Казейник Анкенвоя

- Извольте за мной, - она открыла дверь в мою спальную, не озираясь, прошагала до камина, облицованного изразцами зеленых оттенков, дернула веревочную петлю. В потолке, открылся люк, и к ногам ее упала складная дюралевая лестница, ведущая на мансарду.

- И с сахаром, - я еле поспел за ней. - Почему у вас дверь в ателье нагрелась, Максимович? Что там дальше? Чертоги сатаны? Геенна огненная?

- Это бумажный колпак, - она ловко забралась по лестнице, и скрылась в квадратном отверстии. - Я коробку с акрилом куда-то сунула. Обошлась киноварью. Довольны?

- Кто? - я хотел уже последовать, когда из проема в потолке вывалилась голова с каштановой бородой. Я отпрянул, и потом сообразил, что это ее перевернутое лицо с распущенными волосами. Она успела косынку снять.

- У моего Пегаса день рождения вчера исполнился. Восемь лет как стукнуло. Ну, я ему колпак выкроила из ватмана. Киноварью покрасила. Под дождем, случается, акварельные краски текут. Я ответила. Вы довольны?

- У вас кровоизлияние в мозг произойдет, Максимович.

Голова снова исчезла, и я влез по ступенькам на мансарду. Стены и потолок в просторной мансарде были подбиты тесом. Здесь была и спальная, и гостиная, и столовая, и кухня, судя по обстановке. Холодильник и телевизор отсутствовали. Зато имелась газовая плита. Скошенный потолок в три окна, по которым дождь барабанил, ампирная мебель, и литографии Москвы 19-го века на стенах создавали атмосферу дачного уюта.

- Дверь в ателье горячая, потому что муфельная печь за ней работает, - она раздвинула стеклянные матовые створки в стене, за которыми оказалась ванная комната. - Примите душ. Полотенце любое, кроме черного, и того, что в синюю полосу. Вода греется от газовой колонки. Коробок со спичками под раковиной. Халат возьмете табачного цвета с поясом. А я кофе пока сварю.

Я хотел у нее что-то еще спросить, и не втыкался, что именно. Она наполнила водой из пластиковой канистры большую медную турку, поставила ее на плиту и доставила из кухонного шкафа какую-то снедь, а я все стоял у ванной, тупо наблюдая за ней.

- Послушайте-ка. У вас на всех изделиях стоят монограммы «Да» точка «Ша». Кто это?

- Это я, - отозвалась она, размалывая кофе в ручной мельнице, стилизованной под избушку. - Дарья Шагалова.

- А Максимович кто?

- Это вы. Генрих Максимович. Тряпье ваше я выкинула. Оно уже не годилось. Телефон, сигареты, зажигалка и деньги на комоде. Улов остался в прихожей.

«Молодец, - обозвал я себя мысленно, и добавил еще пару-тройку лестных, но непечатных эпитетов. - Забыл про удостоверение с размытой карточкой. Лодыжки ее вспомнил, а упыря-эколога забыл».

- У вас амнезия? - она вдруг резко обернулась ко мне.

- Болезнь Альцгеймера, - буркнул я, шагнувши в ванную, и задвинув за собой стеклянные створки.

Через час мы завтракали, как одна большая дружная семья. Большая и дружная, разумеется, гипербола. Но все-таки мы завтракали. Все-таки пили кофе. К тому времени я успел помыться, сбрить щетину станком отсутствующего супруга Дарьи Шагаловой, напялить его нижнее белье, черные плисовые штаны, и черный же пуловер с монограммой «З». В этом доме у каждого были свои монограммы.

- С виду вы общего размера, - сообщила Дарья, отвернувшись, пока я штаны примерял - Но он моложе. И привлекательней. И умнее.

- Рад за него, - отозвался я, застегнувши пуговицы. Штаны пришлись мне впору.

- И добрей, - пополнила она характеристику возлюбленного. - А вы ко мне посреди ночи вторглись. Глаза безумные, как…

Она замолчала, подбирая сравнение.

- Как у безумца, - пришел я ей на помощь.

- Веслом угрожали.

- Я не мог вам угрожать. Я никому не угрожаю. Последний кому я угрожал, был мой кот Парамон, нассавший приятелю в полуботинок.

Дарья Шагалова поморщилась.

- Опорожнившийся, - изменил я формулировку. - Так лучше?

Лучше не стало. Дарья была чувствительна и обидчива. Инструментом ее мести служил бойкот. Еще школьная заготовка. Или семейная. Видать, не сладко приходилось этому «З», когда его женушка сердилась. Промолчала Дарья до окончания завтрака. Я не возражал. Подобная форма женского протеста мне импонирует. Я бы ввел ее на образовательном уровне как отдельную дисциплину. Урок молчания для девочек. Вместо, хотя бы, труда.

- Так и будем играть в молчанку? - разливая кофе по кружкам, Дарья иронично усмехнулась. - Мне просто любопытно, как надолго вас хватит.

- Нет.

- Нет? Как это понимать?

- Вам просто любопытно, - я закурил, не спросивши ее дозволения.

Благо, она вернула мне личные вещи в целости. Минус телефон. Мобильная трубка после долгого пребывания в воде безвозвратно испортилась.

- И все. Любопытно, и все, - я посмотрел в ее карие зрачки.

Взор ее тут же упал, как будто в поисках галеты. Галета была найдена, и поплатилась. Ровные белые зубы с хрустом разъели ее. Пропала галета.

- Давайте лучше о вас помолчим, - предложил я Дарье. - Давно вы здесь?

- Пять лет и третий месяц.

- Как вам живется в Казейнике?

Она рассмеялась.

- Я не была в Казейнике. Студию муж арендовал, и тогда еще на берегу водохранилища. Здесь тихо, спокойно. Леплю без указки. Это мое. Лепить я с малолетства пристрастилась. Потом уже детская студия. Строгановское училище. Свадьба. Гжель на электричке.

Дарья кивнула на обойный фотографический портрет в дорогой вишневой рамке с червоточинами. Там обитал насупленный молодой человек в очках.

- Потом Зайцева позвали сюда. На местный комбинат «Франкония» сразу главным редактором в многотиражку. После бульварной газеты муж обрадовался. Конечно, большой успех для начинающего журналиста.

- Без сомнений, - поддержал я морально Зайцева. - И что у нас производит комбинат?

- Мы с ним на выставке познакомились. В «Экспоцентре». Я стенд оформляла для немцев. Тогда мне деньги были нужны.

- А сейчас не нужны?

- Вы думаете, я задаром ваяю? - она рассмеялась. - Женское рукоделие? Ничуть. Все мои работы куплены частным коллекционером. Скоро будет моя персональная выставка. Музей современного искусства в Нюрнберге.

«Опять Нюрнберг, - я погасил сигарету в пепельнице, и прикончил остывший кофе. И «Франкония». Земля франков. Нюрнберг ее исторический центр. Похоже, Казейник боши капитально отвоевали. Реванш за поражение под Москвой. Что-то здесь производит этот частный коллекционер. Что-то весьма опасное. Или, напротив, ликвидирует. Токсичные отходы? Возможно. «Годов девять Казейник блуждает по области», - сказал участковый. Итого девять лет природная аномалия разрастается. Природа уничтожена кислотными осадками. И тучи в сторону ветром не сдувает. А ветер налицо. Будто незримым куполом Казейник накрылся. И никто не учуял. Ни в Москве, ни в области, ни из космоса. Подпространство какое-то. Затерянный мир. Призрачная зона. Вопрос. Для чего этому частному коллекционеру Дарья Шагалова? Ладная маленькая фигурка в большой и запутанной партии? Ответ. Пусть Зайцев ломает голову. А мне из Казейника надо сматываться».

- Еще кофе? – пробился ко мне голос Дарьи.

- Пожалуй.

Она засыпала кофейные зерна из пакета в избушку-мельницу и принялась их перемалывать заодно с моими костями:

- Вам, разумеется, на искусство плевать, Максимович. Кто вы здесь? Лаборант?

Да еще и не лаборант. Жулик из тех, что на Княжеской меняются. Вы ведь меняетесь, Максимович?

- Меняюсь.

«Вчера монахом был, - закуривши следующую сигарету, я откинулся на спинку стула. - Сегодня даже не лаборант. Завтра кем стану, Бог только знает».

- Я так и думала. Польстились на казенный инвентарь, - Дарья ссыпала молотый кофе в турку, и поставила ее накаляться под газовым пламенем. - Комбинезон с предприятия украли?

- С какого предприятия?

- С комбината «Франкония». Не надо играть со мной, Максимович. Сотрудники с комбината привозят мне раз в неделю энергоносители, сырье и продукты, - она села против меня, и прищурилась. - Курите, Максимович. Или как вас там? Удостоверение личности поддельное?