокуковала, и сатаны не стало.

С нежданной прытью он как-то на боку проскользнул полированную столешницу и прижал меня к стене. Инстинктивно я дернул голову, и шило, рассекши, мне кожу виска, вонзилось в штукатурку. Оборонившись, я ударил его коленом в пах, но почтальон, кажется, и боли не почувствовал. С чудовищной силой он сдавил мне пальцами перчатки (а был он еще и в перчатках) горло, другой же вырвав шило, нацелился мне в глаз.

- Теперь ты, антихрист!

Но он обознался. Внезапно грянул выстрел, и почтальон с пробитым виском выронил шило. Заливая кровью ковер, направился он к разбитому окну, и по дороге умер. Опустив обрез карабина, из приемной зашел Матвеев.

- Ты же спишь, - не поверил я, что все кончено.

- Толкнуло меня. Врожденный нюх на опасность. Так жбан с пеленок устроился. Матвеев подошел к безумцу, проверил пульс и бабахнул, не глядя, в черный свет как в копеечку.

- Моргнуть не успеете, Полозов будет, ваше благородие.

- Пора бы, - согласился я охотно.

Но все же, пока явились Митя с Вьюном и сотником, и еще десятком спасателей, успел я и моргнуть, и допить с Матвеевым пузырь коньку среднего рода.

- Снова пьешь? - спросила Вьюн укоризненно.

- Друга встретил, - повинился я от души.

Вьюн была, конечно, права. Я сходил на анфиладу в совмещенный узел с буквой «М» такого размаха на дверце, точно за ней размещалась какая-нибудь станция метро. Там я сунул голову в твердую струю воды над раковиной. И вернулся к делам, когда почтальона спасатели уже вынесли. Отменивши намерение Мити сейчас поймать Семечкина и придать его суду гражданского трибунала, я наскоро выложил ему свои догадки. Учитывая огромность вероятных потерь, Полозов согласился, что правосудие обождет. Мы скоординировали план действий. Митя направил тотчас людей своих в поселок будить электорат, а Лавр ушел поднимать славянство. Вьюна я отправил с ним. Ее возражения отмелись. Вьюну я велел укрыться в моем винном погребе, замаскированном под ложный туалет, и ждать прибытия бургомистра.

КОЛЛЕКТОР

Чиновники одной ранга, подобно термитам и саранче, никогда не вступают в конфликт между собой, уважаемый читатель. Объяснение лежит на поверхности. Им есть, что делить. Обладая коллективным разумом, они движутся в общую сторону. Они делят все, что попадается на их пути. Я не гожусь в чиновники.

Мой коллективный разум вступил в конфликт, когда я проснулся на ковре в кабинете бургомистра. А должен был на диване проснуться. И поднять меня должен был проверенный китайский будильник, а не стул из карельской березы, задевший мое бедро по пути к секретеру. Секретер пострадал сильней, чем я, но его страдания были физическими. Мои же нравственными. Прежде, чем выглянуть на площадь, я долго еще колебался вместе с кабинетными полами. Потом отлетел к окну. Там я вцепился в гардину, и увидел исполинский смерч, гулявший по главной площади вверенного мне поселка. Смерч, задевший краем здание магистрата, и стал причиной моего пробуждения. Зрелище было жуткое и ворожащее. Грандиозное зрелище. Свистящий мутный хобот смерча диаметром километра полтора, точно дьявольский пылесос елозил секунды три по площади, захватив еще и прилегающие улицы. В воздухе на бешеной скорости вращались предметы всякого калибра, от пары сушеных дубов до щебенки, битого кирпича, мебели, черепицы, досок и всевозможного мусора. Все небо забилось пылью. Наблюдать этого хаос я мог, разве что вдыхая воздух сквозь гардину, помимо опоры использованную мной еще и в качестве респиратора. Гигантский тромб исчез внезапно. Масса тел, среди каких я, слава Богу, не заметил человеческих, обрушилась на площадь. Сильный дождь скоро прибил пыль к земле, и за пару минут наступившего затишья открылась мне ужасающая картина разрушений. Поселка более не было. Точно огромное стенобитное ядро разнесло в щепки все строения, включая «Нюрнберг», на обозримом пространстве. Один только мусор. Сплошная туча ползла над землей, изнутри освещаясь вспышками, за которыми с опозданием следовали раскаты грома. Но скоро мне стало ясно, что нашествие тромба на поселок - всего лишь разведка боем. И самый этот гигантский тромб всего только шустрый недоросль в сравнении с теми, что пустились то и дело вдруг вывинчиваться между землей и тучей на горизонте.