Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 100 из 124

Вдруг со страшным треском и фырканьем прямо у него из-под ног вылетел глухарь, а за ним – второй. Обыкновенная таежная птица, и обыкновенный крик у нее. Но в загустевшей тишине тайги, при неровном бормотании речки, в шуме и крике птичьем послышался ему то ли дикий смех, то ли какое-то предупреждение о беспощадности судьбы.

Владимир пожалел, что не захватил с собой ружья. Возвращаться? Оглянулся назад. Далеко отмахал. Чертыхнулся. Потоптался на месте, приминая подошвами сапог жухлую траву. И опять зашагал по тропе, утешая себя мыслью о том, что у кого нет на плечах головы, у того зато есть здоровые, крепкие ноги. Он намеревался завтра же снова прийти сюда, но уже с ружьем: набрел на глухариное место.

Пока он так думал, взгляд его остановился на стволе березы. На нем вырос крупный удивительный нарост. Этот древесный гриб чем-то напоминал голову лесного мудреца. Владимир, недолго думая, стал прикидывать, как его удобнее снять – то ли отодрать, то ли, пожертвовав деревом, спилить с куском ствола. У него в доме уже поднакопилось множество поделок, добытых в тайге. Природа часто сама создавала такие прелестные вещи, что только диву даешься. Человеку оставалось лишь заметить эти красоты, умело взять, не нарушая целостности впечатления.

Владимир часто задумывался, всматриваясь в творения природы, пытаясь разгадать их внутренний смысл. Очень досадно бывало, когда он уходил, так и не решив той или иной таежной загадки. Что ни говори, а множество всяких вопросов умеет задавать тайга, а справиться негде, спросить не у кого, так что ответы приходится искать в своей собственной голове. Обыкновенно он часто оставлял вопросы без ответа, но отмечал в памяти места, где они возникли, с убежденной верой, что когда-нибудь дождется в том же месте и ответа, распознает, разгадает загадку.

Как правило, у него на ходу чаще возникали разные вопросы, а ответы и решения приходили на привалах, на отдыхе. Владимир шел по тропе, лишенной всякой растительности, пробитой копытами оленей, горных баранов, коз, а потом и ногами человека, приспособившего тропу для себя. С той тропы он свернул в глубокий распадок с безымянным веселым ключом, постоянно исчезающем в завалах камней и дававшем знать о себе только своей нескончаемой болтовней. Мало-помалу высокие горные щеки скал стали расступаться, снижаться, и перед геологом открылась просторная впадина с болотом у подножия горы, из которого и вытекал говорливый ручеек. Отсюда перед ним открывался замечательный вид широкой долины, задумчиво стояли величественные кедры, могучие ели, тянулись к небу нарядные пихты, в кольчуге буро-оранжевых листьев группкою толпились дубы, а рядом с ними в ажурных желтых накидках кокетливо красовались белоствольные березки. Владимир отмечал и другие деревья, в том числе беспокойную осину, мелколиственный клен, и все они вместе создавали своеобразную картину, полную умиротворения и благополучия.

Владимир присел на камень передохнуть. Вынул из сумки термос, отвинтил стаканчик-крышку, налил крепкого чаю, стал потихоньку пить, мало-помалу забываясь и сливаясь с природой. Белые редкие облака стали как-то боком закрывать солнце, и тогда вместе с ним все вокруг задумалось и наступила какая-то удивительная тишина. И тут невдалеке, на пригорке, показался небольшой шустрый зверек – темно-коричневый и шерсть его мягко золотилась в лучах вечернего солнца. Владимир чуть не вскрикнул: то был редкой красоты соболь! Живой соболь! И тут-то уже во второй раз геолог пожалел, что не захватил ружья. Такая редкая добыча! Сама вышла к нему, а он – лишь глазами хлопает.

Завороженный красотой зверька, Владимир тихо приподнялся. Тот, словно учуял опасность, юркнул в заросли. Геолог, осторожно ступая подошвами сапог, двинулся к тому месту, куда скрылся соболь. Там, конечно, его не было. Рядом простиралось болото, которое он обошел стороной по пробитой звериной тропе. Болото как болото. Ничем не примечательное. Только неподалеку от берега, вернее, от топкого края, торчит замшелый камень. Он чем-то напоминал выгнутую спину соболя и так же коричнево темнел на фоне болотной зелени.

Машинально взяв молоток, Владимир зашагал по болоту, прыгая с кочки на кочку, к тому камню. Чем-то он привлек его внимание. Подошел, содрал наросты мха, ударил молотком и – обомлел! Перед ним густой коричневой темнотой заискрилась руда. Та самая, которую они так тщательно ищут в таежных окрестностях. Он ударил молотком еще раз, откалывая солидный скол. Взял его в руки, достал лупу. Стал внимательно изучать. Сомнения рассеивались сами собой. Касситерит! Чистый касситерит.

Но Владимир, смиряя себя, не спешил с выводами. Их сделают в поселке в лаборатории. Анализ даст окончательный ответ. Он только взял пробы. Задокументировал их. А потом стал обшаривать болотную местность, определяя причину появления руды: свалилась ли она со склона горы или же является частью самостоятельной вершины уходящего под землю рудного холма…





– Теперь-то я сюда приду! – повторил Владимир, набивая рюкзак образцами, – обязательно приду. Место удачливое. Соболиное!

На следующий день во время вечерней планерки, докладывая Казаковскому о проделанных работах на Снежном, Петр Яковлевич Закомарин сказал в самом конце, выдав, как он сам потом шутил, «на десерт»:

– В нескольких километрах от нашей базы к северу-востоку, – он назвал координаты, – старшим геологом Владимиром Борисовичем Куншевым открыта новая перспективная богатая рудная зона. Обнаружен выход жилы касситерита на поверхность. Анализы дали положительные результаты. Содержание руды высокое. По праву первооткрывателя Куншев назвал зону Соболиной. Подробности пришлем с образцами и документацией.

4

Как ни странно, но в городе Казаковский невольно испытывал чувство одиночества и даже какой-то беспомощности. Вокруг – множество незнакомых лиц, дни пролетают в бесконечной суете и торопливой занятости, да еще обрушивающийся сразу мощный поток информации, порой и ненужной, не относящейся ни к его делу, ни к нему лично, но волей-неволей захлестывающий с ног до головы, как обрушивается нежданно набежавшая крупная волна на зазевавшегося человека. Да плюс еще множество новых знакомств. Пусть он с ними знакомился бегло, как бы вскользь, на короткий срок, невольно участвуя в их делах, в их судьбах, но все они так или иначе оставляли в его душе свой след навсегда. И Казаковский невольно ощущал, что для такой суетливой жизни он еще мало приспособлен.

Казаковский своим аналитическим складом ума, конечно, понимал, что, вероятно, существует какой-то допустимый предел, своеобразный внутренний барьер, ограничивающий и восприятие потока информации, и очерчивающий круг знакомств, благодаря которому человек, с одной стороны, находится в самой гуще событий, а с другой – не испытывает чувства потерянности и одиночества. А все, что превышает этот предел, выходит за барьер, начинает давить, отрицательно действуя на психику, истощая запасы внутренней человеческой энергии. Человек, ощущая это, но не прислушивающийся к своему внутреннему тревожному голосу, пытаясь поспеть за стремительным потоком городской жизни, поглощает информацию, расширяя круг знакомств, может в них утонуть, захлебнуться. И ему постоянно кажется, что он упускает что-то важное, главное, интересное. И чувство досады, возникшее из-за каких-то мелочей, разрастается и навсегда портит настроение. Сколько раз Казаковский встречал таких вечно спешащих и вечно неудовлетворенных городских людей, внутренне растерянных и безвольных.

И в то же время жизнь в городе не казалась ему бестолковой, а наоборот, какой-то удивительно насыщенной, разнообразной, концентрированно загущенной. Своеобразным нервным клубком событий, судеб и явлений. Стремительный ритм жизни, широкое поле деятельности, грандиозность масштабов, неисчерпаемая кладовая возможностей – все это незримым сильным магнитом притягивало к себе, манило и обещало, открывая большие горизонты и манящие перспективы. И Казаковский где-то глубоко внутри ощущал в себе растущие, крепнущие силы, которые он с благодарной радостью смог бы применить в крупномасштабных делах на благо родного отечества.