Страница 82 из 192
– Все это я знаю,- сказал Кришнодоял.- Но ведь и ты должна признать, что я никогда не вмешивался в воспитание твоего Горы. А не возложить на него священного шнура, раз уж мы выдали его за нашего сына, я не мог – что бы подумали в общине? Что сделано, то сделано. Мне кажется, теперь нам нужно решить всего лишь два вопроса. По справедливости, все мое состояние должно перейти к Мохиму, поэтому…
– Кому нужно твое состояние? Оставляй все Мохиму, Гора и пайсы не возьмет. Он не мальчик, он хорошо образован и сам может себя прокормить. Зачем ему чужое богатство? Ну, а мне ничего не нужно, только бы Гора был жив и счастлив.
– Я вовсе не собираюсь лишать его всего. Я отдам ему поместье; со временем оно будет приносить до тысячи рупий в год. Гораздо сложнее второй вопрос – его женитьба. Что сделано, того уж не воротишь, но я никогда не пойду на то, чтобы женить его на девушке из дома брахмана. Можешь сердиться и обижаться на меня, но этого я не сделаю.
– Ты думаешь, раз уж я не кроплю непрестанно землю водой из Ганги, как ты, то, значит, я ни во что не верю! Почему бы я стала стремиться женить его на дочери брахмана или сердиться, узнав, что это невозможно?
– И это говоришь ты – дочь брахмана!
– Да, я дочь брахмана. И что дальше? Давно прошло то время, когда я гордилась этим. Помнишь, какой шум подняла твоя родня перед свадьбой Мохима из-за того, что я не соблюдаю всех обычаев правоверных. Тогда я даже предпочла отойти в сторонку и ни во что не вмешиваться. Почти все называют меня христианкой, да и кем еще только не называют. А я лишь отвечаю на это: разве христиане не люди? И если вы действительно такой великий, избранный богами народ, то почему же боги допустили, чтобы вы склонились сначала перед патанами [169], потом перед моголами [170], и наконец – перед англичанами?
– Ну, это долго рассказывать,- с легким раздражением сказал Кришнодоял,- ты женщина и не поймешь всего. Однако ты, надеюсь, понимаешь, что, поскольку общество существует, приходится и тебе с ним считаться.
– Этот вопрос меня очень мало волнует. Но я сознаю, что, вырастив Гору, как своего ребенка, я не могу сейчас начать прикидываться правоверной брахманкой – это будет оскорбительно не только для общества, но и для меня самой. Потому-то я никогда не делала тайны из того, что не соблюдаю обычаев, и спокойно сносила все упреки и злословие окружающих. И все-таки одну тайну я продолжаю хранить, и меня все время преследует страх – не постигнет ли меня за это кара всевышнего. Знаешь что, давай расскажем обо всем Горе. А там – будь что будет…
– Нет, нет,- заволновался Кришнодоял-бабу.- Пока я жив, этого не будет. Будто ты не знаешь Гору. Неизвестно, что он выкинет, если узнает правду! А представляешь, как это примет община. Да разве только община? Еще неизвестно, как будет реагировать на это правительство… Правда, отец его погиб во время восстания и мать тоже умерла, но ведь, когда кончился мятеж, мы должны были сообщить о ребенке властям. Если все это сейчас всплывет наружу, прощай тогда мои религиозные занятия… Нет, нет! Даже представить себе трудно, какие несчастья могут свалиться на нас.
Анондомойи молчала, и немного погодя Кришнодоял снова заговорил:
– Что касается женитьбы Горы, то у меня есть одна мысль. Со мной вместе учился некий Пореш Бхоттачарджо. Он был инспектором школ, затем вышел на пенсию и поселился сейчас в Калькутте. Он убежденный брахмаист. Я слышал, что у него есть дочери. Надо познакомить Гору с Порешем, пусть он начнет бывать у него в доме. Кто знает, может быть, какая-нибудь девушка и приглянется ему, и тогда уж бог любви возьмет дело в свои руки.
– Чтобы Гора пошел в гости к брахмаисту? Миновали те дни…
И в это время раздался громоподобный голос Горы:
– Ма!
Он вошел в комнату, но, увидев Кришнодояла, удивленно остановился. Анондомойи поспешно подошла к нему и ласково спросила:
– Что такое, мой мальчик, в чем дело?
– Да нет, ничего, я потом…- Гора повернулся, намереваясь уйти, но Кришнодоял остановил его:
– Подожди, Гора, мне нужно сказать тебе кое-что. Недавно в Калькутту приехал один мой друг, брахмаист, он поселился в Хэдотоле…
– Пореш-бабу?
– Откуда ты его знаешь?
– Биной живет рядом с ними, он мне рассказывал.
– Я хочу, чтобы ты навестил их.
Гора подумал немного и, к удивлению Анондомойи, согласился.
– Хорошо, я зайду к ним завтра,- сказал он. Но затем, подумав еще, добавил: – Хотя нет, завтра я не смогу.
– Почему? – спросил Кришнодоял.
– Завтра я еду в Тривени [171].
– В Тривени? Это еще зачем?
– Там будет омовение по случаю затмения солнца.
– Я не понимаю, Гора,- вмешалась Анондомойи.- Ну зачем тебе понадобилось ехать для этого в Тривени? Как будто в Калькутте нет Ганги. Ты обязательно должен поступать не так, как все.
Ничего не ответив, Гора вышел из комнаты.
Он решил ехать в Тривени потому, что там собиралось много паломников. Теперь, отбросив прочь свои прежние колебания и предубеждения, он не хотел упускать ни одной возможности побыть вместе с людьми, почувствовать могучие волны жизни своей страны, услышать биение ее сердца. Ему хотелось слиться воедино со своим народом, сказать ему от всего сердца:
– Я принадлежу вам, а вы – мне!
Глава седьмая
Биной проснулся и увидел, что за ночь небо прояснилось, утро было чистое и сияющее, как улыбка младенца. Только два-три облака, белых и пушистых, медленно, словно в раздумье, плыли в вышине. Биной вышел на веранду. PI невольно воспоминания о другом столь же чудесном солнечном утре нахлынули на него. Он стоял и улыбался, всматриваясь в даль, и вдруг увидел Пореша-бабу, который медленно шел по улице, опираясь на трость и держа за руку Шотиша. Заметив Биноя, Шотиш захлопал в ладоши и закричал:
– Биной-бабу! Биной-бабу!
Поднял голову и Пореш. Биной стремглав бросился вниз по лестнице и едва-едва успел встретить у входа в дом старика и мальчика.
Шотиш схватил Биноя за руку:
– Биной-бабу, вы ведь обещали прийти к нам, почему же до сих пор не пришли?
Биной ласково обнял мальчика за плечи и улыбнулся. Пореш осторожно прислонил трость к столу и уселся в кресло.
– Прямо и не знаю, что бы мы в тот раз делали, если б не вы,- сказал он.- Мы вам очень обязаны.
– Ну что вы,- смутился Биной,- я же ровным счетом ничего не сделал.
– Биной-бабу, а у вас нет собаки? – неожиданно спросил Шотиш.
– Собаки? – удивился Биной.- Нет, собаки у меня нет.
– А почему? Почему вы не заведете себе собаку?
– Да я никогда не задумывался над этим.
– Оказывается, Шотиш уже побывал у вас,- вмешался Пореш.- Воображаю, как он вам надоел своей болтовней. Он ведь может говорить без умолку. Сестра даже дала ему прозвище Бахтиар Хилджи [172].
– Ну, поболтать и я не прочь при случае,- ответил Биной.- Очевидно, тут мы сошлись характерами. Правда, Шотиш-бабу?
Но Шотиша, по-видимому, беспокоило, что прозвище может повредить ему в глазах Биноя, и он воскликнул:
– Так ведь это хорошо! Очень хорошо! Ведь Бахтиар Хилджи – герой! Разве он не завоевал Бенгалию?
– Когда-то завоевал,- улыбнулся Биной.- Сейчас он, правда, не воюет, а только разговаривает. Но он и разговором своим может покорить Бенгалию…
В таком духе беседа продолжалась довольно долго. Пореш-бабу больше слушал и лишь изредка вставлял какое-нибудь замечание, улыбаясь при этом своей доброй, светлой улыбкой. Перед уходом, уже поднимаясь с кресла, он сказал:
– Мы живем в доме номер семьдесят восемь, направо от вашего дома.
– Да он знает, где мы живем! – закричал Шотиш.- Прошлый раз он проводил меня до самых дверей!
169
Патаны - афганские племена, неоднократно вторгавшиеся на территорию Индии.
170
Моголы - здесь: мусульманская императорская династия Великих Моголов, установивших свою власть над Индией в начале XVI в.
171
Тривени - место слияния трех рек: Ганги, Джамуны и Сарасвати, которая якобы течет на небе; почитается священным.
172
Игра слов: Бахтиар (Боктияр) – болтун (бенг.), в Афганистане – имя собственное. Бахтиар Хилджи – афганский полководец, завоевавший в 1199-1200 гг. западную часть Бенгалии.