Стихотворения. Рассказы. Гора

Гора сам удивился своим мыслям. Он даже не подозревал, насколько неполно было его представление об Индии, пока он не замечал ее женщин. И так же неполно было его представление о долге в отношении своей страны, пока женщины оставались для него чем-то неясным, расплывчатым и нереальным. Казалось, что в его понимании долга была твердость, но не было жизни, как в человеческом теле, сильном, мускулистом, но лишенном нервов. И ему вдруг стало ясно, что чем решительнее будут мужчины отстранять от себя женщин, чем меньше места отводить им в своей жизни, тем слабее будут становиться они сами.

Поэтому слова Горы «так это были вы!» – не являлись обычной вежливой фразой. Его слова содержали в себе удивление и вновь обретенную радость жизни.

Пребывание в тюрьме наложило свой отпечаток даже на внешний облик Горы. Он заметно похудел; тюремная пища была так противна ему, что целый месяц он почти голодал. Он побледнел, а коротко подстриженные полосы еще сильнее подчеркивали худобу лица.

Увидев, как похудел Гора, Шучорита почувствовала, что в душе ее подымается глубокое уважение к нему, и в то же время сердце ее сжалось от боли. Ей захотелось склониться перед ним и взять прах от его ног. Гора показался ей факелом, горящим чистым и ярким пламенем. Благоговение и сострадание переполнили ее грудь, так что она не могла произнести ни слова.

– Вот теперь я поняла, Гора,- нарушила молчание Анондомойи,- что за счастье иметь дочь! Если бы ты знал, каким утешением была для меня Шучорита в твое отсутствие! До тех пор пока я не знала ее, я и не подозревала, что в каждом несчастье есть и своя светлая сторона – потому что только тогда мы познаем все истинно хорошее и великое. Наша беда в том, что мы не всегда знаем, где и какое утешение в горе уготовил нам всевышний. Ты смущаешься, дитя мое,- она обратилась к Шучорите,- но я не могу не рассказать, сколько счастья ты принесла мне в это тяжелое время.

Взглядом, полным признательности, посмотрел Гора на смутившуюся девушку.

– В печальные дни она приходила разделить твои страдания,- сказал он матери.- Теперь же, когда к тебе вернулась радость, она снова пришла, чтобы умножить ее. Так поступают только истинные бескорыстные друзья, люди с большим сердцем.

– Когда попадается вор, диди,- заговорил Биной, заметив растерянность Шучориты,- его бьют все, кому не лень. И раз уж сегодня ты попалась нам в руки, приходится и тебе пожинать плоды своих дел. Теперь тебе не убежать. Я ведь тебя давно знаю, но до сих пор никому ничего не выболтал. Правда, в душе я был уверен, что в один прекрасный день все раскроется.

– Ну еще бы, конечно, ты молчал! – со смехом сказала Анондомойи.- Ты же молчалив от природы! С первого дня знакомства,- обратилась она к Шучорите,- он без удержу поет вам всем хвалебные гимны!

– Слушай и запоминай, диди,- проговорил Биной.- Вот тебе свидетельство того, что я умею ценить хорошее в людях и отнюдь не лишен чувства благодарности.

– Ну, а теперь вы поете хвалебные гимны самому себе,- воскликнула девушка.

– Нет, от меня о всех моих достоинствах вы никогда не узнаете,- ответил Биной.- За этим вам следует обратиться к ма. Она вам такого наскажет, что ушам не попорите. Я и сам поражаюсь, когда слушаю ее. Кажется, готов умереть молодым, если она пообещает написать мою биографию!

– Вы послушайте только, что говорит этот мальчишка! – воскликнула Анондомойи.

– Твои родители, Биной, дали тебе имя как раз под стать характеру,- промолвил Гора.

– Они молили о скромности, наверное, только потому, что не ожидали от меня иных достоинств, не то быть бы мне посмешищем для всех.

Так была преодолена неловкость первой встречи.

– Заходите к нам как-нибудь,- сказала Шучорита Биною на прощание.

Биноя Шучорита пригласила, но Гору пригласить не решилась, а тот, не поняв настоящей причины, слегка обиделся. Раньше его ничуть не огорчало то, что Биной очень легко сходился с людьми и находил свое место в любом обществе, тогда как сам он этого не умел; сегодня же он почувствовал, что это существенный недостаток его характера.

Глава пятьдесят пятая

Биной понимал, что Шучорита позвала его для того, чтобы поговорить о возможности его женитьбы на Лолите. По-видимому, несмотря на то, что он принял окончательное решение и объявил о нем, вопрос этот по-прежнему висел в воздухе. Было похоже, что ни одна сторона не собиралась выпускать Биноя из рук, покуда он был жив!

До сих пор юношу больше всего беспокоило, как он сообщит эту новость Горе. Думая о Горе, он представлял себе не просто друга детства. Гора олицетворял для него определенные идеалы, определенные убеждения, он был его опорой в жизни. Их постоянное общение было привычным и в то же время служило постоянным источником радости для Биноя, а всякое разногласие с Горой было для него равносильно внутреннему разладу.

Но неизбежное свершилось, и первое смущение, вызванное внезапным разговором, исчезло. Биной воспрянул духом, рассказав Горе о своих отношениях с Лолитой. Ожидание операции всегда страшнее самой операции; стоит вскрыть нарыв, и пациент, несмотря на боль, начинает чувствовать облегчение и понимает, что на самом деле все совсем не так страшно, как казалось.

Раньше у Биноя не хватало решимости спорить даже с самим собой, но, раз поспорив с Горой, он теперь постоянно думал, что мог бы возразить приятелю в том или другом случае. Он в два счета мысленно разбивал любые доводы Горы. Если бы только ему удалось толком обсудить все с Горой, поговорить по душам, поспорить – пусть даже поссориться,- он мог бы все-таки сделать для себя какой-то определенный вывод. Но было очевидно, что Гора доводить до конца начатое объяснение не собирается. Биноя это возмущало.

«Гора не желает понять,- думал он.- Но и объяснять он тоже ничего не желает. Он просто хочет силой заставить меня подчиниться. Сила! Разве я могу когда-нибудь склониться перед силой! Но, будь что будет, правда на моей стороне!» И только он произнес мысленно слово «правда», как оно целиком завладело его сердцем. Чтобы устоять против Горы, ему нужно было заручиться поддержкой надежнейшего союзника, и, решив, что таким союзником и опорой может быть для него только правда, он настойчиво стал повторять про себя это слово. Придя к убеждению, что он нашел прибежище в правде, Биной проникся к себе глубоким уважением и потому, направляясь к дому Шучориты, шел, высоко подняв голову. Склонность ли к правде вселяла в него такую уверенность в себе или склонность еще к чему-то, определить Биною в его теперешнем состоянии было довольно трудно…

Хоримохини хлопотала на кухне, когда пришел Биной. Заглянув к ней и сделав заявку на обед, достойный брахмана, он прошел наверх.

Шучорита что-то шила. Не отрывая глаз от работы, она сразу же заговорила о том, что было у нее на уме.

– Как по-вашему, Биной-бабу,- сказала она,- нужно ли считаться с внешними препятствиями при отсутствии внутренних?

В разговоре с Горой Биной стоял на одной точке зрения, теперь же, в разговоре с Шучоритой, он переключился на диаметрально противоположную. Кто бы мог подумать, что у него был с Горой горячий спор на эту тему?

– Но не преуменьшаете ли вы значения внешних препятствий? – спросил Биной.

– На это есть причины, Биной-бабу,- пояснила Шучорита.- Ведь препятствия, которые ставит наше Общество, трудно назвать чисто внешними, поскольку наша община основана на религиозных принципах, тогда как община, к которой принадлежите вы, связана главным образом узами общественных отношений. Вот почему для вас выйти из членов общины не было бы столь большой потерей, как для Лолиты.

Затем последовала дискуссия на тему о том, должно или нет личные религиозные убеждения ограничивать рамками какой бы то ни было общины.

В разгар этой дискуссии в комнату вошел Шотиш с письмом и газетой в руках. При виде Биноя он очень обрадовался и сразу же настроился на праздничный лад. Немедленно между Шотишем и его другом завязался оживленный разговор. Шучорита же взялась за брахмаистскую газету и приложенное к ней письмо, которые прислала ей Лолита. В этой газете внимание Шучориты привлекла заметка, в которой сообщалось, что некой весьма известной брахмаистской семье угрожала недавно опасность выдать одну из своих девиц замуж за индуиста. Однако угроза эта теперь отпала сама собой ввиду того, что жених вдруг заартачился. Взяв это сообщение в основу своего повествования, автор далее проводил сравнение между достойной сожаления слабостью брахмаистского семейства и силой убеждения молодого индуиста, причем сравнение это было далеко не в пользу брахмаистского семейства.