Стихотворения. Рассказы. Гора

Гора впервые видел, что представляла собой Индия, лежавшая за пределами богатого и просвещенного калькуттского общества. Деревня потрясла его своей разобщенностью, бессилием, темнотой; огромная и инертная, она совершенно не сознавала своей мощи и была безразлична к собственному благополучию. Какая страшная пропасть общинных предрассудков разделяла жителей деревенек, лежавших всего лишь в нескольких крошах [192] одна от другой. Сколько воображаемых, ими самими созданных преград мешало им принимать участие в жизни страны, в жизни всего мира! Какими значительными представлялись им самые обыденные мелочи и нерушимыми все без исключения обычаи старины. Если бы не эта возможность своими глазами увидеть жизнь сельской Индии, Гора никогда не поверил бы, что люди, населявшие ее, так погрязли в косности, в убожестве, что они так потрясающе безвольны.

Однажды в деревне, где остановился Гора, случился пожар. Гора был поражен полнейшей неспособностью крестьян объединить свои усилия даже перед лицом такого страшного бедствия. Все перепуталось: люди бегали взад и вперед, суетились, кричали, плакали, но никому не приходило в голову установить хоть какой-то порядок. Ни колодцев, ни каких-либо других источников воды поблизости не было: воду для домашних нужд женщины приносили издалека. Но никому – даже зажиточным крестьянам – не приходила в голову мысль построить водохранилище и облегчить себе повседневную жизнь. Пожары случались и раньше, но все смотрели на них, как на наказание, посланное свыше, и не принимали никаких мер для их предотвращения. Им и в голову не приходило, что можно устроить так, чтобы вода была под рукой. Гора начинал понимать всю нелепость своих патриотических выступлений перед людьми, чье сознание, опутанное темными предрассудками, не реагировало даже на насущнейшие потребности.

Но больше всего удивляло Гору то, что Мотилал и Ромапоти не только не возмущались всем этим, но, наоборот, считали, по-видимому, совершенно неуместным его возмущение. Они полагали, что простые люди привыкли жить так и легко переносят то, что сами они сочли бы тяжкими лишениями. Его стремление сделать что-нибудь для улучшения жизни крестьян было в их глазах чистейшей воды сентиментальностью.

Для Горы же зрелище страшного гнета невежества, апатии и нищеты, тяготевшего равно и над богатыми и над бедными, над людьми просвещенными и темными и на каждом шагу задерживавшего их движение вперед, было источником постоянных мучений.

Вскоре Мотилал получил из дому какое-то неприятное известие и распрощался со своими спутниками. С Горой теперь остался один Ромапоти.

Как-то раз молодые люди пришли в мусульманскую деревню, расположенную на берегу роки. В поисках крова они обошли все селение, но нашли в нем только один дом, в котором жил индуист. Это был сельский цирюльник. Он почтительно предложил брахманам гостеприимство, но, войдя к нему в дом, они увидели среди прочих обитателей мальчика-мусульманина, приемыша цирюльника. Это чрезвычайно возмутило правоверного Ромапоти. Да и Гора тоже начал было отчитывать старика за его отступничество от законов индуизма, но тот возразил ему:

– А какая же разница, господин? Мы говорим «хари», а они «аллах», только и всего.

Между тем солнце поднялось высоко и жгло немилосердно. Река была далеко, чтобы добраться до нее, нужно было долго идти по раскаленному песку. Ромапоти мучила жажда.

– Где бы достать питьевой воды, пригодной для правоверных индуистов? – обратился он к Горе.

Во дворе был небольшой колодец, но пить воду из колодца отступника-индуиста Ромапоти не мог и продолжал сидеть с потемневшим от жажды лицом.

– А есть ли родители у этого мальчика? – спросил Гора старика.

– Родители-то у него есть; и мать и отец живы, но можно считать, что он сирота.

– Как так? – удивился Гора.

Тут-то цирюльник и рассказал историю появления у них мальчика.

Владелец земли, на которой стояла их деревня, отдал ее в аренду под плантации индиго, и плантаторы-англичане вечно оспаривали право крестьян возделывать плодородную землю вдоль берега реки. Все другие деревни уже давно уступили плантаторам, и только гхошпурцы все еще сопротивлялись, не желая уходить с насиженных мест. Все здешние жители – мусульмане, и глава их общины Фарусардар никого не боялся. За время этой распри Фарусардара уже два раза сажали в тюрьму за сопротивление полиции, и он был доведен до такой нищеты, что семье его почти нечего было есть. Но он и слышать не хотел о том, чтобы покориться.

13 этом году крестьяне успели снять первый урожай с плодородной наносной земли. Но недавно, месяца полтора назад, в деревню нагрянул англичанин-управляющий с бандой вооруженных дубинками людей и отобрал у крестьян весь урожай. Вот тогда-то, защищая своих односельчан, Фарусардар так ударил палкой управляющего по руке, что ее пришлось ампутировать. В этих краях и не слыхивали до сих пор о таких вещах…

С самого того дня полиция не перестает бушевать здесь. Полицейские совершают налеты то на одну, то на другую деревню, грабят, насилуют… спасения от них нет. Фарусардара и многих других бросили в тюрьму. Большинство жителей Гхошпура бежало. Особенно трудно семье Фару. Есть нечего, единственная одежда изорвалась в клочья, так что и на улицу показаться не в чем. Этот мальчик Гамиз – сын Фару, он всегда был привязан к жене цирюльника, называл ее «тетя». Ну и, конечно, узнав, что мальчик прямо с голоду помирает, она забрала его к себе.

Инспектор полиции со своим отрядом расположился в нескольких крошах от деревни. Никто не знает ни дня, ни часа, когда они могут нагрянуть в деревню и что они могут натворить здесь. Вчера, например, полицейские заявились к старому Назиму, соседу цирюльника. Шурин Назима пришел из другого округа навестить сестру. Полицейский инспектор увидел его и говорит: «А это что за драчун? Вишь, как грудь выпятил!» Н ни с того ни с сего как хватит его дубинкой по лицу – разбил в кровь, вышиб зубы. Сестра увидела, что сделал этот зверь, бросилась к брату на помощь, но полицейские и ее избили. Прежде полицейские никогда не решались так бесчинствовать, но теперь, когда все здоровые мужчины или арестованы, или бежали из деревни, они знают, что могут безнаказанно расправляться со всеми, и окончательно распоясались. И никто не может сказать, долго ли они еще будут наводить ужас на всю округу…

Гора слушал рассказ цирюльника с напряженным вниманием. Ромапоти же, не в силах больше терпеть жажду, прервал старика на полуслове:

– А не живет ли тут поблизости кто-нибудь из индуистов?

– В конторе индиговой фабрики живет индуист – сборщик ренты, Мадхоб Чаттерджи. Это полтора кроша отсюда.

– А что он за человек? – спросил Гора.

– Дьявольское отродье – вот он кто! – ответил цирюльник.- Зверь, а не человек! Но зато стелет так уж мягко, дальше некуда. Полицейского инспектора поит, кормит, всячески ублажает, а денежки на это с нас сдерет, да еще и разницу в карман положит.

– Пошли, Гора,- снова нетерпеливо прервал его Ромапоти.- Я больше не могу…

Терпение его окончательно лопнуло при виде того, как жена цирюльника подвела этого паршивого мальчишку-мусульманина к колодцу и начала мыть, выливая на него кувшин за кувшином. Ромапоти так расстроился, что больше ни минуты не желал оставаться в этом доме.

Уходя, Гора спросил старика:

– Почему же ты остаешься в деревне, несмотря на все безобразия, которые творятся здесь? У тебя разве нигде нет родственников?

– Я всю свою жизнь прожил здесь, господин,- объяснил цирюльник,- к соседям привык. Я здесь единственный цирюльник-индуист, землю я не пашу, так что англичанам до меня дела нет. Ну, а потом, в деревне ведь никого из мужчин не осталось, если и я уйду, женщины умрут со страху.

– Ну, хорошо, мы пошли,- сказал Гора.- Но я еще вернусь, после того, как поем.

В голодном, изнемогающем от жажды Ромапоти весь этот бесконечный рассказ о притеснениях вызвал лишь бурное негодование против строптивых крестьян, которые сами были виноваты во всех несчастьях, обрушившихся на них.

192

Крош - мера длины, равная 3,5 км.