Страница 22 из 33
После обеда поднялся шум и гам, с течением времени все усиливавшийся. Очевидно было, что теперь наступила самая серьезная часть праздника. Несколько ненцев рыскали на оленях по равнине, как безумные. Они уже не могли сидеть на санях, а лежали или волочились за санями, без умолку горланя. Некоторые из моих товарищей были на берегу, и их рассказы о том, что там творилось, были далеко не назидательны.
Все без исключения, и мужчины и женщины, перепились и шатались по селу, выписывая ногами кренделя. В особенности произвел неизгладимое впечатление один молодой ненец. Он сел в нарты, хлестнул оленей и помчался сломя голову между чумами, давя крепко привязанных собак, песцов и все, что ему попадалось на пути; потом вывалился из нарт и, зацепившись за вожжи, потащился по песку и глине. Святой Илья, должно быть, почел себя крайне польщенным таким чествованием. К утру шум повсюду постепенно затих, весь поселок заснул сном пьяного.
На следующий день нельзя было найти ни одного человека, способного помочь перегрузить уголь. Большинство после ночной попойки пребывало целый день в беспробудном сне. Нам пришлось обходиться собственными силами. До вечера управиться не успели, а мне уже не терпелось пуститься в путь. Ведь драгоценное время уходило. Надежду на «Уранию» я уже давно оставил. Да в сущности, нам больше и не нужен был уголь. Ветер уже несколько дней дул с юга и, несомненно, отогнал лед Карского моря на север.
Свердруп твердо надеялся, что нам удастся пройти чистой водой до самых Новосибирских островов[119], так что, по его мнению, особенно спешить было незачем. Надежды, однако, часто бывают обманчивы, и мои взгляды на будущее представлялись далеко не столь светлыми. Я торопился по возможности скорее пуститься в путь.
За ужином мы торжественно вручили Тронтхейму золотую медаль короля Оскара «За особые заслуги» в награду за усердие, с которым он выполнил свою далеко не легкую задачу, и за существенную помощь, оказанную тем самым экспедиции. При виде красивой медали на цветной шелковой ленте его честное лицо засияло радостью.
На следующий день, 3 августа, мы, наконец, были готовы к отплытию. После полудня прибыли с оглушительным гамом все тридцать четыре собаки. Их привязали на фордеке. Для начала псы постарались доставить нам своим несмолкаемым хором больше музыкальных развлечений, чем мы того желали. Вечером назначен был выход. Уже разведены пары, все было готово.
И вдруг налег такой густой туман, что совсем закрыло берега. Приближалась минута, когда последний провожавший нас друг, Кристоферсен, должен был покинуть корабль. Мы дали ему необходимое количество провианта и малую толику пива из запаса, подаренного Рипгнесом. И пока все это упаковывалось, мы с лихорадочной поспешностью писали прощальные письма домой. Наконец, последние рукопожатия, Крисгоферсен и Тронтхейм спустились в лодку и вскоре исчезли в тумане.
С ними уходила последняя почта домой, обрывалась последняя нить, связывающая нас с родиной. Совершенно одни остались мы в море тумана. Теперь уж едва ли какое-либо известие о нас дойдет до мира прежде, чем мы сами привезем сообщение о своей удаче или неудаче. Правда, представлялась возможность послать письма еще из устья реки Оленек, где мы, по уговору с Толлем, должны были забрать добавочных собак, но я считал это маловероятным. Лето уже подходило к концу, и я предчувствовал, что состояние льдов будет далеко не столь благоприятным, как бы нам хотелось.
Александр Иванович Тронтхейм описал свое продолжительное и трудное путешествие с собаками в «Тобольских губернских ведомостях» (1893, № 39–42). Этот рассказ с его слов был записан А. Крыловым и затем перепечатан в «Известиях Русского географического общества» за 1893 год.
Я привожу здесь краткое из него извлечение.
После того как был заключен контракт с Э. В. Толлем, Тронтхейм уже 28 января (16 января старого стиля) был в Березове, где в это время происходил сбор ясака[120] и где поэтому было большое стечение остяков и ненцев. Тронтхейм воспользовался этим и купил 40 отборных ездовых собак.
С ними он отправился в село Мужи, где стал собираться в «очень долгий путь»; сборы заняли время до 16 апреля. Тронтхейм заготовил около 300 пудов корма для собак, особенно сушеной рыбы, и подрядил зырянина Терентьева – доставить его с собаками и кладью, с помощью стада оленей в 450 голов, к Югорскому Шару. Три месяца шли они караваном, с оленями, собаками, женами и детьми по пустынным местностям северной Сибири.
Сначала пришлось перевалить Урал. «Выезд из Мужей последовал 4 (16) апреля. Собаки были привязаны к нартам по 4 штуки. Экспедиция двигалась довольно быстро. В течение дня делали не более двух привалов: на время обеда и ночью. Зыряне-оленеводы ехали на кочевку со своими семьями, вечером при остановках они ставили чумы, разводили огонь и долго варили пищу как людям, так и собакам. Затем весь стан засыпал, предоставляя собакам караулить оленей.
Рано утром, при начале пути, когда еще можно было различать конец ночи и начало дня, зыряне при помощи тех же собак собирали в кучу оленей, быстро снимали чумы и вновь двигались. Это была скорее кочевка, чем путешествие: двигались не прямо к цели, а огибая большие пространства, и останавливались не там, где хотелось, а там, где было удобно для оленей и где они могли найти себе мох.
Из села Мужи экспедиция шла по реке Войкару до его вершины, а с вершины стала подниматься на Уральский хребет, через проход Хайла. Переваливая через хребет, старались идти у подошв гор, не поднимаясь на них. Это хотя и удлиняло путь, но спешить вообще не было надобности; вдобавок к этому времени вершины гор очистились от снега и следовать по ним на нартах было бы крайне затруднительно.
На Северном Урале замечается вообще совершенная противоположность его южным горам: там снег быстро тает внизу, оставаясь на вершинах гор, здесь же, наоборот, – вершины гор освобождаются прежде, чем лучи солнца проникнут в долины. В некоторых долинах, особенно защищенных с юга и более открытых для северных ветров, снег не сходит все лето.
Перевалив за Урал, путники шли сначала по реке Лембе, а потом, переправившись через нее, по системе небольших речек, названия которых не мог сказать ни один зырянин. Наконец, 22 апреля экспедиция дошла до реки Усвы (вероятно, Усы).
Изба зырянина Никитцы (или Никиты), много лет назад поселившегося здесь и устроившего ее себе вместо чума для зимы, – единственный жилой пункт на громадном пространстве, измеряемом сотнями верст. На этом пространстве лишь изредка можно встретить кочующих зырян и еще реже забредшего по прихоти оленей ненца.
Необходимо заметить, что, приближаясь к избе Никиты, путешественники с большим трудом перешли реку Усву, пользуясь образовавшимися на ней от оттепелей полыми местами. В тундре снег был еще очень глубокий, но вследствие оттепелей и ночных холодов образовалась гололедица, что замедляло путь и затрудняло добычу пищи оленями. Было решено, чтобы не изнурять оленей, остаться близ избы Никиты недели на две.
На всем протяжении от верховьев Войкара до реки Усвы и далее растет лес, в котором преобладает ель; иногда же встречаются лиственница, низкорослая сосна и изредка береза. Особенного внимания заслуживает тонкая и крепкая ель – одно из полезных деревьев для северного населения. Она редко достигает здесь значительной толщины, хотя довольно высока; из-за неблагоприятных климатических условий и почвы растет она очень медленно.
С реки Усвы до реки Воркуты и еще несколько далее Тронтхейм со спутниками шел тоже лесом, который рос в изобилии. К середине мая, по мере того как караван подвигался далее в тундру, лес становился все мельче и мельче и 15 (27) мая сменился совершенно мелким перелеском. Затем лес переходит в кустарники, растущие местами зарослями, и начинается настоящая тундра.
119
Утверждение О. Свердрупа, приведенное Нансеном, о возможности при благоприятных условиях пройти от Югорского Шара прямо до Новосибирских островов исходило из того, что между Новой Землей и Новосибирскими островами нет других земель. Таким образом, во время снаряжения экспедиции «Фрама», несмотря на высказанное Ховгордом предположение, среди арктических исследователей прогнозы существования Северной Земли не были популярны. Как известно, архипелаг этот был обнаружен только в 1913 г. гидрографической экспедицией в Северный Ледовитыйо океан на «Таймыре» и «Вайгаче».
120
Ясак (от тюрк. «яса» – закон) – натуральная подать, главным образом пушниной, взимавшаяся с народов Сибири сначала местными князьками-феодалами, а затем царским правительством.