Страница 28 из 98
41. СТАРИЧОК В ОТСТАВКЕ
Литературой обличительной Я заклеймен: Я слышу говор, смех язвительный Со всех сторон. Еще добро б порода барская, А то ведь зря Смеется челядь канцелярская И писаря! А мне всего был дан родителем Один тулуп, И с ним совет — чтобы с просителем Я не был глуп, Что «благо всякое даяние» Да «спину гни» — Вот было наше воспитание В былые дни. В уездный суд судьбой заброшенный В шестнадцать лет, Я вицмундир купил поношенный — И белый свет С его соблазнами, приманками Мне не светил Между обложками и бланками, В струях чернил. Я не забыл отцовы правила, Был верен им: Меня всегда начальство ставило В пример другим. Сносив щелчки его почтительно, Как благодать, Я даже мысли возмутительной Не смел питать. Я в каждом старшем видел гения, Всю суть наук,— И взял жену без рассуждения Из старших рук. А как супруга с ребятишками Пилить пойдут, Так я ученого бы с книжками Поставил тут! Я им опорой был единою. Всё нужно в дом: И зашибешься — где полтиною, А где рублем. Дорога торная, известная: Брал — всё равно, Как птичка божия, небесная Клюет зерно. Клюют пернатые, от сокола До голубков, Клюют, клюют кругом и около: На то дан клёв. За что ж, когда так умилительно Мир сотворен, Литературой обличительной Я заклеймен? <1861>42. СКАНДАЛ
Они сейчас: — Разбой! Пожар! И прослывешь у них мечтателем опасным! (Чацкий. «Горе от ума») «На что, скажите, нет стихов?» — Во время оно Мерзляков В старинной песне, всем знакомой, Себя торжественно спросил И добродушно угостил Своих читателей соломой. В былые дни для Мерзлякова Воспеть солому было ново… Для нас ни в чем новинки нет, Когда уже австрийский лагерь Воспел Конрад Лилиеншвагер, «Свистком» владеющий поэт. У нас жуки сшибались лбами, Перейра был воспет стихами, С березой нежничает дуб, И, наконец, король сардинский В стих Розенгейма исполинский Попался, как ворона в суп. Друзья мои, господь свидетель: Одну любовь и добродетель, Одни высокие мечты, Из лучших в наилучшем мире, Я б воспевал на скромной лире, Не тронув праха суеты; «Лизета чудо в белом свете!»[109] — Всю жизнь я пел бы в триолете; «Когда же злость ее узнал» (Не Лизы злость, а жизни злобу),— Прищелкнув языком по нёбу, Друзья мои, пою Скандал! Скандал, пугающий людей! Скандал, отрада наших дней! Скандал! «Как много в этом звуке Для сердца русского слилось!.. Как много лиц отозвалось»[110] В искусстве, в жизни и в науке! Хвала, хвала тебе, Скандал! За то, что ты перепугал Дремавших долго сном блаженным,— И тех, кто на руку нечист, И тех, кому полезен свист, Особам якобы почтенным. Хвала, хвала тебе, Скандал! За то, что на тебя восстал Люд по преимуществу скандальный: Восстал поборник откупов, Восстал владелец ста домов, Восстал Аско́ченский печальный; Восстали мрачные умы, Восстали грозно духи тьмы, Надев личины либералов, Страшась, что справедливый суд Над ними скоро изрекут «Литературою скандалов». Хвала, хвала тебе, Скандал! С тех пор как ты в печать попал, С чутьем добра, с змеиным жалом, Ты стал общественной грозой, Волной морской, мирской молвой И перестал уж быть Скандалом. Скандал остался по углам: Скандал гнездится здесь и там, Скандал с закрытыми дверями, Немой Скандал с платком во рту, Дурная сплетня на лету И клевета с ее друзьями. Хвала, хвала тебе, Скандал! Твоя волна — девятый вал — Пусть хлынет в мир литературы! Пусть суждено увидеть нам Скандал свободных эпиграмм И ясной всем карикатуры! 1861 вернуться109
Стихи между вносными знаками в этой строфе принадлежат Карамзину (триолет «Лизета»).
вернуться110
Известные стихи Пушкина из «Евгения Онегина».