Тайна Черной горы

Эта самая окружающая среда смотрела на него темными глазами таежной осенней ночи в окно кабинета. А он все шагал и шагал от стены до стены, словно никак не мог удостовериться в скромных размерах обыкновенной комнаты наспех собранного из свежих бревен конторского дома. И многие бревна потрескались, обнажая грустную глубину, как ранние морщины на лице. Местами на бревнах проступила янтарная смола и застыла крупными каплями, как схваченные морозом слезы, они тускло поблескивали в лучах электролампочки, навевая печаль и тоску…

А Казаковский все ходил и думал. Ходил и думал. Он знал, что его положение сложное. Начальник экспедиции не имеет ни малейшего права на скидку за молодость. Он обязан сочетать в себе не только профессиональные знания, не только соблюдать субординацию, уважать старших и придерживаться традиций. Он обязан еще и уметь видеть все сложное производство в целом и в то же время не упускать из виду мельчайших деталей. В деятельности отдаленной таежной экспедиции мелочей нет. Кому-то не завезли дрова, упало настроение, он хуже стал работать. Поссорился с женой – оба не трудятся на своих участках, а отбывают часы. Кому-то некуда пристроить младенца, кто-то заболел – начальник обязан быть в курсе всех дел, помогать их решить лучшим образом. И не упускать главное – производство. Трубы, инструменты, трактора, электростанции, дизели, буровые коронки, взрывчатка, бульдозеры, детонаторы, электровозы, рельсы, грузовики, насосы и бесконечно многое другое. И метры проходили, и выработка, и пробуренные метры, и вынутые из земли пробы, анализы, выводы, оценки… А все вместе взятое и есть отдельная геологоразведочная экспедиция. Конечно, разведка и оценка месторождений – главная задача, но не менее важная задача – работа с людьми, воспитание молодежи. И молодой начальник видел окружавших его людей, знал и понимал их, видел недостатки и достоинства каждого. И он, в силу своего характера и твердости духа, просто не мог подвести, обмануть всех тех, кто вместе с ним составлял этот самый проект. Ведь составляли они его коллективно, исходя из местных реальных условий, с государственной озабоченностью и доказательностью экономических расчетов.

Казаковский никак не мог понять одного: кому нужно, чтобы люди работали в плохих условиях, неэкономично, а следовательно, и невыгодно для страны, и долго, годами топтались на одном и том же месте? Он никак не мог связать в одно целое противоречивые явления: пламенные речи вышестоящего руководства, включая и самого начальника управления, когда они с трибуны призывали «внедрять новые методы», проявлять «самостоятельность», развивать «местную инициативу», а на деле, когда мяочанцы проявили и инициативу и самостоятельность, отвергли их обоснованные предложения и наотмашь хлопнули по щекам приказом «о наложении взыскания…».

Конечно, ему по-человечески было жаль лишаться значительной части заработной платы, тем более что на те деньги жена уже строила свои расчеты и планы. Да и своей матери он ежемесячно высылал. Одна она, учительствует в том же родном селе… Так что рубли зарплаты на учете. Но не в них одних было дело. Пусть наказали рублем. Можно перетерпеть, пережить. Но почему должно страдать само производство?

Евгений Александрович грустно улыбнулся, вспомнив старую формулу, опробированную самой жизнью, для внедрения новой техники, применения новых методик: «знать – уметь – мочь – хотеть». Формула безотказно действовала, и в данном случае не срабатывало одно-единственное, последнее звено – «хотеть», и цепь распадалась. Казаковский, составляя проект, ясно представлял себе, что в управлении обо всем новом и знают, и умеют с ним обращаться, и могут по своим возможностям применить в жизни. Но он и не предполагал, что там так явственно открыто не захотят. Не захотят просто потому, что это им невыгодно, обременительно и создает дополнительные хлопоты за ту же зарплату. Круг, казалось, замкнулся. Все встало на свои места.

А встало ли?

Не дожидаясь утверждения проекта, Казаковский развернул в Мяочане поисковые и разведочные работы, осуществляя на практике и положения и расчеты. Построил и строит многое из того, что планировал: и производственные объекты, и бытовые. И невольно сам собой вставал сложный вопрос: а как же теперь ему быть? Подчиняться приказу – ломать созданное? Сворачивать производство? Или же продолжать работать по неутвержденному проекту?

Никто не мог ему подсказать и посоветовать. Решать надо самому. И отвечать за все самому. Но разве легко ему сейчас принимать нужное решение, когда и так на всех совещаниях и собраниях его чихвостят в хвост и в гриву, награждая разными нелестными эпитетами за элементы «партизанщины» и за прочую «самодеятельность»? Сплошной туман, да и только. Как тогда, в бою на ринге, когда схватил несколько ударов и, мягко говоря, «поплыл», а судья начал считать… Но он тогда нашел в себе силы, чтобы поднять руки в боевое положение и шагнуть навстречу противнику. А тут разве поднимешь руки в боевое положение, разве шагнешь против начальства?

Телефонный звонок вывел его из глубокой задумчивости. Он с неприязнью посмотрел на аппарат. Кому вздумалось тревожить его так поздно? Он не подходил к телефону. А тот все звонил и звонил, требовательно и настойчиво. Чертыхнувшись, Казаковский взял трубку.

– Слушаю.

Звонили из райкома партии, спрашивали начальника экспедиции. Убедившись, что у аппарата Казаковский, сказали:

– С вами сейчас будет разговаривать товарищ Мальцев.

Евгений Александрович вздохнул: ему как раз не хватало еще и выслушивать нотации от секретаря райкома. Так сказать, для полного комплекта. Начальник управления наверняка успел проинформировать районное партийное руководство и о принятом приказе, и насчет взыскания.

– Казаковский? Не спишь? – загудел в трубке хрипловатый голос первого секретаря, и по его тону трудно было догадаться, в какую сторону тот повернет разговор.

– Разве уснешь тут, Виктор Григорьевич, – ответил Евгений Александрович.

– Переживаешь?

– Переживаю, – признался Казаковский, убедившийся в том, что секретарю райкома действительно известно о приказе.

– Ну и как? – спросил в упор Мальцев.

– Как говорят, наотмашь и по самому больному месту…

– Я не об этом, а о деле. Оно нас сейчас больше волнует, чем твои личные сентименты.

– О деле? – переспросил Казаковский и растерянно произнес: – Не знаю… как дальше.

– А ты чего там хмуришься? – вдруг спросил Мальцев.

– Откуда вы знаете, что хмурюсь?

– По голосу чувствую. Ты, Евгений Алесаныч, когда хмуришься, всегда сумрачно слова произносишь, – и задал вопрос, который Казаковский меньше всего ожидал от него услышать: – У тебя приличный экземпляр вашего проекта имеется?

Евгений Александрович сразу повеселел, сердцем понимая, что райком партии на его стороне. По интонации голоса догадался. Как это было для него важно, в такое время ощутить поддержку! И утвердительно ответил:

– Конечно, есть, Виктор Григорьевич. Мой экземпляр.

– Я так и думал, – басил в трубку Мальцев. – Тогда слушай меня внимательно. Отправляйся сейчас же домой и пару часиков вздремни, чтоб завтра не выглядеть трепаной мочалкой. А утром вместе с проектом на всех парах жми сюда, в Комсомольск. Нет, не в райком, а прямым ходом на аэродром. Там по нашей брони тебе билет заказан. До Хабаровска. Иди в крайком. С Алексеем Павловичем я уже переговорил. Он примет тебя, – и строго добавил: – Только ты там смотри, не лезь на стенку. Понял?

– Понял, – облегченно вздохнул Казаковский и искренне произнес: – Спасибо, Виктор Григорьевич!

– Нечего меня благодарить, я тебе не добрый дядюшка, а секретарь райкома, который исполняет волю партии. А партию не благодарят, ей служат, – назидательно произнес Мальцев. – У меня пока все. – И добавил подобревшим тоном: – Ты хоть и партизан, но наш, стоишь на партийных позициях. Будем воевать вместе. Будь здоров!

Казаковский некоторое время не выпускал телефонной трубки из рук, вслушивался в монотонно ровные короткие гудки отбоя и улыбался. Поддержка пришла неожиданно и именно с той стороны, откуда он меньше всего ее ожидал. Виктор Григорьевич Мальцев, тот самый Мальцев, который еще несколько дней назад грозился с него «спустить шкуру», тот самый, который влеплял ему на бюро выговора и за сенокос и за самовольно открытую школу, этот самый Мальцев встал на его сторону, взял под защиту и начатое дело и, главное, раскритикованный и отвергнутый проект. Нет, не все еще потеряно! Есть и на нашей земле высокая справедливость!