Страница 84 из 91
На марше Кмитасу приходилось ничуть не лучше. У одних наемников болтались на поясе куры, по спинам других колотили куропатки и зайчишка, а на пустой желудок это преотвратное зрелище. Кмитас предпочитал уткнуться взглядом в землю. Следил он за поклажей, и не было для него ничего милее, когда лопался какой-нибудь из мешков и на снег просыпались мука либо шкварки. Черт побери! Если бы не безалабернрсть слуг и вечный свербящий зуд, от которого дергается кожа у королевских кобыл, Кмитас, возможно, не перенес бы этого похода.
Войско спешило. Плодородные усадьбы, богатые монастыри, худо охраняемые замки — гвсе это король обходил стороною, и Кмитас не мог постичь смысла таких действий. Вдыхая аромат изобилия, витавший над конницей, он каким-то непостижимым чутьем угадывал, что поход оказался удачным, чуял воодушевление, охватившее войско, улавливал звуки сражений, видел зарева пожаров, слышал Божественное пение, однако в его сознании все это не складывалось в цельную картину.
Лишь на тридцатый день Кмитас понял, что король с войском повернули назад, покидают его родные пределы. И тут напала на него тоска. Сердце разрывалось от горя, и в утробе дал о себе знать какой-то особый голод. Потерялись из виду леса, местность изменилась, всадники увязали в грязи, и Кмитасова голова стала легкой, словно во сне, и чудилось ему, будто он возносится на небо.
Много дней прошагал Кмитас следом за лошаком, много бессонных ночей провел у сваи походного стана. Когда же подошел конец пути, когда в полусне-полуяви день у него уже не отличался от ночи, а ноги были разбиты, королевские войска приблизились к Праге.
Эх, что же нам с этим человеком делать? Как поступить? Король о нем и не вспоминает, а мы не знаем как быть. Заводить речь о Кмитасе, жалком бедняке, не подобает, не положено задавать королю подобных вопросов. Так как же с ним поступить?
— Господин мой, это водк и погубитель собак, отдайте его егерям. Пущай себе носится по лесам, вынюхивает ланей и выслеживает зверье. Может, сгодится. Может, егеря о нем позаботятся.
— Сдается мне, что это дельный совет, приятель. Право, на том и порешим.
И сталось так, что крикнул шляхтич слугу и приказал привязать к седлу веревку, а к концу веревки — человека, и гнать его наперерез течению до того места, где во Влтаву вливается Мжа, до самого замка под названием Збраслав.
— В Збраславском замке, — рассуждал шляхтич, которому выпал жребий распорядиться судьбою Кмита-са, — егерем служит один бедолага, и он чересчур высокого мнения о своем благородстве. У нас с ним особые счеты. Вот пусть пан Петр и поминает свои грехи да печется об этом нежном созданьице! То-то будет ему радости — ведь это сущий дьявол, который, правда, теперь охромел, и шлея ему под хвост попала! Ей-ей, этот… как его там зовут — придется ему как раз по вкусу!
Господин закончил свою мысль, прислужник поцеловал ему руку, схватил веревку и припустил рысью по дорогам и бездорожью.
— Шевелись, дьявол из чертова леса! Н-но! Потора пливайся, путь впереди далекий, а мне хочется еще сегодня посидеть у пылающего камина. Хочется приятными лицами полюбоваться, а не твоей задницей!
Так вот, слуга торопится, а Кмитас скачет рядом с его кобылкой. Спустя час они уже были на подворье Збраславского замка.
— Кого это ты к нам привел, наемник? Уж не дьявола ли? Лицо у него или хвостище? Ребра не светятся?
— Поступите с ним, приятель, как принято в охотничьих замках. Накормите — ведь у вас, сказывают, отменный кухарь. Киньте ему чего-нибудь, за это парень и в пекле будет вашим ходатаем.
— Плохи твои дела, куманек, вот идет королевский егерь, а он — наш хозяин!
— Сударь, привел я в замок человека, который однажды развеселил короля — может, король и вспомнит о нем когда-нибудь…
— Принесите посланному кувшин вина, — приказал управляющий охотничьим замком, — поскольку челядь пьет за своих господ. А что касаемо новичка, то пусть убирается на псарню!
ТОРГОВЫЙ ДОМ
В торговом доме «У лягушки» проживал купец Рейхерт. Бог одарил его небольшими деньгами, а поскольку был Рейхерт бережлив, знал толк в товарах и в ценах, поступал согласно советам рейнского дядюшки, равно как и дядюшки с Эльбы, то быстро начал пускать деньги в рост и сказочно разбогател. Не существовало ничего, что Рейхерт не мог бы приобрести. Скакуны, оружие, слуги, роскошная упряжь, драгоценные каменья и тысячи, тысячи всяких прочих вещей, обладать которыми тщетно мечтают даже состоятельные люди, хранились в его сундуках и чуланах. Купчиха наряжалась как высокородные дворянки, многие служанки и многие челядинцы, приходившие просить к дверям купеческих складов, верили, что она и впрямь дворянка. Отчего бы это?
Да оттого, что была она знатна, прекрасна, богата, и потому еще, что не слишком гневалась, ежели ее управляющий рассыпал две-три лопаты зерна перед вечно голодными попрошайками.
Эту добрую госпожу все любили, и она могла жить в свое удовольствие.
Однако — кто же бывает доволен жизнью? На подобный вопрос мудрецы отвечают, что никто и что богатый, равно как и бедный, всегда жаждет того, чего у него нет. Хромец мечтает о крепких ногах, бедняк — о дукатах, лавочник — о знатности, рыцарь — о прапорце, князь — о королевской короне, а король — о землях, самых что ни на есть королевских. Не ошибется тот, кто усомнится даже в самом папе римской, а ведь находятся злые языки, болтающие, будто Святой отец в минуты слабости предается греховным мечтаниям и чти он тоже никак не более доволен жизнью, чем нищий, просящий у храма милостыню.
Так вот, когда купчиха — звали ее Анжела — сравнила свое довольство с безмерным счастьем одной высокородной дамы, в душе ее стало крепнуть убеждение, будто дом «У лягушки» не вызывает у людей надлежащего почтения. В такие минуты лавочница думала про себя так: «Мне так же хочется быть знатной, как и любой дворянке. Так с какой стати сидеть мне в углу? Отчего дебелая моя прислуга должна величать меня Бог знает как? Разве не дал мне Бог видной фигуры и гордой осанки? Не дал богатства и милого сына? Или я мало молюсь? Разве помешал бы моему дому герб, разве тогда не вошла бы в наши покои невестой красавица-дворянка? Отчего не могу я подыскать своему сыну знатную супругу? Почему не посещают нас высокородные дворянки и не ведут бесед о. своих племянницах и внучках?»
— Эх, — отвечал на ее сетования супруг. — Бог определил тебя в жены купцу, и я могу купить тебе самый прекрасный паланкин, цветные башмачки и столько локтей шелка, сколько ты намеришь. Что тебе еще нужно? Почему оглядываешься ты на дворянских дочек? Дворяне! Скажи на милость, чего ты в них нашла? Король посылает дворян в сражения, где порой приходится туго и где намного легче получить удар, чем четверть лота. Эх-ма, я ведь хорошо их знаю, этих благородных болтунов, забияк и лошадников: у них бычий норов, всякий обед им приходится брать с бою, и, ежели бы им не удавалось там-сям поживиться, ей-Богу, добрая половина их околела бы с голодухи. Мне доводилось видеть, как они ломятся в королевские кладовые, когда там раздача, но чтобы платить? Для этого у всякого дворянина обе руки — левые, тут они очень неловки! Какие там деньги! Сказывают, какой-то гордец из Неманиц носит в кошельке голыши. Такие-то у них дела, сударушка моя, ежели говорить о деньгих. А как они выглядят? Господь Бог дал им руки-ноги, кулак у них — сплошные мозоли, а чело изборождено морщинами. Но что куда хуже — жизнь они ведут жалкую. Их щиплет мороз, волосы ветер треплет, меч колотит по ляжкам, пена, слетая с губ лошадей, марает им плащи, холод доспехов пронизывает до костей. Сумасшедшие они, вот и весь сказ. Кому доводилось слышать их рев, когда они скачут да подпрыгивают, их грубые, злобные, ужасные голоса — неужели он захотел бы сменить покойный уклад нашей жизни на их беснования? Нет, нет и нет! Оставь, сударыня, этих несчастных в покое!