Стихотворения. Рассказы. Гора

Молчавший до этого Пореш не вытерпел и вмешался в разговор.

– Я не могу утверждать, что знаю Индиго,- медленно проговорил он,- и не знаю, обрела ли она то, к чему стремится, но, скажите мне, разве возможно возвращение к прошлому? Мне кажется, мы должны считаться с тем, осуществимо ли в настоящее время наше желание или нет. Какой прок хвататься за прошлое?

– Я тоже так думал и не раз говорил об этом,- ответил Биной.- Но Гора утверждает, что нельзя вычеркнуть прошлого, заявив, что оно отжило и никогда не вернется. Если наши представления не соответствуют нынешнему смятению умов, то это еще не значит, что они отсталые, ведь они – плоть от нашей индийской плоти. Гора говорит, что истина не умирает, и действительно, теперь только мы и начинаем чувствовать всю силу нашей индийской правды. И если вдруг родится некто, в кого поверят, за кем пойдут, то путь к источнику нашей силы откроется всем. Хранилище прошлого станет арсеналом настоящего. Неужели вы думаете, что Индии не суждено это счастливое рождение?

– Всё же рассуждения вашего друга,- возразила Шучорита,- вряд ли свойственны простым людям. Откуда же у вас такая уверенность, что вы говорите от имени всей Индии?

– Но ведь и восход солнца ученые объясняют не так, как простые люди, что, кстати сказать, нисколько не вредит самому солнцу. Людям же истинное понимание явлений природы приносит немалую пользу. Нам свойственно видеть истину частями, иногда упуская главное, а Гора обладает изумительной способностью соединять все эти детали в единое стройное целое; и разве можем мы считать, что он заблуждается, а правы все те, кто не может увидеть истины в целом? Шучорита молчала.

– Пожалуйста, не думайте,- продолжал Биной,- что Гора один из тех заурядных людей, для которых строгое соблюдение законов индуизма – источник особой гордости. Если бы вы видели его отца, Кришнодояла-бабу, вы поняли бы, какая между ними разница. Кришнодоял-бабу чрезвычайно обеспокоен, как бы ему не оскверниться, он без конца раздевается и кропит себя водой из Ганги, он свято блюдет все обычаи, указанные в календаре. Он даже не решается доверить прекрасному повару-брахману приготовление пищи,- а вдруг этот брахман окажется недостаточно чистым! Гора не имеет права переступить порог его комнаты, и если Кришнодоялу-бабу приходится по делу зайти в покои жены, то потом он совершает обряд очищения. И день и ночь он настороже – как бы умышленно или неумышленно но совершить хоть малейшую оплошность в исполнении положенных обрядов. Он так же заботится о своем внешнем облике, как мрачный Шива с лунным серпом на голове. Тот, как известно, был с ног до головы осыпан пеплом, носил соответствующую одежду и соответствующую прическу. Гора не таков. Не то чтобы он не уважал законов индуизма, но он не может следовать им с таким фанатизмом. Для Горы важен внутренний смысл индуизма, самая суть его. И он вовсе не считает, что жизнь праведного индуиста нужно ограждать от всякого соприкосновения с грубой действительностью, словно это хрупкая безделушка.

– А у меня создалось впечатление, что он старается избежать даже малейшего соприкосновения с ней,- с улыбкой заметила Шучорита.

– О, это объясняется особенностями его характера,- пояснил Биной.- Если вы спросите Гору, признает ли он обычаи индуизма, он, не задумываясь, ответит: «Да, я признаю все обычаи: я верю, что каста может погибнуть от одного нечистого прикосновения и что внутренняя чистота может быть осквернена нечистой едой. Для меня это неопровержимая истина». Но я-то знаю, что все это простое упрямство, и ничего больше. Чем абсурднее кажутся слушателям его утверждения, тем с большим упорством он их отстаивает. А настаивает на безоговорочном исполнении всех правил он для того, чтобы, увидев, как он поступается мелочами, люди недалекие не начали бы пренебрегать тем, что действительно имеет значение, и еще чтобы не дать возможность противникам праздновать победу. Поэтому он не дает себе никаких поблажек даже в присутствии меня одного.

– Таких людей немало и среди членов «Брахмо Самаджа»,- заметил Пореш-бабу.- Они требуют полного отказа от индуизма, опасаясь, как бы их не заподозрили в снисходительном отношении и к его скверным обычаям. Такие люди не могут жить просто, они либо лицемерят, либо лгут, полагая, что истина бессильна и их задача всеми правдами и неправдами защищать ее. Тот, кто заявляет, что истина зависит от него, а не он от истины,- ханжа. Человек, который верит в силу истины, не кичится своей силой. Можно ненадолго усомниться в том или ином человеке – беда не велика,- но усомниться в истине нельзя ни на мгновение – это страшнее всего. Что касается меня, я молю бога об одном: пусть, где бы я ни был – на собраниях ли Общества брахмаистов или в храме индуистов,- истина всегда открывалась бы моему смиренному взору и ничто постороннее не могло бы отвлечь меня от созерцания ее.

Проговорив это, Пореш-бабу задумался; казалось, он погрузился в собственные мысли. Эти несколько фраз словно изменили всю атмосферу. И не потому, что он сказал что-то значительное, а потому, что от его слов на всех повеяло теплом и миром, которыми была проникнута вся его жизнь. Глаза Шучориты и Лолиты сияли нежностью и гордостью. Молчал и Биной. Он понимал, что Гора слишком подавляет всех вокруг себя, что спокойная и ясная уверенность, которая облекает мысль, слова и поступки истинных глашатаев истины, не дана ему. В словах Пореша-бабу он услышал подтверждение этому, и ему стало неприятно. Противоречивые чувства и прежде боролись к душе Биноя; он понимал, что в жизни общества бывают периоды, когда, охваченное брожением, оно приходит в столкновение с требованиями времен, и что в этих случаях ревнители истины теряют хладнокровие и начинают подгонять истину к обстоятельствам. И вот теперь, слушая Пореша-бабу, он невольно подумал, что такого рода поведение свойственно лишь заурядным людям. Но ведь нельзя же причислить Гору к таким людям.

Вечером, когда Шучорита уже легла в постель, Лолита пришла к ней в комнату и присела на край кровати. Шучорита догадывалась, какие мысли бродят в голове сестры. Она понимала, что та думает о Биное, и поэтому заговорила первая:

– А знаешь, Биной-бабу мне очень нравится.

– Ну еще бы, ведь он только и знает, что повторяет слова Гоурмохона-бабу,- заметила Лолита.

Шучорита отлично поняла намек, но, сделав невинный вид, ответила:

– А знаешь, ты права, мне очень приятно слышать мнение Гоурмохона-бабу в его изложении. Создается впечатление, что сам Гоурмохон-бабу говорит с тобой.

– А мне это ничуть не приятно,-наоборот, даже злит.

– Почему? – удивилась Шучорита.

– Гора, Гора и Гора! День и ночь один Гора! Может быть, друг Биноя-бабу и правда замечательный человек, ну а сам-то он что – разве не хороший?

Шучорита улыбнулась:

– Конечно, хороший! Я только не понимаю, чем ему может мешать восхищение Гоурмохоном-бабу?

– Да тем, что этот Гоурмохон-бабу так подавляет Биноя-бабу, что тот окончательно стушевывается. Будто паук держит муху. Меня злит паук, но я не чувствую уважения и к мухе.

Шучорита, которую забавляла горячность Лолиты, только рассмеялась в ответ.

– Ты вот смеешься, диди, а я тебе прямо скажу, я не потерпела бы, если бы меня кто-нибудь стал отодвигать на задний план. Возьми хоть себя – ведь ты же никогда не стараешься затмить меня своим умом и знаниями, хоть некоторые и думают так,- просто это не в твоем характере. За это я и люблю тебя. Это отец научил тебя быть такой, он тоже уважает чужие взгляды и никому не навязывает своих убеждений.

Шучорита и Лолита больше всех в семье любили Пореша-бабу. Достаточно было одной из них произнести слово «отец», и лица обеих расцветали.

– Как ты можешь приравнивать меня к отцу,- сказала Шучорита.- Но как бы там ни было, язык у Биноя-бабу подвешен хорошо.

– Как ты не понимаешь, что он и красноречив-то так именно потому, что высказывает не свои мысли. Если бы он говорил то, что думает сам, он никогда не употреблял бы таких напыщенных, избитых фраз. И тогда я слушала бы его с гораздо большим удовольствием.