Страница 158 из 192
Для Пореша-бабу столь многословное объяснение было совершенно необязательным. Нужно оно было самому Биною, чтобы укрепить его решимость. Теперь его просто распирало от гордости при мысли о том, что он оказался в самой гуще борьбы добра и зла, из которой – встав на сторону добра – он непременно должен выйти победителем. На карту сейчас было поставлено его человеческое достоинство.
– А совпадают ли твои взгляды в вопросах веры со взглядами «Брахмо Самаджа»? – спросил Пореш-бабу.
– Скажу вам откровенно,- ответил Биной после короткого раздумья.- Было время, когда я считал себя человеком религиозным. Я даже со многими ссорился по этому поводу, но теперь я убедился, что в вопросах веры я совершенный профан. И понял я это, познакомившись с вами. В моей жизни пока что еще не было случая, чтобы я почувствовал настоящую потребность в религии; не веря по-настоящему в ее необходимость, я до сих пор довольствовался принятой у нас религией и, давая волю воображению, упражнялся в софистике. Я никогда не ощущал потребности задуматься над тем, какая же религия истинна? И, собственно, интересовала меня не религия, а споры о ней. Чем труднее давалась победа в споре, тем больше я гордился такой победой. Я и теперь не могу с уверенностью сказать, станет ли для меня религия до конца истинной и необходимой. Несомненно одно: при благоприятных условиях и имея перед собой достойный пример, я со временем смогу разрешить для себя этот вопрос. И уж, во всяком случае, избавлюсь от унижения нести перед собой, как победное знамя, то, что в действительности противно моему здравому смыслу.
По мере того как он излагал Порешу-бабу свою точку зрения, доводы в защиту его теперешнего душевного состояния оформлялись, и скоро он заговорил с таким жаром, словно давно уже пришел к этому решению, заранее взвесив все «за» и «против».
Тем не менее Пореш-бабу настаивал, чтобы он повременил с окончательным решением,- и это дало Биною повод предположить, что Пореш-бабу, по-видимому, недооценивает твердости его намерений. Подобное предположение лишь придало ему упорства, и он опять стал твердить, что уверен в себе и что решение его непоколебимо. Ни тот, ни другой в течение всего разговора ни словом не обмолвился ни о Лолите, ни о возможной свадьбе.
В это время в комнату якобы по какому-то хозяйственному делу вошла Бародашундори. Покончив со своим делом, она собралась уже было уходить, так и не обратив на Биноя никакого внимания. Биной был уверен, что Пореш-бабу непременно окликнет жену и сообщит ей последние новости. Но Пореш-бабу не сказал ни слова, считая, что говорить об этом еще не время. Он хотел сохранить пока что все в тайне. Однако поскольку Бародашундори откровенно игнорировала его, Биной просто не мог выдержать такого отношения с ее стороны. Он догнал ее и в поклоне, коснувшись ее ног, сказал:
– Я пришел сообщить вам, что хочу вступить в «Брахмо Самадж». Я знаю, что недостоин, но надеюсь, что вы поможете мне подняться на должную высоту.
Выслушав его, пораженная Бародашундори медленно вернулась в комнату и села, вопросительно глядя на Пороша.
– Биной просит, чтобы я ввел его в члены «Брахмо Самаджа»,- пояснил Пореш-бабу.
При этих словах сердце Бароды наполнилось гордостью победителя, но почему-то была в ее гордости и какая-то червоточина. Ей давно хотелось раз и навсегда проучить Пореша-бабу. Не раз заявляла она с уверенностью прорицательницы, что ее супруг когда-нибудь еще пожалеет о своем поведении. Раздраженная непоколебимым спокойствием, с каким он наблюдал бушевавшие вокруг него в Обществе страсти, она ждала возмездия, и теперь, когда, казалось, все должно наконец кончиться ко всеобщему удовольствию, Бародашундори не чувствовала безоблачной радости.
– Если бы вы сделали это сообщение несколькими днями раньше,- проговорила она напыщенно,- то вы могли бы нас избавить от многих неприятностей и унижений.
– Наши затруднения и унижения, тут ни при чем,- заметил Пореш.- Биной желает вступить в члены «Самаджа», только и всего.
– И это все, чего он желает? – удивилась Бародашундори.
– Видит бог, я знаю, что причина всех ваших неприятностей и унижений кроется во мне! – воскликнул Биной.
– Вот что я тебе скажу, Биной,- сказал Пореш-бабу.- Подожди со вступлением в Общество, пока ты не уяснишь себе как следует, что это даст тебе. Я ведь не раз говорил, чтобы ты не предпринимал никаких шагов, чреватых серьезными последствиями, только потому, что считаешь себя обязанным помочь нам выпутаться из щекотливого положения.
– Это, безусловно, верно,- вступила Бародашундори.- Но лично я считаю, что он не имеет права сидеть сложа руки, после того как запутал нас всех.
– Но если начать метаться, вместо того чтобы сидеть сложа руки,- возразил ей Пореш-бабу,- то можно запутаться еще больше. И к чему говорить, что нужно что-то делать! Часто в жизни бывает так, что как раз лучше всего ничего не делать.
– Ну, конечно,- обиделась Бародашундори, – я дура и ничего не понимаю. Но я была бы вам обязана, если бы вы сказали мне, на чем вы в конце концов остановились. Мне некогда – у меня работа стоит.
– Я бы хотел, чтобы церемония принятия меня в члены состоялась в воскресенье, то есть послезавтра,- сказал Биной,- так что, если Пореш-бабу…
– Нет,- перебил его Пореш-бабу,- я не хочу принимать в этом никакого участия, поскольку это может быть в какой-то мере выгодно моей семье. Тебе придется обратиться непосредственно в «Брахмо Самадж».
Это обескуражило Биноя. Он пока что не чувствовал ни малейшего желания обращаться с просьбой о приеме его в Общество официальным путем, тем более что именно из «Брахмо Самаджа» и пошла сплетня о нем и Лолите. Как он напишет такое прошение? В каких выражениях? Как будет смотреть в глаза людям, после того как оно будет напечатано в брахмаистских газетах? Его письмо прочтет Гора, прочтет Анондомойи. К письму не будет дано никаких объяснений, и читатели-индуисты узнают только, что Биной вдруг ни с того ни с сего загорелся желанием вступить в «Брахмо Самадж». А ведь это далеко еще не все! И если газета умолчит об остальном, то Биной пропадет со стыда!
Видя, что Биной молчит, Бародашундори испугалась.
– Ах, я и забыла, он ведь не знает никого, кроме нас, в «Брахмо Самадже»,- сказала она.- Но ничего, мы сами все устроим. Я сию же минуту пошлю за Пану-бабу. Времени терять нельзя. Ведь воскресенье уже на носу!
Только она кончила говорить, как мимо комнаты, по дороге наверх, прошел Шудхир, и Бародашундори крикнула ему:
– Шудхир, в воскресенье Биной вступает в наш «Самадж»! Шудхир чрезвычайно обрадовался. Биной ему всегда очень
нравился, и мысль видеть ого в «Брахмо Самадже» была ему очень приятна. Ему казалось нелепым, что человек, умеющий так великолепно писать по-английски, такой умный и хорошо образованный, не вступает в «Брахмо Самадж». Теперь, когда подтвердилось его убеждение, что человек, подобный Биною, не может найти счастье помимо «Брахмо Самаджа», сердце Шудхира наполнилось гордостью.
– Но удастся ли все подготовить к воскресенью? – сказал он.- Ведь многих не успеют оповестить.
Дело в том, что Шудхиру хотелось, чтобы о вступлении Биноя знали все и вся и восприняли бы это как поучительный пример.
– Нет, нет,- воскликнула Бародашундори,- к воскресенью можно прекрасно управиться. Сбегай, Шудхир, за Пану-бабу.
Несчастный, на чьем примере восторженный Шудхир собирался доказывать всем неодолимую силу идей «Брахмо Самаджа», чувствовал себя очень плохо. То, что на словах представлялось чем-то не столь существенным, на деле поставило его в крайне неловкое положение.
Как только собрались посылать за Пану-бабу, Биной поднялся, чтобы уйти, но Бародашундори, не хотевшая выпустить жертву из рук, стала удерживать его, убеждая, что Пану-бабу не заставит себя долго ждать.
– Нет, извините меня, не сегодня,- сказал Биной виновато.
«Только бы вздохнуть, только бы вырваться отсюда и обдумать все толком»,- думал он.