Там, на войне

— Ох, и дадут мне сегодня прикурить! — кричит Штанько. — Я должен был две ездки сделать…

Небо ясно зорюет. Машина и мотоцикл мчатся по извилистой полевой колее во ржи. Я спрашиваю Штанько:

— Может, перекочуешь к нам? Радийную машину водить некому.

— Так с куриной слепотой и возьмете?

— Это пройдет. Возьмешь направление в госпиталь, а Гришин за тобой приедет.

— Уж вроде бы и повоевали вместе, — шутит Штанько. — Договоримся. Не в тыл же бегу, правда?..

Гаснет последняя утренняя звезда, и скоро в небе появятся первые вражеские самолеты. Теперь не зевай! На дороге у поворота в батальон мы наспех прощаемся с ранеными. Наш азербайджанец уже не может произнести ни слова. Он смотрит, смотрит, хочет что-то сказать и еле слышно мычит. Молодец! Раз что-то мычит, значит, молодец. Надо торопиться.

Дальше Штанько поведет машину сам.

Если меня убьют

Небольшая разведгруппа была готова к выезду на задание. Молодые необстрелянные солдаты сидели в кузове полуторки, командир группы, старший сержант Загайнов, возвышался над всеми — стоял и чуть заметно нервничал. Поближе к переднему краю подвезти их должна была эта машина, а дальше они будут двигаться уже на своих двоих. Все были в сборе, все готовы, а вот рядовой Шустов опаздывал. Среди провожающих уже начали раздаваться шуточки — цепляли и Загайнова. Шустов был перворазник, уже во время бомбежек зарекомендовал себя не лучшим образом, и собралось немало любопытных посмотреть, как он будет отчаливать.

— Чем зубы скалить, приволокли бы его, — тихо огрызнулся Загайнов.

— Да он небось в кустах — штаны застегивает…

Наконец появился Шустов совсем не с той стороны, откуда его ждали, — весь обвешанный оружием и снаряжением, даже каска на голове, а не у пояса. Обычно разведчики надевали каски только под бомбежкой, либо уже на самом переднем крае под огнем противника. Вдобавок Шустов умудрился напялить на себя пуленепробиваемый жилет с массивными застежками. Жилеты были выданы всем, но никто их не надевал после того, как один из солдат схватил сразу несколько осколочных ранений от одной пули. Вот вам и пуленепробиваемый жилет. В таком навьюченном состоянии Шустов выглядел нелепо — жилет горбился, подталкивал каску сзади, каска лезла на глаза, а снаряжения оказалось больше, чем мог унести нормальный солдат, — да еще все это мешало двигаться. Шустов подошел поближе, выражение его лица было такое, словно он чудом вырвался из собачьего ящика. Влезть в кузов полуторки самостоятельно он не смог. После двух-трех совсем уж похабных шуточек его приподняли и забросили в кузов. Только собрались закрыть задний борт, как Шустов, всем на удивление, прокричал:

— Если убьют, считайте меня коммунистом!

В газетах такое печаталось каждый день, но на фронте эту фразу я услышал впервые и спросил:

— А если не убьют?..

Шустов уставился на меня: ничего не понимает, ничего не слышит. Загайнов сильно ударил его кулаком по каске и пробурчал:

— Еще что сморозишь, выкину из кузова.

Борт полуторки закрыли. Машина заурчала, и поехали…

Шустова на этот раз не убило, а позднее чиркнуло осколком. Так он и укатил в госпиталь совершенно беспартийным.

МАЙОР «К»

(Маленькая повесть в повести)

Задание первое

Мы подъезжали к исходной позиции. Опять мотоциклист Гришин и я. Полагалось по приказу: прибыть туда первыми, осмотреться, встретить батальон и указать ротам места расположения перед боем. Вот и все.

Стояла пустынно-лунная ночь, и казалось, что на много километров вокруг ни души. Даже стрельба где-то далеко-далеко. Ориентиром должна была служить бронемашина, наша БА-64, которую фашисты подбили на рассвете. Там сразу — двух насмерть и троих ранило…

Подъезжали осторожно, потому что трудно было заранее определить, когда эта поваленная набок машина появится. А за ней, где-то поблизости, уже немцы.

На обочине стоял чей-то мотоцикл с коляской. Из-за перевернутой телеги вышли двое и решительно двинулись навстречу. Луна светила, и я сразу узнал их: командир батальона майор К. — небольшого роста, пружинистый и непримиримый. А рядом с ним вышагивал худой, высокий уполномоченный особого отдела СМЕРШ Старков, младший лейтенант. Не по званию надменный. Они каким-то непонятным способом умудрились обогнать всех на путаных полевых дорогах и вот довольно эффектно появились перед нами. Оба нервно посмеивались, обменивались какими-то междометиями, даже обрывками ругательств (чего раньше майор при подчиненных себе не позволял) — по всему было видно, что здесь с ними уже что-то приключилось. Передернув плечами и поглядывая на своего спутника, майор вроде бы предложил мне, а не приказал:

— Продвиньтесь-ка на мотоцикле вперед по дороге, нащупайте противника и, если удастся, разведайте его огневые точки.

Предложение было не только неожиданным, но и диким. Выходило, что мы должны движущейся мишенью как-то там продефилировать, открыто подставляя себя под вражеские пули… В голову ударило: «Да он пьян!» Обнаружить такое в нескольких сотнях метров от противника всегда немного неприятно и чрезвычайно опасно.

Гришин наклонился к мотору и еле слышно буркнул:

— Оба косые.

В подробном приказе на эту операцию у меня были совсем другие обязанности, и я к ним тщательно готовился. Но выполнять полагается не умный, а последний приказ!..

Я попросил у майора разрешения — сначала пойти туда пешком, потому что не знал, как, сидя в коляске мотоцикла, можно что-нибудь нащупать у крепко засевшего противника.

— Это каждый дурак… — брякнул Старков, но вовремя заткнулся.

Действительно, с его стороны это было уж слишком.

Майор повторил приказание куда жестче, чем в первый раз:

— Нет уж, лейтенант. На мотоцикле, пожалуйста! На мо-то-цик-ле!

Твоему начальнику всегда виднее, каким способом тебе сподручнее отдать концы, и я ответил:

— Есть на мотоцикле. И торч-ком!

Он снова передернул плечами и на этот раз угрожающе хмыкнул, я понял, что это словечко мне еще припомнится. Лезвием сверкнул белоснежный ряд зубов, я ответил ему тем же — ночь не помеха для обмена любезностями. Младший лейтенант Старков был угрожающе напряжен и вел себя как личный охранник майора.

Пришлось ввинтить запалы в гранаты (не пойму, почему я этого не сделал раньше?), кажется, я уже научился запасаться этой карманной артиллерией, и сказал Гришину:

— Тронули.

Неловко было перед совсем молодым водителем. Он приехал к нам с Ирбитского завода, привез в батальон мотоциклы «М-72» — прямо за пару дней до начала боев. Квалификация у него была высокая— регулировщик моторов. Должен был сдать нам машины и уехать восвояси на Урал. Хотя сам-то он был настоящий москвич. Возраст призыва в армию у него еще не наступил, да и броня была оборонного завода. Гришин попросил не отправлять его обратно. Его временно оставили в батальоне: поначалу просто не могли обойтись без него— приходилось регулировать эти глохнущие моторы, а потом надо было обучить молодых неопытных водителей… Его определили в мой взвод. Лучший водитель всегда становится водителем командира, и Гришин стал моим водителем. Вот так и влип паренек…

Когда мы уже трогались, майор произнес:

— У перевернутой бронемашины… Поосторожнее там!..

Старков тоже вякнул что-то вдогонку и хохотнул, а Гришин тут же ему в ответ… Из-за рокота мотора я не расслышал и переспросил.

— Из дурака и плач смехом прет, — сказал он неожиданно громко и чуть прибавил скорость.

Мотоцикл продвигался вперед по широкой грунтовой дороге. Нам бы следовало кое о чем договориться заранее, но майор внес в дело какую-то сумятицу: вперед! — и все тут. Вместо холодка и сосредоточенности какая-то горячность, сумбур и раздражение. Теперь нам оставалось надеяться разве на то, что кривая вывезет.

У бронемашины немцев не оказалось. Мы чуть передохнули и двинулись дальше.