Мое неснятое кино

Сукам и стукачам не подавали руки, устраивали обструкции, держали Знамя элементарной порядочности, впервые консолидировались, кого-то бойкотировали — черте что!.. А вот когда Ю.О. вернулся, уже, кажется, в году 1954-м, он направился сразу и напрямик в отделение Союза писателей, к своему врагу номер один. Тот заложил его, и об этом знали все. Напряженно ждали развязки и обязательный большой мордобой с последствиями… Ю.О. выманил так называемого стукача на улицу. Шли молча. Дошли до угла… Говорят, виноватый внезапно остановился и уж неизвестно, в каком контексте сказал амнистированному:

— Ты притащился сюда бить мне морду. Весь город знает об этом. Краснобай и показушник! А я скажу тебе: «Бей сколько хочешь. Плевал я на тебя и твои высокие принципы!.. Эгоист проклятый. Ты всегда был один — тебе некого было защищать. Ты никого по-настоящему не любил. У тебя никогда не было ни жены, ни детей. Ты ничего не понимаешь в том, что может человек сотворить ради спасения своих близких. И ты мне не судья! Можешь сколько хочешь бить эту морду!.. Мне наплевать…

Мордобой не состоялся. Домбровский постоял-постоял, глаза на него потаращил-потаращил, и сказал:

— Пойдем… Посидим где-нибудь. Примем успокоительного… Деньги у меня есть. Как ни странно…

А через полчаса или немногим более того они уже сидели в шашлычной и пили по-настоящему. И разговаривали, и объяснялись — рассуждали, распахивались как могли… У всех на виду… Тем временем, самые верные и самые стойкие друзья и заступники Ю.О. собрались в группки, сообщества, накрыли столы и… ждали героя. Ждали, когда он благодарный и растроганный придет и обнимет их, радетелей справедливости и защитников угнетенных. Но тому был недосуг — он научился ценить время — он без продыха сидел в пивных и шашлычных, пил со своими стукачами, свидетелями обвинения, бывшими следователями и практикантами. Как говорят, почему-то не протягивал руки тем, кто все эти годы, якобы, отстаивал его сторону и честь… Мало того — скверненькая актрисуля, с которой у него были когда-то, до последней посадки, «отношения», и которая без колебаний заложила его со всеми потрохами (а порассказать о нем всегда было что)… и которую усилиями радетелей справедливости выперли из театра, — она к этому времени окончательно потеряла в городе все дивиденды, ее никуда не впускали — даже на порог… Вот тут она кинулась к Домбровскому и, вот представьте себе, он через друзей, и в частности, через вернувшегося из заключения режиссера Варпаховского, устроил эту неприкаянную во МХАТе. Во как.

Позднее я рассказал эту алма-атинскую версию самому Домбровскому и спросил:

— Правда ли всё это?

Он улыбнулся, махнул рукой и сказал:

— Уж не помню подробностей, но в основном, вроде, так и было… А как прикажете мне о всех этих… писать потом, если сведения черпал из уст следователей, из протоколов допросов — это же всё туфта, выдумки бездарей. А мне подавай, если уж не самое достоверное, то хоть не бездарное… Как я буду потом свой роман писать — про этих непорочных ангелов?.. Да без этих сволочей они все вовсе и не ангелы.

2.04. 1978 г. Кинокартина катится к завершению. Появилось немного свободного времени. Надо снова учиться читать. Перечитал «Смуглую леди»…

Вечером того же дня у Домбровского на Преображенке.

— … Нездоров, упадок сил… не было такого никогда!.. Аппетита нет вовсе… Иду в гости! Ура?.. Добрался, и уже устал… Еда, выпивка… А ничего не хочется — раньше никогда такого не было… Может, это от весны?.. (Без особой уверенности) Может, это пройдет?..

Уж коль вопрос задан, придется произнести наставительную тираду. Я не верю, что подействует, но пробую…

— Да нет! Мой организм уже привык к определенному — режиму и не надо его нарушать. Он определенно вырабатывает антитела и с ними надо как-то управляться — если по науке…

— Знаю я эту науку, — духовой оркестр играет: «Трррам-там-та-там…»

— Пожалуй… Знаете что?! Помогите мне купить приемник. Очень надо. А я не знаю какой, где, за сколько?.. Давайте в четверг? «ТО САМОЕ» радио надо слушать… Надо.

Еще бы: история с двумя Медведевыми — один в Лондоне, другой в Москве, один — Жорес, другой — Рой, и оба хотят заполучить его роман… таинственный удар в полупустом автобусе (!) железным прутом (!!)… Говорит, когда входил слева стояла небольшая компания молодых людей, он их не цеплял, они его не цепляли…

Удар был сзади он потерял сознание, упал.

— А почему вы решили, что железным прутом?

— Когда поднимали, он был где-то рядом…

— Вы были…?

— Да, но не очень… Домой ехал от метро.

Рука перебита выше кисти (левая), предплечье переломано тоже слева (пожалуй, ключица…). Гипс — рука и через всю грудь, — минимум на три месяца… Клара говорит, что пришел сам, а тут его друг лагерный сидит, ждет. Он ему еще свой диван уступил, а сам решил лечь на полу. Лег и только вот тут сказал, что больше не может — боль страшенная. Скорую… Ну и началось… О причинах и подробностях он говорить не хочет, уходит от этого разговора, прячется глухо.

… Только-только еле оклемался, да еще и не оклемался нисколько — гипс с груди сняли, а на левой руке неправильное сращивание, нагноение, плохое заживление, какие-то партачи и не те заклепки вставили, и не так…

— Работает и ладно, могли и совсем перешибить…

Начал выходить на улицу, но только для кратковременных прогулок, больше сил не хватает. С фильмом откладывали-откладывали, наконец сговорились. Привезли его вместе с Кларой. Он смотрел, как ребенок — то неожиданно хихикал, то фыркал, то одобрительно заметил, что забулдыга Усик пьет квалифицированно… Несколько дам из редактуры его просто не узнали, кое-кто принял его за старуху — такого никогда не было. Он всегда был похож, пусть на тиражированного, но «Гусара!», и уж если на то пошло — на забулдыгу, но не на старую тетку.

… И вот тут, в самый неподходящий момент (а на такое подходящих и не бывает), это непонятное, какоето сверхкосмическое падение из какого-то «общественного транспорта» — выбита и повреждена правая ключица (впоследствии оказался перелом) и черное пятно на всю правую часть груди… Я такого гигантского и аккуратного кровоподтека не видел никогда — вся грудь до пояса, и ровные края — великий геометр был этот случай… Чтоб им всем «таким великим геометрам» передохнуть! Конца этому фантасмагорическому действу нет: События — Люди — Запредельные сюжеты — мне стало казаться, что то ли привидение его убивает, то ли он сам себя приканчивает, то ли… на него идет настоящая обложная охота. Когда я захотел с ним поговорить на эту тему, он ощетинился и сказал:

— Вот, например… Была какая-нибудь причина, когда в канун сорокалетия советской власти вас ножом пырнули на улице?.. Была?!.. В переулке Садовских? Бывший Мамоновский!

— В прямую не было.

— Ну вот, и у меня «в прямую» не было, — и в интонации прозвучала непреклонность, даже приказ, не соваться в детали этого происшествия.

Я больше и не совался. А зря.

В завершение (даже поверить нельзя) — том, книга, фолиант в пятьсот страниц. Большого формата — «ФАКУЛЬТЕТ НЕНУЖНЫХ ВЕЩЕЙ», продолжение моей любимой книги — «Хранитель древностей»… Вроде, быть этого не может, а вот она — есть. Он протянул книгу и сказал:

— Извините, но так уж получилось. Не сдержал обещания, нарушил договоренность, но не виноват… Они без согласия…

А глаза светились таким счастьем, что и не передать.

Не «ХУДЛИТ», не «СовПис», а известная «ИМКА-ПРЕСС», ПАРИЖ, цена 75 франков.

— Вы извините, я сейчас не могу. Но как только пришлют, я сразу вам презентую, как самому первому читателю «Факультета» — так и напишу…

Книга — это хорошо… Это замечательно… А вот фильму теперь снесут башку и мне заодно. Пропало наше «Шествие золотых зверей». И три с половиной года — Тю-тю… Пропали… Ну, да ладно, к потерям и катастрофам в нашем безмятежьи надо приучать себя постоянно, я бы сказал — ежедневно… Ю.О. после первого всплеска уже не столько рад, сколько боится и перебирает, перебирает в голове всевозможные варианты вызовов, разговоров, объяснений и репрессий… А вот мне кажется, что ничего этого не будет. И такое для него окажется самым страшным — вот книга есть, а никакого шума нет и не будет — «НИ СТУКА, НИ ГРЮКА» — и вот этого-то он и не выдержит. Слишком много сил, надежд отдал он своему роману — одиннадцать лет! Даже «с половиной».