Страница 7 из 10
В это время гости уже вошли в хижину.
— Дай бог счастья! — приветствовали они пастуха.
— Ну, дай бог, дай бог, — ответил он как-то растерянно, но тут же шагнул за перегородку и принес гостям по ковшу овечьего молока.
— Если не хотите, чтобы пастух вас обругал, выпейте одним духом, — шепнул Зверка Богушу. Тот послушался доброго совета и, хотя деревянный резной ковшик вмещал без малого три четверти литра, осушил его до дна.
— Пейте на здоровье еще, — предложил пастух, когда все выпили, и хотел было снова наполнить ковши, но, поняв, что гости больше пить не смогут, поставил их на чистую полку.
Потом он спросил, кто такой Богуш, и, когда Зверка ответил, что пан из Чехии, очень удивился и тут же начал расспрашивать про чехов. Услышав, что пан первый раз на пастбище, стал ему все показывать и называть.
Пастушья хижина — просторный деревянный домик, перегороженный внутри. В передней его части находится очаг, где день и ночь горит огонь. Над ним на балке укреплен толстый деревянный крюк, на который вешают котел. Дым выходит через дверь и щели в крыше. Он сушит головки сыра, уложенные за деревянные балки. Вдоль всей стены длинная полка с посудой и деревянные лавки. Возвращаясь домой, хозяева вешают бурки на гвозди, а валашки втыкают в балку.
За перегородкою хранятся высокие кадки, ковши, подойники, деревянные резные формы для сыра и другая пастушеская утварь. Снаружи у самой хижины стоят кошары, плетенные из прутьев загоны, куда на ночь запирают овец, а утром, подоив, выпускают. Загоны можно собирать и разбирать — к осени стадам приходится спускаться с гор все ниже и ниже. Кошару забирают с собой и, выбрав новое место, опять устанавливают.
Когда все вышли из хижины, Зверка увидел на крыше овечью шкуру.
— Никак, бача, вы барана зарезали? — спросил он.
— Что было делать, коль его солнечная ведьма опалила, разрази меня гром, если это неправда, — поклялся хитрый пастух.
Богуш поинтересовался, что он имеет в виду. Пастух объяснил: солнечная ведьма — дочь солнца, она ненавидит скот, который топчет и пожирает цветы в ее горных садах. Лицо у нее вроде бы приветливое, как солнце, но если она коснется овцы или коровы, та обязательно погибнет.
— А можно ли эту солнечную ведьму видеть? — поинтересовался Богуш.
— Ни-ни, человек не должен даже и желать этого, — ответил пастух, изобразив при этом ужас. — Один овчар как-то раз увидел ее и тут же ослеп.
Показав свое хозяйство Богушу, пастух вернулся в хижину. Тем временем Зузула выложила из корзины муку, сало, соль и бутылку, подарок пастуху от хозяйки для настроения. Пастух в свою очередь отдал тетке запас свежего творогу, из которого дома женщины сами приготовят брынзу.
Гости отдохнули еще немного, выпили овечьего молока, пастух порассказал им всякого о волках, о своем стаде, о последней грозе и о том, как в страшный ливень искал потерявшуюся овцу Тарканю. Когда они собрались уходить, зазвенели колокольчики — овчар[26] пригнал стадо, вокруг которого носился белый пес, не давая овцам разбегаться. Овчар играл на фуяре.[27] Одет он был так же, как и пастух: в узкие штаны, замасленную рубаху из грубой ткани с широкими рукавами, на поясе спереди висел кисет с табаком, а сбоку — валашка. Обут в крпцы, на голове низкая шляпа с околышем[28] из меха ягненка, из-за околыша торчала короткая глиняная трубка. На плечи наброшена коричневая бурка. Парень был высокий, плотный, как и пастух, дочерна опаленный солнцем, с сильными, мускулистыми руками, длинные черные волосы он зачесывал за уши.
Увидев его, пастух тотчас же пошел открывать кошару. А Богуш, когда овчар загонял стадо, удивился, каким образом они с пастухом отличали овец по виду, по характеру, каждую звали по кличке, хотя ему казалось, что Бакуша совершенно такая же, как Тарканя, а Белена — как Гвездула или же Быструла.
Перед самым уходом Богуш, как гость, получил от пастуха в подарок сыр — таков обычай, а Зверке досталась кожа змеи, которую овчар убил утром, — обтянуть мундштук трубки. Богуш тоже кое-чем отдарил пастуха «ради добрых отношений».
По дороге Зузула поведала Катюшке, что барана солнечная ведьма не опалила, просто пастух его зарезал и сварил в котле.
— Ну что ж, дед ведь от этого не обеднеет, у него их еще две сотни, а пастуху иногда тоже хочется мяса поесть. Только надо говорить правду, — рассудила девушка.
— То-то и оно, — согласилась с нею тетка.
Путь домой прошли быстрее, потому что двигались не лесными тропами, а удобной дорогой, хотя и более длинной. По пути Зверка рассказывал о жизни овчаров, о том, что они находятся на пастбище непрерывно с конца апреля и до конца октября, или, как принято говорить, — от Юрия до Димитрия, о том, как они закалены в борьбе со всякими трудностями. Им часто приходится встречаться с волками, нередко и гайдуки,[29] что скрываются в горах, заглядывают к ним и забирают лучших баранов, а чтобы незваные гости ушли по-хорошему, приходится их обхаживать, поить овечьим молоком.
Так, рассказывая обо всем понемногу, спустились в небольшую зеленую долину, по которой торопливо бежала речка, «живая вода», и вскоре очутились у своего дома, где их под ореховым деревом уже поджидали хозяин и хозяйка. Опять завязался разговор, хозяин первым делом спросил, что нового наверху, и, услышав про погибшего барана, покачал головой, улыбнулся, будто хотел сказать: «Знаю я его, мошенника!» Вскоре из-под дерева удалились женщины, ушел и Зверка. Только Богуш остался сидеть с хозяином и, когда старик захотел посмотреть рисунки, начал с пастушьей хижины и пастуха, что старику очень понравилось, и он, словно пастух был перед ним, погрозил ему:
— Вот погоди у меня, пройдоха! — Но тут же добавил — Ну что ж, пастух он все-таки хороший, хоть и зарежет иногда барана, тут уж ничего не поделаешь!
Богуш дал посмотреть и портрет Катюшки, без утайки поведав, как девушка испугалась.
— Да, болтают такое, — подтвердил хозяин и долго не мог оторвать глаз от рисунка, хотя это был всего лишь набросок. — Фигурой, — произнес он, — фигурой она пошла в мать, а лицом похожа на отца, на бедного моего Юро.
Когда старик возвращал рисунок Богушу, на седых ресницах его блеснула слеза.
— Прежде чем уйду, я сделаю вам такой же портрет, — пообещал Богуш, заметив, что старику это будет приятно.
— Ох, большую радость мне доставите, кто знает, долго ли она еще у нас в доме поживет. Я не собираюсь выдавать ее, как здесь принято — в пятнадцать-шестнадцать лет девушки уже становятся женами, — но если ее придут сватать в зажиточный дом, да жених ей понравится, что я на это скажу? Придется сделать так, как она пожелает. А я бы очень хотел, чтобы она попала в хорошую семью, мы ведь растим ее словно ягодку.
Тронутый этими словами Богуш спрятал рисунок. Близился вечер, пригнали домой скотину, и это прервало разговор о Катюшке. Услышав звон колокольчиков, она вышла из дома и стала подзывать коров по кличкам.
Старик заговорил о своем хозяйстве, сколько доходу оно ему приносит, не преминув после слова «свиньи» добавить: «не при вас будь сказано».
— Так же как у овец, быков, коней, у каждой коровы тоже есть своя кличка, — продолжал он. — Если у нее нрав веселый — она Веселина, если ноги стройные, как у оленя, — Олешка, если пасется у дома — Домашка, и тому подобное.
Спустя некоторое время шум во дворе утих, все угомонилось, и хозяйка позвала ужинать.
— А хворосту уже наготовили? — спросил хозяин у молодежи.
— Эх, и костер будет! — прищелкнул пальцами Зверка. — Как только появятся звезды, пойдем, чтобы разжечь первыми!
Поужинали. Надвигались сумерки. Когда на небе засверкала первая звездочка, собралась молодежь вместе, все принаряженные, и двинулась на Брезову гору. Дочь хозяина, зять, старик и Богуш пошли заодно с молодежью, но только посмотреть. Хозяйка же, тетка и старая Зуза остались не только присматривать за домом, но и чтобы принятыми в таких случаях средствами изгонять злых волшебниц, которые в эту ночь строили разные козни и всячески вредили скоту.
26
Овчар — работник по уходу за овцами, овечий пастух.
27
Фуяра — традиционный словацкий деревянный духовой инструмент, поперечная флейта с тремя отверстиями, возникла как пастушеский инструмент. Имеет большой размер (от полутора метров).
28
Околыш — обод головного убора, та часть его, которая облегает голову.
29
Гайдуки — повстанцы из крестьян, участники вооружённой борьбы южнославянских народов против турецких завоевателей (в 15—19 вв.).