Страница 55 из 72
Жилье — как нетопырь. Его хранят иконы,
Но в окнах ураган о гибели поет;
Лучина грустный свет на стол дощатый льет,
Рыбачку юную пугает мрак оконный.
На пляже свалены топчанов костяки,
Весы — как черепа, дырявы их виски,
Ложатся на весы свист ветра, гул прибоя...
Волна в седом венке — как ложе гробовое.
Гадалка старая рыбачке ворожит,
И карта каждая, как молния, разит...
27
Уснуло сердце вод. Во мгле твои седины,
Волна ползет, скуля, как виноватый пес,
И лижет галечный береговой откос.
О море, скорбь твоя темней твоей пучины.
Ты днем громило дно, песок прибрежных кос,
Ты било в берега, как в лопасти турбины;
И прыгали валы, вздымались, выгнув спины,
Похожие на рой крутящихся колес.
Как бешеный верблюд в погоне за подругой,
Волна гнала волну — и лезли друг на друга,
Вздымала их горбы нахлынувшая страсть.
А ныне ты лежишь, как содранная шкура,
Ты дремлешь в сумерках, пустынно и понуро,
И суша кулаком твою заткнула пасть...
28
Садятся ужинать. Уходят на покой
И морю говорят: “Спокойной ночи, море!”
Но море морщит лоб — раздумье в синем взоре,
И лодки на песок выносятся волной...
Ладони чешуей покрыты, ноги — тиной.
Спят лодки килем вверх, как стадо черепах.
Закатный дождь лучей повис, как паутина,
И отсвет розовый на пенистых гребнях.
А море всё дрожит раскинутой паневой;
В нем — неба синева, и солнца круг багровый
Приложен пластырем к больному сердцу вод.
Закончив ужинать, артель рыбачья встала.
Усталость сброшена — ее как не бывало, —
Стекла с тяжелых плеч, как брызги волн, как пот…
29
Уже ночной улов увозят на возах,
В корзинах слитки рыб — им не уйти из плена;
Хватают воздух рты, в глазах застывший страх,
А в жабрах трепетных сопит морская пена...
Устали рыбаки, бредут безмолвно вслед,
Иной перевернет в корзине рыбье тело;
Опасность позади, тревога улетела,
На лица рыбаков зеленый лег рассвет.
Как на похоронах, плетется конь уныло,
На морде — чешуя, и ноздри залепила,
Чихает бедный конь, дробинки слез текут.
Рыбачьи невода колышутся на кровле,
Просохнув на ветру, висят до новой ловли.
Кричит возница: “Н-но!” — и лихо свищет кнут.
30
Огромной рыбою на берег выполз бот,
Облеплен чешуей, он под лучами блещет,
Над ним задумчиво широкий парус плещет,
Как струйки рыбьих слез, вода с бортов течет...
А лодка на спине лежит у свай причала,
Похожая на сельдь со вскрытым животом,
Уловом, как икрой, набит он до отвала;
Попали рыбы в сеть, не ведая о том...
А люди паруса, как фартуки, свернули,
На влажной гальке сеть пустую растянули
И стягивают с ног сырые сапоги,
Глядят в немой простор, как будто ищут что-то,
И, мокрым рукавом стирая капли пота,
Соленый черный хлеб ломают рыбаки…
31
Шерстистый горб горы густой травой порос,
Телята прыгают, резвясь на косогоре;
Следя за их игрой, лежит в немом дозоре
Четвероногий страж — большой косматый пес...
Он лапы вытянул, блаженно зубы скалит:
— Резвитесь, милые! В запасе день у вас. —
Как зелен этот мир, он весь лучами залит,
И радостно звучит овчарки хриплый бас...
Привольно здесь телкам, их не кусают мухи,
Щекочет солнце пса, совсем как стебель в ухе,
И пес пытается зубами луч поймать;
Он высунул язык, залаял через силу,
Стреноженную прочь он отогнал кобылу
И, глядя на телят, улегся в тень опять.
32
Висящее белье читает ветерок,
Как строчки белые на голубой скрижали;
И светлых бликов ряд, сверкая, как медали,
На грудь сырой земли воскресным утром лег.
Белы, как простыни, у моря хаты встали,
Как будто выстиран и сохнет хуторок:
Он скован, как баркас, канатами дорог,
Щетинясь веслами, он жадно смотрит в дали…
На вышке белый флаг, привязанный к шесту,
Похож на аиста и рвется в высоту;
А ветер дочитал все строчки на скрижали,
Он травы и листву целует на лету
И норовит сорвать блестящие медали…
33
У вьющейся тропы, как две сутулых ивы,
Босой старик рыбак с подругою седой,
Они свой хлеб жуют под чахлою листвой,
Их ноги высохли и, словно корни, кривы...
У старца голова — в известке седины,
А белой бородой играет ветер ярый;
Как сморщенный мешок, лицо рыбачки старой,
А руки, как земля, корявы и черны...
В ушах у старика еще волна грохочет,
Он всё еще плывет с уловом к берегам,
А бабке чудится еще базарный гам,
Ее рука дрожит — за что-то взяться хочет...
34
По склону горному спускаюсь к темным долам
Покинув день, иду к полночной тишине,
Внимают ветви чащ моим шагам тяжелым,
И серебро луны в дороге светит мне.
Шаги считая, путь уводит в ночь сырую,
Костяшками камней, как счетами, стучит;
Тебе, о тишина, немой напев дарую,
Который, может быть, вовек не прозвучит.
Еще я вижу склон и лозы в гроздьях спелых,
На виноградниках крестьянок загорелых, —
Как дети к матери, к ним тянется лоза.
Садовник думает о ветках оголенных,
А я гляжу в твои зовущие глаза, —
Не слышишь ли и ты моих шагов бессонных?..
35
Прохожий, по ночам тебя мой ждет порог,
Кто б ни был ты, приют найдешь под этой крышей.
Деревья здесь шуршат, как полевые мыши,
Мне гладит волосы прохладный ветерок...
Я буду ждать. Приди. Под этой кровлей старой
Я тайну тишины тебе открыть могу;
Здесь ветер гонится за пенистой отарой,
Чего же я ищу на этом берегу?..
С Ай-Петри я принес кувшин подземной влаги,
Душистых, терпких трав нарвал на Чатырдаге,
Полуночным костром мой пламенеет рот;
Открыта дверь моя, зайди в мой дом, прохожий,
Я для тебя покрыл овчиной мягкой ложе,
Порог мой ждет тебя, случайный пешеход!..
1919
Перевод А. Ревича
ШАЛОСТЬ
ВЕСНА
ВЕСНА
1
Все засовы прочь отбросьте,
Хлыньте к сонному окну:
Ждите ласковую гостью,
Синеглазую весну!
Нынче ветви ввысь взметнулись,