Страница 8 из 36
Гийом, мрачный и замкнутый, пока мы с ним сидели в агентстве, на улице оказался довольно приветливым и словоохотливым пареньком.
— В конце концов, почти все уходят из агентства с адресом нанимателя. Но бумажка, которую там дают, ничего не значит. Вот, пожалуйста, мне дали адрес, где на одно место уже шесть кандидатов. Здорово?
Раньше Гийом надеялся на свой диплом техника. Но работы по специальности не нашел: его родная Бретань «в этом отношении настоящая пустыня». Писал в 25 мест, получил 10 ответов, все начинались одинаково: «К сожалению...» Приехал в Париж — та же картина. Правда, иногда удавалось устроиться на временную работу. Кем он только не побывал за последние два с половиной года: рассыльным на почте, мойщиком посуды, шофером грузовика, страховым агентом, и еще, и еще — всего я не запомнил...
— Начало осени, — объяснял мне Гийом, — после того как школы выбрасывают своих учеников, — труднейшее время. Даже самое паршивое место приходится искать неделями. Надо, видимо, подождать, пока схлынет волна новых безработных, а потом заняться поиском более или менее приличного места. Мне еще повезло — есть где жить. А у многих в моем положении вообще нет крыши над головой. В Париже с этим еще труднее, чем с работой. Так что... Да я уже привык, — добавил он, улыбнувшись.
Куда перенаправляется агрессия?
На станции «Репюблик» пятеро нетрезвых молодых людей ломают автомат, продающий жевательную резинку, жареные орешки и прочую мелочь. На перроне полно народу, тем не менее никто не вмешивается, все «не замечают».
Разделавшись с автоматом, парни идут по перрону в мою сторону. Вид у них самый что ни на есть бандитский, расхлюстанный, вызывающий. У одного из молодчиков в руках длинная металлическая цепь, которую он волочит за собой по полу. Парни молча обходят меня и других пассажиров. Они уже «насытились» автоматом или «перенаправили свою агрессию», как выразились бы социологи.
— У нас считают, что волна уголовщины нахлынула на Францию из-за Атлантического океана, — говорил мне Морис Манишо, французский журналист, специализирующийся на проблемах преступности. — Некоторые знатоки чуть ли не единственной причиной ее роста во Франции называют пропаганду «американского образа жизни». На станциях метро поздно вечером люди ждут друг друга, чтобы вместе идти по пустынным переходам. Парижане, особенно те, кто живет в пригородах, активно вооружаются. Но полиция при этом предупреждает: «Лучше не оказывать серьезного сопротивления — это может плохо кончиться». Понимаете, поскольку наше общество ощущает свою болезнь, не зная как следует ее причин, оно страдает и от преступности, и от страха перед ней.
В этой тенденции, о которой упомянул месье Манишо, самое страшное — преимущественный рост преступности среди молодежи и, главным образом, школьников. «Трое хулиганов в школьном общежитии, угрожая кольтом, избили ногами четырех человек, в том числе одну девушку»; «Четырнадцатилетний школьник избил учительницу коллежа за то, что она настояла на его временном исключении», — подобного рода сообщениями полны французские газеты и журналы.
Полиции уже хорошо известен «почерк» молодых грабителей. Если во взломанной квартире преступники не только похитили ценные вещи, но искромсали мебель, побили стекла и зеркала, оставили нецензурные надписи на стенах — значит, здесь побывали не профессиональные взломщики, а несовершеннолетние «любители», и следы бессмысленного опустошения — символ их «бунта против вещей», «перенаправленной агрессии».
Банды на мотоциклах. И они появились во Франции. В глухих шлемах с черным стеклом-забралом, за которым не видно лица, они время от времени собираются на одной из парижских площадей, вздымают мощные мотоциклы на заднее колесо, срываются с места и носятся по городским предместьям, пугая сонных жителей ревом моторов, звоном разбитых стекол и криками избиваемых жертв.
В последнее время особой популярностью среди подростков-преступников стал пользоваться «рэкет», вымогательство денег — американское, кстати, слово — у владельцев кафе и баров. Хозяин ограбленного бистро, находящегося напротив гостиницы, в которой я жил, рассказывал мне:
— С «настоящими» бандитами еще можно договориться. Заплатишь им, и они оставят тебя в покое. Но для этих сопляков не существует никаких правил... Знаете, месье, вообще-то я против насилия, но если это повторится, я, пожалуй, приобрету себе кое-какое оружие...
— Понимаете, — объяснял Морис Манишо, — грабеж органически присущ системе, которая позволяет некоторым благодаря простой передаточной надписи нажить за минуту несколько миллионов; различие между гангстером, биржевым спекулянтом или игроком в казино лишь в «почерке» и классовой принадлежности, но цель у них одинаковая — нажива. Молодой человек, с самого начала отброшенный на дно жизни, попадает в еще более неблагоприятные условия, оказавшись в тюрьме. Озлобленный, лишенный квалификации, имеющий теперь еще и судимость, — выйдя на свободу, он вынужден опять браться за прежнее. Работу ему никто не гарантирует, а тюрьма предлагает набор «профессий» — сводника, наводчика, перевозчика оружия или иностранной валюты, торговца наркотиками, наконец, наемного убийцы. Больше половины из тех, кто попадает за решетку на срок менее года, впоследствии вновь возвращаются в тюрьму...
— Получается, что наша пенитенциарная система не перевоспитывает, а воспитывает преступников. Тюрьма сама создает преступную среду. Суды не судят — лишь выносят обвинительный приговор. В исполнительном суде слушаются в среднем 20 дел за утро. Подсудимому задают вопросы лишь в одном случае из десяти. Бывает, что защита, которая тоже спешит, охватывает одной защитительной речью 10 разных подсудимых... Выходит, что в некотором роде мы сами производим на свет то, чего боимся...
До тех пор, пока...
Выхожу наверх на станции «Шатле» и иду по мосту через Сену, через остров Сите, мимо собора Парижской богоматери, снова через Сену и дальше по бульвару Сен-Мишель.
Перед входом в Люксембургский сад газетный киоск. Издали замечаю большую цветную обложку одного из новых журнальных номеров с броской надписью: «Куда идет молодежь Франции?»
Помню, как к музею импрессионистов у меня на глазах вдруг подлетела кавалькада мотоциклистов, многие из которых — в знакомых мне уже глухих шлемах с черным стеклом-забралом. Они сняли шлемы, достали тетрадки и блокноты и отправились на полуторачасовую лекцию о творчестве Сезанна. По двадцать минут «черные ангелы» стояли у каждого полотна, внимательно слушали объяснения экскурсовода, подробно конспектировали, задавали вопросы, в которых чувствовались и интерес, и знакомство с художественными тонкостями. «Сегодня мы познакомились с Сезанном, а следующее наше занятие будет посвящено Ван-Гогу», — закончила свою лекцию экскурсовод. Оказывается, я попал на внеклассный урок изобразительного искусства для лицеистов.
Посещает молодежь и «Олимпию» — концерты знаменитых французских певцов или гастроли знаменитого здесь, как и во всем мире, балета Большого театра.
Да, бешеные по нашим представлениям цены и длиннющие очереди за билетами. Но ведь не только банкиры и менеджеры записываются и стоят, в этих очередях. Вся разница в том, что одни запросто выписывают чек, а другим для того, чтобы сходить с девушкой на концерт, надо сначала дежурить несколько ночей в гостинице или отработать сверхурочно.
Идут в кафе и рестораны, на тротуары Монмартра или в шумные и тесные кабачки Латинского квартала. Да, лишь единицы в «Максим», где меньше чем за тысячу франков не пообедаешь, что бы ни заказывал, или в не менее дорогой «Тур д"Аржан».
Или никуда не идут, а подобно этой молодой паре в Люксембургском саду, мимо которой я сейчас прохожу, целуются, бросив на землю мотоциклетные шлемы и тетрадки с конспектами. Не чудится ничего противоестественного в долгом поцелуе, хотя и на глазах у всех, хотя и можно было, наверное, выбрать менее людное местечко для этой искренности, принадлежащей лишь им двоим и никому другому...