Страница 160 из 193
— Ведь вы знаете, — начал он, — что если добиваться облегчения путем взаимопомощи, то нужно будет все изменить, чтобы все было не так, как до сих пор. Метки всякие, зарубки — в сторону, убийства — в сторону… (При этих словах Бенеде показалось, что лихорадочно пылающие глаза Прийдеволи метнулись на него из темного угла и обжигают ему лицо своим острым, горячим взглядом, и он вспыхнул и опустил голову.) Совсем с иными словами нужно идти к людям. Не месть им показывать, а спасение. Разумеется, кривды и злодейства не укрывать, но направлять людей на то, чтобы они объединялись, потому что в одиночку рабочий против богачей и силачей не устоит, а все, если соберутся вместе, скорей смогут устоять.
— Смогут устоять? — снова отозвался недоверчивый Сень. — Хотел бы я знать, как смогут устоять? Заставят богачей больше за работу платить, что ли?
— А что же, не могли бы заставить? — подхватил Бенедя. — А ну если бы все сговорились и сказали: не выйдем на работу, пока нам не увеличат плату! Что тогда богачи сделали бы?
— А! И в самом деле! Вот хорошая мысль! — воскликнули побратимы в один голос. Даже лицо Андруся немного прояснилось.
— Что сделали бы? — ответил Сень. — Собрали бы со всего света рабочих, а нас выгнали бы.
— А если бы мы встали стеной и не пустили этих новых рабочих и просили бы их, чтобы они обождали, пока наше дело не победит? Можно было бы на этот случай послать своих людей по окрестным селам, чтобы они объявили там: до такого-то и такого-то срока не ходите никто в Борислав, пока наша война не окончится.
— Урра! — закричали побратимы. — Вот это совет! Война, война с богачами и обдиралами!
— Ну, и я думаю, что такая война лучше, нежели всякая другая, — продолжал Бенедя, — во-первых, потому, что эта война спокойная, бескровная, а во-вторых, потому, что мы можем поднять ее совсем открыто и смело, и никто нам за это ничего не сможет сделать. Каждый, в случае чего, может сказать: не иду на работу, потому что мало платят. Заплатят вот столько-то — тогда пойду, и все тут!
Радость побратимов, когда они услыхали этот совет, была очень велика, да и сам Бенедя радовался не меньше других, потому что эта мысль пришла ему в голову совсем неожиданно, в пылу спора с Сенем Басарабом.
— Да, хорошо ты говоришь: «война, прекратить работу». Но хотя бы и все согласились на это, скажи ты мне, сделай милость, на что они будут жить все это время? Ведь нельзя же думать, что богачи сразу же, в первый день размякнут и согласятся добровольно увеличить нам плату. Может быть, придется сидеть без работы неделю либо и того дольше, — ну, чем же тогда будет жить столько народу? — возразил Сень Баса раб.
Возражение было действительно веское, и лица рабочих снова помрачнели. Их только что пробудившаяся надежда на эту новую войну и победу над богачами была еще очень слабая и неясная и сейчас, при первом же возражении, начала бледнеть.
— Вот для этого и нужны взносы, — сказал Бенедя. — Когда наберется порядочная сумма, такая, которой хватило бы, скажем, на неделю или на две недели, тогда можно будет начинать. Разумеется, тех, которые не захотели бы присоединиться к нам и вышли бы потом на работу, тех сейчас же, волей или неволей, за шиворот, да и вон из Борислава, — пускай не портят нам дело! Р о время забастовки на щи люди могли бы наниматься на другую работу — в лесу, по плотничьему делу либо еще где-нибудь, лишь бы только не на нефтяные работы. Таким способом мы быстро сломили бы панскую спесь и добились бы наверняка лучшей оплаты.
— Правильно говорит! Так нужно и сделать! Хороший совет! — послышались голоса.
В избе поднялся шум, говор, все похвалялись, что скрутят теперь грабителей по рукам и ногам, каждый давал свои советы и не слушал чужих, каждый дополнял и изменял мысль Бенеди, перекраивая ее на свой лад. Один только Сень Басараб сидел молча на своем месте и с грустью смотрел на эту шумную сходку.
— Что с ними сделаешь, — ворчал он, — если они готовы бежать за каждым, кто скажет им два-три красных словца! Ну, для меня все равно, пускай бегут за этим пряником: попробуют, каков он на вкус. Но я со своей стёжки не сойду. А ты, побратим? — обернулся он к Прийдеволе, который все еще стоял в темном углу и подозрительно посматривал то на Бенедю, то на шумливых, оживленных нефтяников.
Он вздрогнул, когда Сень заговорил с ним, а затем быстро сказал.
— И я, и я с вами!
— С кем — с нами? — горько спросил Сень. — Ведь мы теперь, как видишь, раздвоились. Или с ними вот, или со мной и с братом?
— Да, с тобой и братом! Ты слыхал, что этот про убийство говорил? Словно раскаленным ножом мне в сердце пырнул.
— Э, да ты об этом не очень беспокойся! — увещевал его Сень тихим голосом. — Разве что-нибудь особенное случилось? Ведь этот пес наверняка смерти заслужил. Ты забыл про свою?..
— Нет, нет, нет, не забыл! — перебил его Прийдеволя. — Верно, верно, Заслужил! Сто раз заслужил!
— Ну, так чего же здесь мучиться? Или суда боишься? Не бойся! Комиссия уехала в твердой уверенности, что он сам упал в яму. Еще хозяина судить будут, почему яму не закрыл…
— Нет, нет, нет, — снова с каким-то лихорадочно-болезненным волнением перебил его Прийдеволя, — не боюсь я комиссии! Что комиссия? Мне сдается даже, что если бы комиссия… того… раскрыла бы, тогда мне легче было бы!
— Тьфу, не дай бог, что это ты плетешь?
— Послушай только, Сеню, — шептал Прийдеволя, наклонившись к нему и судорожно сжимая своей сильной рукой его плечо. — Мне кажется, что тот… барчук, знаешь… тот, который в яме погиб, что он был не виноват, что это кто-то другой все сделал!
— Что? Что? Вот те на! Или он не был при этом?
— Да, да, был, и смеялся даже, но разве уж и смерть за то, что смеялся! А может быть, он не делал ничего, а только те, другие?
— И откуда только тебе, хлопче, такие мысли в голову приходят? — спросил изумленный Сень. — Сломал себе ногу, ну и слава богу! Погиб панок, ну и ладно!
— А если он не виноват? Знаешь, когда я встретил его и схватил и он почувствовал, к чему все это клонится, то как запищит: «Пощади, не губи, пощади!» А когда я в ту же минуту толкнул его… знаешь… он только взвизгнул: «Не виноват я, не виноват». Потом загудело, затрещало, я бросился прочь. Но этот голос всегда со мной, всегда при мне, так и слышу его! Господи боже, что я сделал! Что я сделал!
Бедный парубок заламывал руки. Сень напрасно старался утешить его. Прийдеволе все казалось, что брошенный в яму кассир невиновен.
— Ну, если этот был не виноват, то ты исправь дело, — сказал наконец разозленный Сень, — и виноватых пошли той же самою дорогой. Чтобы невинный не зря потерпел.
Эти слова были ударом обуха для Прийдеволи. Оглушенный ими, он склонил голову и снова забился в свой угол, не произнося ни слова.
А между тем побратимы кончали совещание.
— Первое дело теперь, — говорил Бенедя, — вербовать людей в нашу компанию. Кто с кем на работе, либо в корчме встретится, или на улице разговорится, сейчас же пусть и толкует об этом. Обо всем говорить надо: какая оплата убогая и какое возможно спасение. И взносы собирайте. Я думаю, каждый должен собирать среди своих, а собранное каждый вечер отдавать главному кассиру, которого нужно здесь же сегодня выбрать.
— Правильно, правильно, надо выбрать кассира! — кричали все. — А ну, кого бы тут сделать кассиром?
Предлагали то одного, то другого; наконец остановились на том, что нет лучше кассира, чем Сень Басараб.
— Что, — сказал неприязненно Сень, услыхав это, — я должен стать вашим кассиром? Никогда! Я с сегодняшнего дня и вовсе не хочу быть с вами! Ни я, ни мой брат.
— Не хочешь быть с нами? Это почему? — вскрикнули все.
— Потому что вы сходите с той дороги, на которую раз встали. Я своей дороги не оставлю!
— Но кто же дорогу меняет? — сказал Андрусь. — Здесь совсем ничего не меняется.
— Как? И ты с ними? — мрачно спросил Сень.
— Да! С ними!
— А присягу забыл?