Страница 33 из 97
Амара рассказал также о том, как искали пристанища на Горном — сначала в болоте, потом с Янгом в горах. И ничего не нашли, не было места биргусовцам и там, и все начали разбредаться кто куда.
— А отец где? Янг? На Горном остались?
— Когда я уезжал сюда, то были на Горном… Кхи-и… Не хотел тебе еще и это говорить, но скажу. У тебя же и с отцом неладно: помутился разум… Как увидел тогда, что с матерью случилось, так и…
Стакан глухо треснул в руке Раджа, по столу растеклось содержимое…
— Прости, друг… Не о таком я хотел бы тебе говорить. Но… Когда я уезжал, то отца твоего держали под замком… Дед Амос и Ганеш опекали его, на одной воде держали. Пост ему устроили, очищение. Я слышал, что хотели, чтоб на храмовом празднике на Главном он нес кавади с дарами Вишну.
— Так праздник прошел уже! Где они сейчас, не знаешь?
— Нет. Никого из биргусовцев потом не видел… Кровь на столе. Порезался?
Радж пососал ладонь, сплюнул на столик.
— Глубоко? Посиди… Я сейчас поищу чего-нибудь для перевязки. И приберу тут.
Радж уже не слушал Амару. Гонял по розовой лужице на столе прозрачные осколки. Звенело в ушах… Хотелось то сорваться с места и куда-то бежать, крушить все на своем пути, то схватиться за крис, пустить его в ход. Но на кого поднимать руку? Против кого конкретно идти? Конкретные виновники там, на Биргусе… «Бедный Янг, сколько ему пришлось пережить за эти дни! Где они теперь, как жить будут?» — теснились горькие мысли в голове.
Когда вернулся Амара и начал забинтовывать ему ладонь, Радж попросил и его подыскивать работу для одного хорошего парня.
«Все… Ходу отсюда! Как можно дальше! И больше не попадаться…»
Нигде ни души, на улице почти полный мрак. Две-три лампочки светились на столбах желтыми пятнами. Возле них мелькали летучие мыши, ловили ночных жирных мотыльков. Враждебно, пугающе чернел через улицу какой-то сквер. Там, наверное, был и пруд. На фоне неба веерные пальмы казались утыканными саблями. На Биргусе Янг не испытывал никаких ночных страхов, мог идти в лес в любое время ночи. А тут, в самом главном городе султаната, на Главном острове, ему было страшно.
Повернул направо — там, ему казалось, должен быть порт… И в ту же минуту услышал из скверика приглушенное: «Э-эй!» Через низенькую ограду перемахнула невысокая фигурка, кинулась через улицу к Янгу.
— Чтоб тебе… Я уже думал, бандит какой, — Янг испуганно плюнул под ноги Абдулле.
— А что у тебя можно взять? Гол как сокол. Зато у меня… На вот, ешь… Холера, бумага размокла… — Абдулла вынул из-за пазухи какие-то темные комочки с прилипшими клочками бумажной салфетки. Один кусочек упал под ноги, Абдулла поднял, подул на него для приличия, бросил себе в рот. — Чего глядишь? Ешь! Это из «Тридакны». Твоя порция чучи. Мясо, вымоченное в соусе, поджаренное на палочках. Вкуснота!
Янг подставил обе ладони, потом переложил все на левую, один кусочек кинул в рот. Хлынула слюна, заныло в животе. Только сейчас он почувствовал страшный голод. Мясо было вкусное, жгучее от перца, слегка кисловатое от соуса. Проглотил, почти не жуя, один кусочек, второй и спохватился — Абдулла провожал глазами каждый. Теперь уже ел так: один кусок съедал сам, другой отдавал Абдулле.
— Ты не глотай, как акула. Жуй долго-долго, а потом соси, как конфетку, и опять жуй, — поучал Абдулла друга. Но учиться есть так, как Абдулла, было поздно — мясо кончилось.
— Ты с вечера так и сидел в скверике?
— Ну! Я тебя ждал в «Тридакне», вижу в окно — ты пошел на Портовую. «Что такое? — думаю. — Мы же договорились пообедать.» Я еще не встречал человека, который бы отказался от этого. Быстренько проглотил свое и с твоей тарелки соус вылизал. Да… А тут вижу: какие-то типы оторвались от окна и на улицу, за тобою. Я твое мясо в бумажку завернул и тоже выскочил. Прошел немного и вижу: тебя цап-царап, гоп в машину и фыр-р-р… Ну, куда ж, думаю, если не в полицию? И бегом за тобой.
— И всю ночь сидел?! — не переставал удивляться Янг.
— Я и лежал, не только сидел. Задремал было и испугался: а вдруг тебя в это время выпустили?
— А если бы меня вообще не выпустили — сколько бы ты сидел?
— Эту ночь до конца и еще день. Я так решил. Я все за окнами следил, какие светятся, хотел угадать, в каком ты. Прикидывал, можно ли залезть, чтоб выручить тебя.
— Да, залезешь! Там же решетки на всех окнах, а внутри при дверях часовой с пистолетом.
— Во как… А я жду и жду… Не может такого быть, думаю, чтоб детей долго держали… Невиноватых. А ты ведь безобидный как черепаха. На тебе ездить можно! Тебя кто захочет — обманет!
— Не очень… — сказал Янг и покашлял. Правду говорит друг, чистую правду. Совсем он не приспособлен к городской жизни.
— Слушай, а куда это мы разогнались? Я живу не в той стороне! — спохватился Абдулла. — Давай вот сюда… — свернул он в одну из поперечных улиц. — У меня же, я тебе говорил, топчан — во какой! — сделал он три больших шага. — А в ширину — во! — развел руки.
Абдулла жил недалеко от «прошпекта». Вошли в вестибюль высокого дома, подались в уголок возле лестницы. Янг увидел, что убежище под первым пролетом лестницы отгорожено от вестибюля стенкою с дверью, войти в него можно только согнувшись. В верхней части двери четырехугольная дырка — лишь крысе пролезть. Стучали долго и за ручку дергали — никто не открывал.
— Дрыхнет, наркоман несчастный… — вздохнул Абдулла.
Взял в углу метлу, выломал палочку и просунул между дверью и косяком, хотя на тот косяк и намека не было, подцепил крючок. Он упал, звякнув о дверь.
Открыли, в лицо пахнуло тяжелым, сырым воздухом. Абдулла протянул руку вправо, щелкнул выключателем. Янг увидел каморку, сделанную некогда для того, чтобы уборщикам было где прятать метлы и ведра. Топчан стоял слева, где нависала лестница. Рядом с топчаном был проход, на нем можно было даже стоять, в этом проходе спал, подстелив циновку, худой как скелет старик.
— Заваливайся… — показал Абдулла на топчан. — Да, а ты все сделал на дворе, что надо? А то у нас тут никаких туалетов нет.
Янг не ответил.
— А почему он спит на полу, а не на топчане? Вы могли бы вдвоем поместиться.
— Могли бы. Но там ему удобнее: некуда падать. Ты лег? Выключаю… — Абдулла закрыл дверь на крючок, а потом уж выключил свет. Ощупью пробрался к Янгу.
— Жалко… Старый он все-таки.
— Да какой он старый? Тридцать пять — сорок лет. Это он из-за наркотиков стал на деда похож. Все свои деньги пускает на героин. Не дядя меня, а я его содержу. Жалко — больной, несчастный человек. И топчана жалко, больше ничего у нас нет. Тут хоть над головой не каплет… А так хочется убежать куда глаза глядят!
— Ты про меня все знаешь, а я про тебя — нет! Куда девались твои родители?
— Отец рыбаком был, погиб во время шторма. Неожиданно тогда шторм налетел, много лодок не вернулось. А мать умудрилась второй раз выйти замуж за какого-то торговца. Уехала аж в Индонезию.
— Ты какой веры? — поинтересовался Янг.
— И сам не знаю. Может, мусульманин? Помню, что когда-то дядя, пока не опустился, таскал меня в мечеть. Тут, в Свийттауне, и мечети есть, и буддийские храмы, и церкви всякие.
— Мне все равно, какой ты веры. Я буду дружить с тобою всю жизнь!
— И я с тобою, Янг… — Абдулла обнял его. — Я тебе братом буду. Нас теперь трое братьев: ты, я и Радж. Вот бы побывать на Рае, с Раджем познакомиться, в дельфинарий заглянуть! Дельфина вблизи посмотреть, погладить.
— Побываешь! Я думаю перебраться к Раджу, а когда-нибудь и ты переберешься. Я тоже еще не видел дельфинов вблизи. Радж говорил, они почти ручные, свойские. А что под водой делается — как в волшебной сказке! Я ничего так не хотел бы, как поплавать под водой. С аквалангом!
— Нет детских аквалангов, не разгоняйся.
— А не все ли равно, детский или взрослый? Маску можно надеть, а баллоны… Нам же меньше требуется воздуха, чем взрослому, с теми же самыми баллонами можно и дольше пробыть под водой, и заплыть глубже. А ты знаешь, как я плаваю? Отку-уда! Я лучше всех ребят на Биргусе плавал и под водой больше могу пробыть без воздуха.