Страница 84 из 192
Биной никак не ожидал, что Шучорита обратится прямо к нему, он растерялся и забормотал:
– Нет, нет, я никуда не спешил, никаких моих планов он не нарушил.
Шотиш потянул Шучориту за край сари:
– Диди, дай мне ключ. Я покажу Биною-бабу музыкальную шкатулку.
Шучорита рассмеялась:
– Ну, началось. Беда тому, с кем этот болтунишка подружится. Придется и шкатулку слушать, и многое другое вытерпеть! Биной-бабу, я должна предупредить вас, что это просто маленький вымогатель. Сомневаюсь, чтобы вы смогли удовлетворить все его требования.
Биной никак не мог заставить себя отвечать Шучорите в том же непринужденном тоне. Он во что бы то ни стало хотел скрыть свое смущенье, но все, что ему удалось, это пробормотать бессвязно:
– Нет, что вы… пожалуйста… я… мне это очень нравится. Получив у сестры ключ, Шотиш принес ящик.
В музыкальной шкатулке под стеклянной крышкой волновалось голубое шелковое море, а по нему плыл игрушечный кораблик. Шотиш завел ключом шкатулку. Заиграла музыка, и в такт ей кораблик начал медленно покачиваться на волнах.
Но в силах сдержать восторг, мальчик переводил торжествующий взгляд с кораблика на Биноя и обратно.
Так, с помощью Шотиша Биной постепенно поборол свою застенчивость. Немного погодя он уже отваживался, разговаривая с Шучоритой, смотреть ей прямо в лицо.
Вдруг ни с того ни с сего Шотиш спросил:
– А вы когда-нибудь приведете к нам своего друга? Естественно, что после этого Биноя спросили, кто этот
друг. Семья Пореша-бабу недавно приехала в Калькутту и еще не слышала о Горе. Рассказывая о нем, Биной воодушевлялся с каждой минутой все больше и больше. Его похвалы Горе, казалось, не знали предела. Он рассказывал о том, как необыкновенно талантлив Гора, какое у него большое сердце и какая твердая воля. Сомнений быть не может, когда-нибудь его назовут одним из самых великих сынов Индии, его слава будет сиять в веках, как лучи полуденного солнца.
– Я уверен в этом,- заявил Биной.
Глаза его горели, смущение исчезло. Защищая идеи Горы, он даже осмелился вступить в спор с Порешем-бабу.
– Гора потому так уверенно приемлет в индуизме все от начала до конца, что у него великие цели. Для него в индуизме совершенно все – и малое и великое, все сливается в единой симфонии, едином величественном гимне. А мы не можем смотреть на Индию так, как он, видим ее разорванной на части, подходим к ней с чужеземными мерками и находим тысячи недостатков.
– Так вы, значит, оправдываете и кастовое деление? – спросила Шучорита. Она задала свой вопрос таким топом, словно не допускала возможности никаких споров на этот счет.
– Я не оправдываю и не отвергаю кастового деления. Спросите меня, признаю ли я целесообразность руки? Я отвечу, смотря для чего. Если вы видите в ней часть тела, она целесообразна. Но, если вы собираетесь летать, она не заменит вам крыла, точно так же, как крыло не заменит вам руки, когда нужно взять что-то.
– Я говорю не об этом,- с горячностью возразила Шучорита.- Я спрашиваю только, признаете ли вы касты?
Если бы его собеседник был кто-то другой, Биной, не колеблясь, ответил бы: «Да, признаю». Но сегодня он не находил в себе нужной твердости. Трудно сказать, была ли причиной тому его природная застенчивость или же просто нежелание углубляться в разговор на эту тему. Но тут на помощь ему пришел Пореш-бабу. Желая остановить опасный спор, он сказал:
– Радха, пойди позови мать и всех остальных – я хочу познакомить с ними Биноя-бабу.
За Шучоритой вприпрыжку убежал и Шотиш. Вскоре Шучорита вернулась.
– Мать просит тебя и гостя пройти на верхнюю веранду,- сказала она, обращаясь к отцу.
Глава девятая
На верхней веранде стоял стол, покрытый белой скатертью, вокруг него – стулья. Вдоль карниза в горшочках пламенели цветы кротона, ярко-зеленая глянцевитая листва умытых дождями сириса и кришночуры закрывала веранду со стороны улицы. Лучи заходящего солнца мягко освещали ее.
На веранде никого не было. Через несколько минут, однако, появился Шотиш с небольшой белой собачонкой, которую звали Кхуде [175], и заставил ее продемонстрировать Биною все свои фокусы. Собака умела подавать лапку, кланяться и даже служить, если ей показывали печенье. Восхищение успехами Кхуде Шотиш полностью принимал на свой счет и был очень ими горд. Что же касается самой Кхуде, то ее, по-видимому, гораздо больше интересовало печенье.
Биной рассеянно слушал болтовню Шотиша. Из соседней комнаты доносился звонкий девичий смех и оживленные голоса, к которым иногда присоединялся и мужской голос. Непривычная обстановка волновала Биноя, вызывала в его душе умиленную нежность с легкой примесью зависти. До сих пор ему еще нигде и никогда не приходилось слышать такого беззаботного и радостного девичьего смеха. Сейчас он звучал совсем рядом за стеной и все же казался таким бесконечно далеким.
Но вот, в сопровождении трех дочерей и какого-то юноши, на веранде появилась жена Пореша-бабу.
Звали ее Бародашундори. Она была уже немолода, но, по всей видимости, очень следила за собой и любила принарядиться. В молодости Бародашундори жила в деревне, теперь же она старалась наверстать упущенное и не отставать от века. Она носила шуршащие шелковые сари, туфли на высоких каблуках, которые громко постукивали при ходьбе, и старательно подчеркивала свою принадлежность к «Брахмо Самаджу». Потому-то и Радхарани стала называться теперь Шучоритой [176].
Как-то раз, вернувшись из дальних странствий на родину, свекор Бародашундори послал ей к празднику джамайшошти [177] подарок. Пореша-бабу в то время не было дома – он уезжал по служебным делам,- и Бародашундори решила отослать подарок обратно, полагая этот обычай признаком дурного тона и выражением идолопоклонства. В то же время она считала, что носить чулки и шляпку так же обязательно, как выполнять брахмаистские ритуалы. Если ей случалось узнать, что в каком-то доме едят, сидя на полу, она приходила в ужас и говорила, что современное общество возвращается назад, к первобытному состоянию.
Старшую дочь Бародашундори звали Лабонне. Это была веселая, общительная девушка, любившая поболтать и посплетничать. У нее было круглое лицо, большие глаза и темный цвет кожи. Наряды мало интересовали Лабонне, но мать была тверда, и ей приходилось подчиняться. Она терпеть не могла высоких каблуков и все же должна была ходить на них. Также обязательны были белила и румяна, если она собиралась куда-нибудь в гости. Лабонне была довольно полная, а платья мать ей шила такие узкие, что девушка чувствовала себя в них тюком джута, только что вышедшим из-под пресса.
Полную противоположность сестре представляла средняя дочь Бародашундори – Лолита. Она была худощава, значительно выше Лабонне и смуглее ее. Лолита держалась очень независимо,- не отличалась разговорчивостью, хотя при случае была вполне способна сказать колкость или отпустить резкое замечание. Бародашундори в глубине души побаивалась ее и старалась не досаждать дочери чрезмерной опекой.
Младшей дочери, Лиле, еще не исполнилось и десяти лет. Подвижная и задорная, она вечно ссорилась и дралась с Шотишем. Вопрос, кому принадлежит Кхуде, так до сих пор и не был разрешен ими. Сказать правду, если бы они поинтересовались мнением самой Кхуде, то она вряд ли выбрала бы в хозяева кого-нибудь из них, хотя предпочтение, по всей вероятности, отдала бы все же Шотишу. С дрессировкой мальчика Кхуде мирилась легче, чем с бурными ласками девочки.
При появлении Бародашундори Биной встал и поклонился ей.
– Вот молодой человек, в доме которого мы тогда…- начал Пореш-бабу.
– О, вы были так любезны! Мы чрезвычайно обязаны вам! – с жаром воскликнула его жена.
Биной настолько смутился от такого проявления чувств, что не знал, что и ответить.
175
Кхуде - маленькая, крошечная (бенг.).
176
Радхарани стала называться теперь Шучоритой… - Вероятно, по мнению Бародашундори, имя «Шучорита» – древнеиндийского происхождения – обладает тем преимуществом, что оно не связано с индуистской религиозной традицией.
177
Праздник джамайшошти - шестой день светлой половины (см. прим. к стр. 687 – «одиннадцатый день лунного месяца») месяца джешто (май – июнь), день зятя, в его честь принимают подарки и поздравления.