Безвременье

В Раухе любовался, как дипломаты наслаждаются природой.

Дипломаты, подобно камергерам, редко наслаждаются природой.

Смотрел одному гулявшему дипломату в лицо и читал.

Дипломат, что естественно при их профессии, ничего со мной не говорил. Но тот, кто читал г. Мессароша, может читать и в сердцах.

Дипломат глядел на это серебристое небо, на всплески волн, на сосны, стволы которых рдели, словно горели под тёмною шапкою хвои, и думал:

«Зачем на свете существует дипломатия, когда есть на свете и ширь, и воздух, и простор? Стоит ли вся дипломатия этого мягкого света бледных и милых лучей, этой шири, этих тихих всплесков волн, этих сосен, которые дышат здоровым смолистым воздухом? Мир так хорош, а мы его отравляем дипломатией. Мир так велик, всем есть на нём место. Дипломатия, как и армия, родилась из представления: „нам тесно“.»

Но дипломат тут же спохватился:

Не было бы дипломатии, — не был бы и я в Раухе. Нет, дипломатия нужна!

И, дойдя до пансиона, приказал человеку приготовить яйца всмятку.

— Не то, чтобы очень круто, не то, чтобы очень жидко, а так… средне… — добавил он дипломатично.

Бежать, бежать от этой природы, на лоне которой даже у дипломатов является мысль:

— А нужна ли на свете дипломатия?

Бежать!

23-го июля.

Бежал.

Чухны выдержали-таки себя до конца. Этакий упорный народец!

Подали счёт. Хотели, вероятно, ограбить, взять две тысячи, а взяли сорок марок всего!

Миновав ряд станций с преувеличенными, во множественном числе, или крайне оскорбительными для уха названиями, — приехал, наконец, в Белоостров и немедленно отправил телеграммы во все газеты, подписчиком которых состою:

«Поездка Финляндию сопряжена опасностями. Едва не был ограблен. Боялся быть отравленным. Хорошо, что был с оружием. На станциях написаны такие слова, что, подъезжая к станции, приходится говорить так:

— Душенька, отвернись и не гляди окно!»

Культуртрегеры 

 На днях я получил очень интересную телеграмму из мест весьма отдалённых.

Из мест, столь отдалённых от всяческой культуры, что мы являемся там культуртрегерами.

Из города Никольска, Уссурийского края.

Телеграмма «гласит следующее»:

«Одесса. Сотруднику „Одесского Листка“ Дорошевичу. Прошу поместить где следует в газете о неурядицах, происходящих на окраине Приморской области, в новом городе Никольске-Уссурийске, по поводу закрытия в нём 4 ресторанов-трактиров, причинившего содержателям более 100 тысяч убытка и вообще последовавшего тормоза по общей торговле. Несмотря на разрешение, полученное на право торговли от его высокопревосходительства, управление нового города не обращает на это внимания и продолжает действовать вопреки. Сущий произвол!

Теперь вопрос по этому возникает: кто старше, — генерал ли губернатор, или городское управление, состоящее из крестьян-земледельцев и приказчиков-аршинников.

Разве не прелесть эта телеграмма культуртрегеров, «оскорблённых в лучших своих мечтах».

Ещё полтора года тому назад города «Никольска-Уссурийска» не существовало, а было большое село Никольское.

Город ещё только-только народился, а на него уж налетели «культуртрегеры» в чаяньи «споить новорождённого».

В их воображении уж рисовалась чарующая картина.

Затерянный в тайге новорождённый городок, невинный, как все новорождённые, никогда не видавший кабака.

И вдруг в нём открываются сразу 4 «ресторана-трактира».

Экая благодать!

Город накидывается на невиданное доселе «благо цивилизации».

«Культуртрегеры» уж давились слюною от предвкушения.

— Споим! Развратим!

Быть может, им уже мерещились «усовершенствованные кабаки» с женскими хорами.

И вдруг… Городское управление…

Люди ехали, чтоб споить и развратить.

И им споить и развратить не дают.

Им! Культуртрегерам! Приехавшим просветить далёкую окраину любезного отечества! Мешают в этом. И кто же?! Кто?!

Всё великолепно в этой разуваевской телеграмме гг. «просветителей».

И это презрение пришлых хищников к местному населению.

Презрение кабатчиков к «крестьянам-земледельцам и приказчикам-аршинникам», составляющим городское управление.

И это обвинение городского управления чуть ли не в сопротивлении предержащим властям.

Целая картина жизни далёких окраин!

Культуртрегеры, явившиеся спаивать и развращать, считают всякое сопротивление их кабацким стремлениям колоссальным преступлением.

Они считают, что окраины отданы им на растление.

Кабак, построенный «просветителем» на окраине, это — нечто священное и неприкосновенное.

Всякое посягательство на кабак есть бунт.

«Просветители» так уверены в своём праве «спаивать» и «развращать», что полагают, что даже печать обязана вступиться за их право.

Печать должна бить в набат, должна вопиять:

— Ужасно! Куда мы идём! Смирить непокорное городское управление! Как смеют ставить препоны просветителям?

Много я видал наглости.

Но такой наглости, чтобы кабатчики обращались к печати за защитой своих «прав» ещё не встречал.

Такой наглый тип мог развиться только на далёкой окраине, где кабатчик считает себя «носителем идеи», а свой кабак — «установлением».

О, эти бедные «далёкие окраины», ныне переполненные этими «культуртрегерами».

С некоторого времени в Одессе по два раза в месяц перед отходом парохода Добровольного флота начали появляться какие-то странные «типы».

Смотришь и радуешься:

— Слава Богу, что только проездом

И сердце сожмётся за ту страну, где эти «типы» поселятся на жительство.

Люди, словно отправляющиеся куда-то «скандалить».

Вид отчаянного.

Приедут, попьянствуют, побезобразничают по дешёвым ресторанам и куда-то словно провалятся.

— Что за народ? — спрашиваю.

— Артуровцы!

Так зовут теперь в Одессе всех, кто едет «просвещать и насаждать» далёкие окраины.

Отправьтесь к отходу любого парохода Добровольного флота, и вы увидите среди пассажиров две разновидности типа просветителей и насадителей.

Одну разновидность я уже описал.

На лице её написано:

— Ррасшибу!

Другая разновидность во время временного пребывания в Одессе не заметна. Эта разновидность «просветителя и насадителя» не пьёт и не скандалит.

Она «объявляется» только на пароходе за несколько часов до отхода.

Человек спокойный, сосредоточенный, губы плотно сжаты, в глазах алчность, на всём лице написано:

— Вопьюсь!

У клеща, когда он хочет впиться в мясистое место, вероятно, такое выражение.

От представителя первой категории веет «запальчивостью и раздражением».

От представителя второй — заранее обдуманным намерением.

Первый, вероятно, будет бить дубьём, второй — рублём.

Первый считает себя носителем достоинства, второй — культуры.

И вместе оба считают себя «представителями идеи».

У первого на лице написано:

— В кабак пойду!

У второго:

— Кабак открою!

Бедная, бедная окраина, куда везут «культуру» такие «типы»!

Мне вспоминаются те вопли, которые я слышал на Дальнем Востоке:

— Да ведь кого, кого к нам везут! Кто сюда едет!!! Ведь сюда нужны лучшие элементы, а это…

Еврейский погром в Николаеве (1899 г.) 

 Южные города на Пасхе живут всегда немножко на вулкане. Перед праздниками расклеиваются объявления, в которых запрещаются скопища народа. По улицам ходят патрули. Чтобы «меньшая братия» чувствовала себя в эти дни подовольнее жизнью, устраиваются розговены для «босяков». В пожертвованиях на эти розговены принимают очень большое участие евреи. Это, так сказать, страхование от погромов.

В этом году страховка не помогла.

В Николаеве, — 100 тысяч жителей, из них 30 тысяч евреев, — вспыхнул погром.