Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 33 из 47

Насколько было известно Небесному, никто и никогда не позволял себе шутить по поводу антивещества.

— Хорошо, — сказал отец. — А теперь возвращайся в кресло и пристегнись.

Когда пряжка была застегнута, Тит повернул рукоятку, и тяга возросла до максимума. «Сантьяго» уменьшался на глазах, пока не превратился в тонкую серебристую полоску, которая почти затерялась в россыпи звезд. Казалось, он застыл в неподвижности: трудно было поверить, что его скорость составляет восемь процентов световой. Ни один из управляемых космических аппаратов не достигал таких скоростей. И все же она была ничтожно мала для того, чтобы преодолевать безмерное межзвездное пространство.

Именно поэтому потребовалось заморозить пассажиров. Они спали криогенных коконах на протяжении всего путешествие, а три поколения экипажа, сменяя друг друга, проживали свои жизни, ухаживая за ними. За пассажирами закрепилось прозвище «мумии» — «момио» в переводе на кастеллано, который по-прежнему был основным языком общения.

— Видишь другие корабли? — спросил отец.

Небесный довольно долго всматривался в лобовое стекло, прежде чем нашел один из них. Корабль трудно было разглядеть, хотя за время полета зрение мальчугана успело привыкнуть к темноте. Впрочем, может, ему только почудилось?

Нет, вот он — крошечная сверкающая игрушка.

— Вон один, — Небесный ткнул пальцем в стекло.

Отец кивнул.

— Это, наверное, «Бразилия». «Палестина» и «Багдад» где-то рядом, но гораздо дальше.

— А ты его видишь?

— Погоди.

Руки Тита задвигались в темноте над пультом управления, и на стекле начали проступать цветные линии — словно черную доску космоса исчертили мелками. Вскоре они образовали квадрат, в котором, кроме «Бразилии», должны были находиться еще два корабля, летящих чуть дальше. Однако лишь когда «Бразилия» начала вырастать, заслоняя небо, Небесному удалось разглядеть два серебристых клина рядом с ней. К этому времени «Бразилия» оказалась достаточно близко, чтобы стало очевидно, что она почти не отличается от его родного корабля — вплоть до дисков, облепивших «хребет».

Небесный вглядывался в стекло. Перекрестье цветных линий должно было указывать местонахождение четвертого корабля. Однако он ничего не нашел.

— А «Исламабад» за нами? — спросил он у отца.

— Нет, — тихо ответил отец. — За нами никого нет.

Его голос встревожил Небесного. Полутьма кабины смазывала черты его лица, и Небесный не мог понять его выражения. Оно показалось ему жестким.

— Тогда где же он?

— Его больше нет, — медленно произнес отец. — Его уже давно нет, Небесный. Осталось только четыре корабля. Семь лет назад с «Исламабадом»… кое-что случилось.

В кабине повисла тяжелая тишина. Наконец Небесный собрался с духом и спросил:





— А что случилось?

— Взрыв. Взрыв такой силы, что невозможно себе представить.

Отец замолчал, затем снова заговорил:

— Будто миллион солнц засияли в один миг. Один миг, Небесный… но, понимаешь, за этот миг тысяча людей обратилась в пепел.

Небесный вспомнил вспышку, которую видел в своей детской, когда ему было три года. Вспышка обеспокоила бы его сильнее, но ее заслонило другое событие — то, что случилось с Клоуном, было гораздо важнее. А потом еще один суровый урок — осознание того, что Клоун был всего лишь миражом из мигающих на стене пикселей. Это было похоже на предательство. Разве какая-то короткая яркая вспышка могла с этим сравниться?

— А кто в этом виноват?

— Не думаю, что были виноватые. Во всяком случае, я не вижу здесь умысла. Скорее всего, эксперименты.

— С двигателями?

— Знаешь, иногда я тоже так думаю, — отец заговорил тише, словно его могли услышать посторонние: — Наши корабли очень старые, Небесный. Я родился на борту этого корабля, как и ты. Мой отец — из первого поколения экипажа. Он был очень молод, когда мы покинули орбиту Меркурия. Это было сто лет назад.

— Но корабль не стареет, — возразил Небесный.

— Верно, — подхватил Тит и кивнул. — Наши корабли почти столь же хороши, как в день постройки. Проблема в том, что они не становятся лучше. На Земле были люди, которые поддерживали нас и хотели помочь нам в пути. Они много лет усердно работали, проектируя наши корабли. Все было проработано до мелочей, чтобы облегчить нам жизнь. И позже они передавали нам сообщения — предлагали, как усовершенствовать системы жизнеобеспечения, как создать лучшие условия в отсеках для спящих. Мы потеряли десятки спящих в первые несколько десятилетий полета, Небесный, — но обновления помогли нам спасти остальных.

Это тоже было новостью. Небесный почувствовал, что мысль о гибели спящих не укладывается в голове. Он считал, что они отличаются от мертвых только тем, что в Конце Путешествия снова оживут. Но отец пояснил, что «момио» очень уязвимы. Некоторые процессы могут оказаться необратимыми, и разморозка уже не вернет их к жизни.

— Ситуация наладилась совсем недавно, — продолжал Тит, — уже при тебе. За последние десять лет было лишь два случая смерти.

Позже Небесный спросит себя, что случилось со спящими, которые… умерли окончательно. Может быть, корабль по-прежнему несет их? Взрослые трогательно заботились о момио, словно религиозная секта о предметах своего поклонения, хрупких драгоценных реликвиях.

— …Но были и обновления иного рода.

— Двигатели?

— Да, — в голосе отца звучала нескрываемая гордость. — Теперь мы не используем двигатели — и не будем использовать, пока не достигнем пункта назначения. Но будь у нас способ их усовершенствовать, мы могли бы быстрее достичь Конца Путешествия. По сути, торможение необходимо начать за несколько светолет до Суона. Но если модернизировать двигатели, мы могли бы дольше лететь с крейсерской скоростью и быстрее достичь цели. Даже частичное обновление, способное сэкономить несколько лет, стоит любых усилий… особенно если мы снова начнем терять спящих.

— А это случится?

— В ближайшие годы мы этого не узнаем. Но через пятьдесят лет мы будем у цели, и оборудование, которое поддерживает режим заморозки, начнет выходить из строя. Это одна из немногих систем, которые мы не можем обновлять и ремонтировать — слишком сложно, слишком опасно. Но экономия летного времени всегда полезна. Запомни мои слова — через пятьдесят лет ты будешь рад выгадать даже пару месяцев полета.