Страница 187 из 192
Как только Гора вернулся, Хоримохини сказала ему:
– Ну, пожалуйста, пойдем со мной! Последний раз! Ведь если ты придешь и скажешь одно только слово – все сразу будет хорошо.
– Зачем мне идти? – возразил Гора. – Какое имею я к ней отношение? Абсолютно никакого!
– Но она же верит в тебя, как в бога, почитает, как своего гуру,- ответила Хоримохини.
От этих слов сердце Горы затрепетало, но он снова возразил:
– Не вижу, зачем мне идти. Едва ли я когда-нибудь еще встречусь с ней.
– Что верно, то верно. – Хоримохини даже улыбнулась от удовольствия.- Нехорошо слишком часто встречаться с такой взрослой девушкой. Однако я все-таки не отстану от тебя, пока не добьюсь своего. Ты можешь отказать мне в любой другой раз, когда я позову тебя, но только не сегодня.
Но Гора только качал головой: нет, нет и нет, больше никогда! Все кончено! Жертва принесена! И он не может позволить себе ничем запятнать ее. Он не пойдет к Шучорите.
Когда Хоримохини поняла, что переубедить его невозможно, она попросила:
– Если уж ты никак не можешь пойти, то, будь добр, напиши ей.
Гора опять покачал головой: нет, это невозможно. Он не может писать ей.
– Ну хорошо,- сказала Хоримохини.- Напиши тогда хоть две строчки, для меня. Ты знаешь все шастры. Я пришла к тебе за наставлением.
– За каким наставлением?
– Разве не первый долг девушки из индуистского дома выйти в свой срок замуж и приняться за выполнение домашних обязанностей?
Гора ответил не сразу.
– Послушайте,- наконец сказал он,- не впутывайте меня в эти дела. Я не пандит, чтобы давать наставления.
– Скажи мне прямо, чего ты, собственно, хочешь? – довольно резко выкрикнула Хоримохини.- Сначала сам заварил кашу, а как расхлебывать, так ты в кусты! Что это значит? Видно, не хочется тебе, чтобы сомнения Радхарани кончились.
В другое время Гора вспылил бы от этих слов, он просто не снес бы такого обвинения, при всей его справедливости. Но сегодня началось его покаяние, и он не имел права сердиться. Кроме того, в глубине души он понимал, что Хоримохини говорит правду. Он был достаточно жесток, чтобы порвать узы, связывавшие его с Шучоритой, но одну тоненькую, незримую нить он все-таки хотел оставить. Он даже теперь еще не мог навсегда отказаться от Шучориты.
Но нет, он не допустит и тени скаредности со своей стороны! Нельзя, отдавая богу одной рукой, припрятывать что-то другой.
Он достал листок бумаги и четким, размашистым почерком написал:
«Святая цель жизни женщины – семья. Алтарь ее бога – домашний очаг. Брак – не удовлетворение прихотей, а содействие процветанию. Мир может быть исполнен радости, и он может быть исполнен печали – добродетельная, чистая женщина примет его таким, каков он есть! Посвятив себя семье, она выполнит свой главный долг, поставленный перед ней богом!»
– Неплохо было бы, если бы ты написал что-нибудь похвальное и о нашем Койлаше.
– Нет, я не знаю его,- возразил Гора,- и не могу ничего писать о нем.
Хоримохини бережно сложила бумажку, завязала ее в уголок сари и отправилась домой.
Шучорита вместе с Анондомойи все еще жила в доме Лолиты, и Хоримохини сочла неудобным разговаривать там, опасаясь, что Лолита с Анондомойи начнут отговаривать Шучориту и опять собьют ее с толку. Поэтому она послала Шучорите записку с просьбой прийти домой на следующий день к обеду, чтобы обсудить одно очень важное дело. Она обещала, что отпустит ее обратно к Лолите в тот же день.
На следующее утро Шучорита явилась, настроенная очень решительно. Она не сомневалась, что тетка обязательно заведет разговор о замужестве, и приготовилась сопротивляться. Она решила раз и навсегда покончить с этой историей, твердо сказав «нет».
Когда обед был съеден, Хоримохини сообщила ей:
– А я вчера вечером ходила к твоему гуру.
Шучорита испугалась: неужели тетка опять вела о ней разговоры и осыпала Гору упреками.
– Не бойся, Гадхарани, – успокоила ее Хоримохини,- я ходила к нему вовсе не для того, чтобы ссориться. Сидела я одна, сидела и надумала, дай, думаю, зайду к нему, по крайней мере, хоть хорошие речи послушаю. Поговорили мы о том, о сем. Потом речь о тебе зашла, и сразу я заметила, что тут наши с ним мнения сходятся. Он тоже считает, что нехорошо, когда девушки долго замуж не выходят. Он даже говорит, что в шастрах прямо сказано, что это грех. Такое, может быть, и допускается в европейских семьях, но не в индуистских. Поговорила я с ним откровенно и о Койлаше. Оказывается, Гора и на это дело смотрит разумно.
Шучорита была готова умереть со стыда, а Хоримохини продолжала свое:
– Ты ведь почитаешь его своим гуру, значит, должна слушаться его советов.
Шучорита молчала, Хоримохини же не унималась:
– Я ему сказала: пожалуйста, приди, убеди ее сам! Меня-то она не слушает. Но он говорит: нет, мне больше не следует встречаться с ней, наша индуистская община не позволяет этого. Тогда я спрашиваю, что же теперь делать? А он тогда взял и написал что-то собственной рукой и велел тебе передать. Вот, посмотри.- И она, неторопливо развязав уголок сари, вынула листок бумаги, развернула его, разгладила и положила перед Шучоритой.
Читая, Шучорита чуть не задохнулась; потом долго сидела, не шевелясь, неподвижно, как деревянная кукла.
В содержании записки не было ничего нового для нее, ничего противоречащего здравому смыслу; Шучорита и сама была согласна с высказанным в ней мнением. Но почему, почему эта записка была прислана специально ей через Хоримохини? В этом она видела какой-то мучительный смысл, мучительный во многих отношениях. Почему Гора прислал ей этот наказ именно сегодня? Конечно, настанет время, когда и Шучорите придется выйти замуж. Но почему Гора так с этим спешит? Разве его долг по отношению к ней выполнен до конца? Может быть, она помешала его планам? Встала на пути к тому, что он считал целью своей жизни? Разве Горе больше нечего дать ей, и неужели он больше ничего не ждет от нее? Нет, она, по крайней мере, не хочет так думать, она, во всяком случае, все еще чего-то ждет. Шучорита изо всех сил старалась побороть мучительную боль в сердце, но боль не проходила.
Хоримохини дала Шучорите достаточно времени на раздумье. Она даже, как обычно, поспала немного, а когда проснулась и пришла к племяннице, то застала ее все в той же позе.
– Скажи мне, о чем ты все думаешь, Радха? О чем здесь раздумывать? Или Гоурмохон-бабу написал что-нибудь не так?
– Нет, он все написал правильно,- кротко ответила Шучорита.
– Так зачем же тогда откладывать? – воскликнула Хоримохини, приободрившись.
– Я не собираюсь ничего откладывать,- сказала Шучорита.- Сейчас я схожу ненадолго к отцу.
– Послушай, Радха,- заволновалась Хоримохини,- твой отец никогда не захочет, чтобы ты вышла замуж за индуиста. Но твой гуру, он…
– Тетя,- воскликнула в раздражении Шучорита. – Почему ты без конца говоришь об одном и том же? Я иду к отцу не для того, чтобы разговаривать с ним о своей свадьбе. Я иду к нему просто так.
Только в обществе Пореша-бабу могла теперь Шучорита найти утешение. Она застала отца за укладкой чемодана.
– В чем дело? – спросила Шучорита.
– Да вот собираюсь для разнообразия в Симлу, побродить по горам,- усмехнулся Пореш.- Завтра отправлюсь утренним поездом.
За его смешком крылась целая драма, и это не могла не заметить Шучорита. Дома жена и дочери, вне дома все его знакомые не давали ему ни минуты покоя. Ему нужно было уехать на некоторое время куда-нибудь подальше, чтобы дать утихнуть буре, бушевавшей вокруг него. Шучорите было больно смотреть, как он сам укладывает вещи к предстоящему путешествию. Ей было трудно представить себе, что никто из членов его семьи, никто из живущих с ним под одной крышей не удосужился прийти помочь ему. Поэтому, отстранив Пореша-бабу, она прежде всего выкинула все из чемодана, а затем, уже тщательно сложив каждый предмет одежды в отдельности, старательно уложила все обратно. Его любимые книги она упаковала так, что им не была страшна никакая тряска. Не отрываясь от работы, Шучорита тихо спросила Пореша-бабу: