Два города

Два города

Город  Истноулт

Ночь. Серебряный диск луны еле-еле освещал узкую улицу, настолько узкую, что можно было бы без труда перепрыгнуть с крыши одного дома на крышу другого. Окна зияли темнотой своих комнат, а с обветшавших балкончиков на веревках свисало мокрое, как будто чистое, белье.  Еще на этой улице, как и на многих других в городе, располагались фонари, высокие, мощные, сделанные из сплавов железа. Их установили еще 30 лет назад. Еще в правление мэром более-менее чистым на руку. Он верил, что фонари избавят город от преступности… Возможно, так оно и было. Каждый день с наступлением темноты фонарщик разжигал огонь в этих небольших стеклянных футлярах. Но сейчас некому было разжигать фонари, некому, не для кого, да и незачем. В городе царила болезнь. Она бродила по улицам, скверам, заглядывала в дома. Ей нравились люди -  все, без разбору: богатые и бедные, старые и молодые. Она забирала с собой всех, пока не осталось почти никого. А оставшиеся, дабы  не искушать судьбу, старались не выходить за пределы своего дома даже в дневное время суток.

Ночь. Тихо. Неестественно тихо и пусто. Томас любил ночь, но последние две недели она казалась одной из самых отвратительных вещей на планете. Она наполнилась  жутким смрадом обгорелого мяса, а небо над городом покрылось дымом чумных костров, которые не переставали полыхать ни на секунду. Но больше всего он ненавидел болезнь, которая забирала с собой его близких, сначала жену, а сегодня она решила забрать его маленькую дочурку. Томас должен спасти ее. И даже страх собственной смерти не мог заставить его остаться дома. Даже зная наверняка, что он умрет, и шансов спасти ее, нет, он не сомневался в правильности своего решения.

-И все равно это плохая идея. И ты это знаешь. – Генри в очередной раз на полном ходу впечатался в фонарь.

-А мне плевать, что ты думаешь. – Конечно, Томас прекрасно знал об этом. Но его съедал необъяснимый ужас, гораздо более сильный, чем страх Генри. Хотя клацанье зубов напарника Томаса можно было услышать даже у центральной ратуши. Спасти…спасти свою дочь… Тех, кого касалась рука болезни, уходили с ней, рано или поздно. И из этого правила не было исключений. Зараженных не спасали, их изолировали, а потом сжигали, чтобы остановить распространение болезни. Но это слабо помогало. За две с половиной недели город опустел как никогда. Спасти свою дочь… Единственное, что он сможет для нее сделать, вытащив ее из госпиталя, это достойно похоронить, как честного доброго человека, а не как  какую-нибудь ведьму. Так как положено его вере.

Но зачем заглядывать в мысли отца, чей ребенок смертельно болен. О чем он еще может думать кроме спасения своего чада. Его мысли полны безумия и отчаяния. Он сам не знает, что делает. И уж точно не знает, что будет делать потом.

Две темные фигуры осторожно шли все по той же узкой улочке. В этой части города стояла особая глухая тишина.  Хотя каменная брусчатка и пыталась смягчить звук их шагов, на улице все же чувствовалось чье-то присутствие.

- Ты можешь потише передвигаться? – Томас раздраженно зашипел, когда послышался звук удара. Это Генри задел очередной фонарь уже плечом. – Мы скоро будем на месте.

Томас не сомневался, что Генри его услышал. Скорее тот просто не нашелся с ответом, а молча, гневно посмотрел в его, Томаса, сторону. Но что толку во взглядах, если город во власти столь темной ночи. Тучи почти полностью заслонили луну, и лишь изредка кое-где проскальзывали ее лучи, освещая путь и фантазируя с ночными силуэтами. Факелы пришлось выкинуть несколько кварталов назад. Слишком опасно. Несмотря на то, что город казался давно вымершим, стража могла появиться в любой момент. А они почти добрались до места. Госпиталь находился за этим домом.

Госпиталь – одно из самых населенных мест в городе. Даже в то время, когда жители еще не слышали слово чума, госпиталь был доверху наполнен людьми. Здесь лечили зубы, зашивали раны, избавляли от болей в животе, вправляли конечности и принимали роды. И все это делал один человек. Мистер Дж. Форман.  Люди молились на него. Считали его святым. Церковь даже судиться собиралась, считая такие мысли чистым святотатством и ярым проявление порока. Но власти защитили лекаря. И он успел помочь многим, пока болезнь не скосила его. Теперь госпиталь это оплот недуга. Здесь не осталось и намека на лечение.

Около здания госпиталя проскочило две фигуры. Одна более худая аккуратно прокралась среди деревьев и замерла около ограды. Другая – более толстая и приземистая, запнувшись о камень на дороге, а потом еще и зацепившись капюшоном за ветку дерева, уместилась  рядом.

- Последний раз говорю тебе, Томас, откажись от этой идеи. Тех, кто умер от болезни, не просто так сжигают. А своим поступком ты только способствуешь ее распространению. Не говоря о том, что если нас поймают стража нас живьем съест или того хуже – отдаст нас мэру. Да будь ты хоть трижды честный гражданин, справедливости здесь ты не добьешься.

- Кажется, ты забыл, кто вытащил тебя из тюремных камер.- Томас явно был взбешен. Но сдерживал себя. – Я не добропорядочный гражданин. В нашем городе это просто невозможно. Но я не оставлю свою дочь в этом кошмаре.

Генри лишь тяжело вздохнул. Он как никто другой чувствовал, чем обернется эта безумная затея. Генри вообще был средним человеком. И все, то немногое, что он заработал, он нажил честным адским трудом. Генри не был умен, спортивен, красив. И никогда не держал в руках больше пяти золотых монет. Генри был мелким торговцем. Не особо удачливым. Денег еле-еле хватало на еду. Но он не жаловался. Ему странным образом везло. Он был слаб и часто болел, тем не менее,  к своим двадцати трем годам он живой и целый. Cреди его круга мало кто мог похвастаться этим: редко кто доживал до двадцати, а у каждого второго не хватало одного пальца. Более того  Генри давно находился в браке со своей женой. И у него был сын, озорной мальчишка четырех лет. Все они были здоровы и счастливы, насколько Генри вообще мог влиять на это. А как и любой человек делать он этого не мог, здесь ему помогало только небо.  На время когда приплыли корабли с юга, и болезнь лишила города жизни, семья Генри находилась в соседнем городе. И он очень боялся потерять семью, так как это случилось у Томаса.

Томас наоборот славился своей красотой и умом. С детства отец обучал его искусству обработки дерева. Все чем он не начинал заниматься, схватывал на лету. Томас был прекрасным мастером на все руки. С легкостью он решал самые невыполнимые задачи. Ему всегда во всем везло. Богатый дом, жена – первая красавица в городе, здоровая дочка. Семья Томаса могла почти ни в чем себе не отказывать, несмотря на  то, что глава семейства не трудился с утра до ночи, зарабатывая каждую монету.

И вот собственно госпиталь. В крупном здании располагалось два крыла: мужское и женское. Каждое крыло представляло собой огромную комнату. И в мужском и женском крыле помещалось по тридцать больничных коек. Но это только название. На самом деле больных здесь было гораздо больше. Больных устраивали в проходах, сдвигали кровати, расстилали между кроватями еще лежаки.  Можно сказать в каждом крыле располагалась одна большая кровать, где как сардины в бочке лежали больные люди. Пыльно, душно, грязно, а в воздухе веяло дыханием болезни. Отделения построено два. Но черный вход был один.

Томас и Генри осторожно пробрались в госпиталь через тайный вход. Снаружи он был прикрыт густым ельником. Дверь, как таковая, отсутствовала. Так что вход представлял собой разрушенный участок стены, за которым тянулся длинный коридор, в конце которого едва различался тусклый свет поста стражи.

 Единственный стражник спал, то ли от невыносимой духоты, то ли от болезни, чье воздействие постепенно покрывало его кожу. Блюститель закона спал очень крепко. Полусидя-полулежа на полу, он обнимал алебарду, совершенно бесполезную в таком узком коридоре. Рядом с ним на полу догорала свеча. Тонкое пламя танцевало свой последний танец, готовое в любой момент погаснуть.