Страница 30 из 37
— Может быть… просто может быть.
В сердце кипящего скопления черных машин процессоры, которые никогда не ощущали себя чем-то обособленным, определили, что интеллект надзирателя необходимо разогнать до уровня самоосознания.
Принять такое решение было нелегко. Обычно зачистка происходила до пробуждения той самой вещи, которую машины были обязаны подавлять. Но на этот раз планетная система оказалась проблематичной. Записи показывали, что зачистки проводились здесь и ранее, четыре с половиной тысячи чистых Галактических оборотов назад. Тот факт, что машинам пришлось вернуться, указывал на явную необходимость использования дополнительных средств.
Роль надзирателя состояла в том, чтобы работать с именно такими случаями. Вторую зачистку нельзя было проводить теми же мерами, что и первую. Прискорбно, но опыт показывал, что лучший способ уничтожить разум — это использовать толику разума. Когда зачистка заканчивалась, он мгновенно возвращался в исходное состояние, и его дочерние споры очищались — этот процесс мог потребовать еще двух тысяч Галактических оборотов, то есть полумиллиона лет. Надзиратель затихал, его самосознание сворачивалось, пока в нем снова не появлялось необходимости.
Чего могло никогда не произойти.
Надзиратель никогда не спрашивал о работе. Он только знал, что несомненно действует на благо сознательной жизни. И, по большому счету, его совершенно не интересовало, что кризис, который он предотвращал — кризис, который в будущем мог перерасти в неуправляемую катастрофу космического масштаба, если позволить разумной жизни распространяться — будет продолжаться полных тринадцать полных Оборотов — три миллиарда лет.
Это не важно.
Время ничего не значило для Подавляющих.
Глава 7
(Скейд? Боюсь, у нас опять проблемы.)
«Что случилось?»
(Вход в «состояние два».)
«Сколько оно длилось?»
(Несколько миллисекунд. Однако этого оказалось достаточно.)
Скейд и старший механик по двигателям скрючились в тесном отсеке с черными стенами, почти на самой корме «Ночной Тени», которая стояла в ангаре Материнского Гнезда. Чтобы втиснуться в отсек, им пришлось согнуться в три погибели и прижать колени к груди. Не самая удобная поза, но в один из визитов Скейд с удивлением обнаружила в ней некий комфорт, и первое впечатление сменилось спокойствием, достойным дзен-буддиста. Она поняла, что может целыми днями находиться в этом немилосердно тесном закутке — что и происходило в настоящий момент. За стенами размещались сложные и перепутанные элементы аппаратуры — множество узких щелей и отверстий позволяло их разглядеть. Только здесь можно было производить прямой контроль и точную настройку устройств — здесь, где находились самые примитивные органы связи с нормальной сетью, которая управляла кораблем.
«Тело еще там?»
(Да.)
«Я бы хотела на него взглянуть».
(То, что осталось, выглядит весьма плачевно.)
Тем не менее, спутник Скейд отсоединил свой порт и начал боком, точно краб, выбираться из отсека. Скейд последовала за ним. Они ползли из рукава в рукав, время от времени двигаясь очень осторожно, чтобы не зацепиться за выступающие детали. И вся эта сложнейшая машинерия, которая окружала их со всех сторон, оказывала слабое, но несомненное воздействие на само пространство-время, сквозь который двигалась.
Никто, включая Скейд, не имел даже примерного представления о том, как работают эти машины. Кое-кто высказывал догадки, иногда прекрасно обоснованные и правдоподобные, но, по правде говоря, ни одна концепция не могла заполнить зияющую пропасть незнания. Многое из того, что Скейд знала о машинах, было почерпнуто из документов, где описывались конкретные случаи и эффекты, но выказывалось очень слабое понимание физики процессов, которые определяли поведение механизмов. Скейд знала, что машины в процессе функционирования имели склонность проходить несколько строго определенных состояний, каждое из которых сопровождалось небольшими изменениями параметров локальной метрики. Но эти фазы жестко не разграничивались. Кроме того, было известно, что для каждого устройства существовал свой набор параметров, и они различались очень сильно. Отсюда вытекала проблема несовпадения геометрии поля и мучительная сложность возвращения системы в стабильное состояние…
«Ты сказал, „состояние два“? Тогда в каком режиме они действовали до эксперимента?»
(«Состояние один», согласно инструкции. Мы убрали одно из нелинейных полей.)
«Что случилось? Паралич сердца, как в прошлый раз?»
(Нет. Не думаю, что главной причиной смерти был паралич сердца. Как я уже говорил, там мало что осталось.)
Скейд и техник ползли вперед, извиваясь в узких извилистых червоточинах между узлами установки. Сейчас поле находилось в «состоянии ноль», и никаких психологических эффектов не возникало. Но Скейд так и не могла избавиться от чувства, что в окружающем пространстве что-то не так. Какой-то внутренний голос недовольно ворчал, что в любую минуту мир может снова выйти из состояния равновесия. Она знала, что это иллюзия: ей уже пришлось воспользоваться высокочувствительными вакуум-квантовыми зондами, чтобы обнаружить влияние устройств. Но ощущение осталось.
(Вот мы и на месте.)
Скейд огляделась. Они выбрались в некую полость — одну из самых просторных в недрах устройства. Черные фестончатые стены камеры, такой просторной, что в ней можно было стоять, усеивало множество слотов и вводных портов.
«Здесь все и произошло?»
(Да. В этом месте показания поля оказались самыми высокими.)
«Я не вижу тела».
(Приглядись повнимательнее.)
Проследив направление его взгляда, устремленного на небольшой участок стены, Скейд приблизилась, протянула руку, обтянутую перчаткой и коснулась покрытия кончиком пальца. То, что выглядело таким же блестящим и черным, как и вся поверхность камеры, напоминало мякоть плода и окрасило перчатку в алый цвет. Стена была облеплена слоем какого-то вещества примерно в четверть дюйма толщиной.
«Пожалуйста, скажи мне, что это не то, о чем я подумала».
(Боюсь, как раз именно оно.)
Скейд ощупала алую субстанцию. Вещество было достаточную вязким, чтобы образовать единую клейкую массу даже в невесомости. Время от времени рука натыкалась на какие-то твердые вкрапления — то ли куски костей, то ли обломки механизмов, но ни одно из них не превышало размером пиктограмму.
«Расскажи мне, как это случилось».
(Он находился рядом с фокусом поля. «Состояние два» сохранялось не больше мгновения, но этого оказалось достаточно. Любое движение могло стать роковым — даже непроизвольное вздрагивание. Может, он был уже мертв, когда его размазало по стене.)
«Как быстро он двигался»?
(Несколько километров в секунду, можно не сомневаться).
«Надеюсь, ему было не больно. Ты почувствовал, как его ударило»?
(Через корабль. Как будто взорвалась маленькая бомба.)
Скейд приказала перчаткам очиститься, и пятно перетекло обратно на стену. Клавейн мог смотреть на подобные сцены совершенно спокойно. За время своей солдатской службы он достаточно насмотрелся на всякие ужасы, чтобы обзавестись мощной психологической броней. Как бы ей хотелось позаимствовать у него эту способность — хотя бы отчасти! Скейд довелось участвовать в боях лишь опосредованно — за исключением пары случаев.
(Скейд?)
Гребень, похоже, выдал ее чувства.
«Не волнуйся за меня. Просто выясни, что произошло, и убедись в том, что такое больше не повторится».
(А программа тестирования?)
«Разумеется, программу надо продолжать. А пока наведи здесь чистоту».
Фелка проплыла в другую камеру своего обиталища. Вместо инструментов к ее поясу было привязано множество маленьких металлических клеток. Нежно позванивая, они двигались вместе с ней, точно спутники, окружившие планету. В каждой клетке находился выводок белых мышей, которые копошились и фыркали, как ни в чем не бывало. Фелка тоже не обращала на них внимания. Она не держала их в клетках подолгу. Мыши хорошо питались, а вскоре им предстояло обрести что-то вроде свободы.