Страница 5 из 9
Должен сознаться, я пою настолько фальшиво, что меня во время урока пения в школе попросили однажды и навсегда выйти из классного хора. Как я говорил позже, медведь не просто наступил мне на ухо, а танцевал на обоих, после чего сам оглох. В общем, кому-то в зарослях моё отважное пение очень не понравилось, и этот кто-то сзади меня вдруг так душераздирающе взвыл, что моё сердце на несколько минут отстегнулось. Подобного звука я не слышал никогда в жизни. То ли вскрик, то ли рык, то ли икнул медведь… Или на ногу койоту наступил динозавр? То ли олень забодал кого? То ли кто-то забодал оленя? А может, медведь, который топтался на моих ушах, почувствовал, какой он совершил грех в жизни, и это был его рык раскаяния?
Сознание заработало со скоростью процессора, который ещё в мире не изобрели и поныне. Что делать? Ружья нет. В кармане перочинный советский ржавый ножик, настолько туго открывающийся, что нужна отвёртка или стамеска, чтобы выудить лезвие. Залезть на дерево? Я с детства умел это неплохо делать. А если тот, кто издал этот звук, тоже умеет лазить по деревьям? В тот момент я мог поверить, что даже лоси карабкаются по деревьям и рогами с веток скидывают тех, кто фальшивит мелодии и путает слова в священной для Отчизны песне.
Зато впрыск адреналина придал столько сил, что я побежал. Крик повторился, как бы подбадривая меня: мол, беги-беги отсюда и больше никогда не пой при мне, не оскверняй девственные природные уголки отечества. Не знаю, сколько я бежал, за мной никто не гнался, но выбежал я в староверческую деревню, бывшую зону, прямо на большак. Что такое большак, я знал из русской классической литературы, а так как сознание обострилось, я узнал его по описанию. Дорога стала шире и, как плавная, слегка извилистая река, потекла между деревянными срубами.
Девушка с тяпкой
Я шёл по большаку, а из подслеповатых окон на меня смотрели грозные бородатые лица. Чем-то это напоминало сегодняшний кастинг. Правда, на теперешнюю модель я мало смахивал. Но оценивали меня всерьёз, словно большак был подиумом. Лица в окнах недоумевали: кто такой? Понятно, что городской. Понятно, что издалека. В окрестностях такие не водятся.
Неужто заслали ещё одного комсомольского вожака-агитатора? По их выражениям лиц чувствовалось, что я нечто для них вроде нечистой силы. Впрочем, силой меня назвать было сложно, поэтому просто – нечисть.
В одном из огородов увидел девушку с тяпкой. Она, судя по всему, отдыхала от напряжённой работы и стояла с тяпкой в позе известной советской скульптуры «Девушка с веслом». Спросил у неё через забор, как найти дом Куприяна Кондратьевича Басаргина. Девушка с тяпкой с таким ужасом посмотрела на меня, словно я явился из городского горкома комсомола для проведения политинформации, и, ничего не ответив, убежала в дом.
С таким выражением лица бывшие советские девушки, воспитанные фильмами «Девчата» или «Свинарка и пастух», должны смотреть голливудский триллер «Техасская резня бензопилой». Хорошо, хоть не тяпнула своей тяпкой!
Похоже было, что я здорово попал. Идти обратно в ночь, через тайгу с деревьями-монстрами я бы не согласился, даже если бы за мной ехал асфальтирующий каток шириной в дорогу. А здесь о том, чтобы пустить меня на ночь, и речи быть не могло. Никто не собирался со мной эти речи заводить. Я уже был готов поверить обкомовскому работнику, нежели беззубому старикану. Какие уж тут добродельцы! Не подстрелили бы из своих окошек-«бойниц»!
Неожиданно из дома, куда забежала девушка с тяпкой, вышел мужик лет от тридцати до восьмидесяти – по староверам и японцам я до сих пор не могу определить, сколько им лет.
Спросил, что мне надо. Я постарался быстро, этакой скороговоркой, уместить в одну фразу всё, что считал нужным. Без единой паузы, чтобы старовер не успел вклиниться и дать мне от ворот поворот, я вместил в неё всю информацию о себе, о своём театре, о том, как я стал журналистом, об отце-писателе, о рекомендательном письме Сысоева к их старосте Басаргину, а также о том, что я хочу написать благожелательный очерк об их общине. Особенно громко и убедительно выделил «благожелательный». При этом несколько раз успел повторить, что очерк будет не атеистическим, поскольку по отношению к верующим начинается оттепель.
Старовер ничего не понял, но при упоминании Сысоева расхмурилась даже его борода. Он подошёл к калитке, правда, не открыл её, а рукой показал, как пройти к Басаргину.
Из окошка выглянула та самая девушка, которая ещё недавно убежала от меня с тяпкой. В её взгляде был явный интерес деревенской девушки к городскому парню. Испугавшись, что отец это заметит, она резко задёрнула занавеску.
Дед-всевед
Пока я отходил от дома сурового отца девушки с тяпкой, тот следил за мной, словно проверял, правда ли, что я пойду к старосте их общины.
Заметив, как благотворно подействовало упоминание о Сысоеве на отца девушки с тяпкой, когда Куприян Кондратьевич подошёл по моему зову к калитке, я через забор немедленно протянул ему рекомендательное письмо от Всеволода Петровича.
Тут надо несколько слов сказать о Сысоеве. Его знали в Хабаровском крае все, кто считал себя охотником, таёжником, те, кто любил Арсеньева, кто помнил Дерсу Узалу… Словом, все, кто в то партийно-карьерное время искал спасение от обкомов, крайкомов и прочих «комов» на природе, в уединении, в тайге. Даже зимой он любил забуриться на заимку и никогда не участвовал в гонке по партийной узкоколейке. Как и наши старообрядцы, был человеком природы. Всю жизнь оставался верен Создателю, что означало: умел радоваться той красоте, которую Творец создал на Земле-матушке.
Для зоопарков мира Сысоев отловил более ста медведей! Участвовал не раз в поимке тигров с известными тигроловами. Писал письма в политбюро с просьбой запретить охоту на уссурийских тигров, поскольку их осталось не более шестидесяти – семидесяти семей.
Под его руководством в Сибири после войны началось разведение соболей. Потом его назначили директором Хабаровского краеведческого музея. Экспонаты для этого музея он добывал в тайге сам и мастерил их собственными руками. Конечно, с возрастом меньше стал ходить в тайгу, зато больше оставалось времени заботиться о крае, бодаясь с чиновниками. Начал писать книжки о зверях. Он видел в зверях человеческие характеры, а в людях – зверские привычки. Причём зверей зачастую считал добропорядочнее людей. Например, искренне возмущался, когда смотрел мультяшки: «Лиса же не хитрая, а глупая. Поэтому и след запутывает, что дура! Дороги найти не может». По Сысоеву получалось, что заяц – не трус, а храбрец. Волк – не дурень, а очень заботливый батя – любит детишек и никогда не изменяет своей половине!
Один из его рассказов начинался с очень дерзкой для тех, кто воспитан мультяшками, фразы: «Серый был хорошим семьянином». В этом рассказе Всеволод вывел Серого таким заботливым главой семьи, что ему искренне сочувствуешь, когда холодной голодной зимой он старается накормить свою семью, да еще не попасться на мушку охотника. Ведь тогда и любимая волчица, и волчата могут погибнуть от голода.
Мой отец считал Сысоева одним из самых добрых людей, потому что он больше общался в жизни со зверями, чем с людьми. Недавно Всеволод ушёл из жизни. Ему было почти сто лет! После отца последние годы он был моим главным наставником, учителем и советчиком.
Да, ему приходилось убивать зверей. В том числе медведей. Одному медведю, который шёл прямо на него, раскинув лапы, Сысоев выстрелил в сердце. С пробитым сердцем медведь может пробежать ещё метров пятьдесят и успеть задрать стрелявшего. Шатун сделал несколько прыжков в сторону охотника, но силы его кончились примерно в двух метрах. С тех пор Сысоев перестал охотиться на медведей. Он всегда помнил, какими глазами смотрел на него мишка вблизи: за что ты меня? Ведь у меня, как и у Серого, семья есть!