Перехлестье

Он в ответ возвел очи горе, тяжко вздохнул, подергал ус и… кивнул!

Вот так, проявив вопиющую наглость, Лиса выбила себе повышение зарплаты с первого рабочего дня. Осталось только угодить посетителям. И еще никогда девушка не переживала за свою стряпню до такой степени. Как оказалось, зря. К вечеру раскрасневшийся от удовольствия хозяин пересчитывал небывалую для своего заведения выручку и клялся, что если кухарка продолжит так же вкусно готовить, то ему будут платить даже за запах стряпни.

…Весть о харчевне, в которой готовила женщина, причем готовила так, что от посетителей не было отбоя, разнеслась за несколько дней.

Багой теперь заглядывал на кухню только по утрам, чтобы снять пробу с очередного готовящегося блюда. Две недели подряд его новая работница умудрилась ни разу не повториться, и заведение ломилось от народа.

Дошло до того, что трактирщик пригласил плотников, и те разбили во внутреннем дворике нечто похожее на веранду – со столами и скамьями. Первое время там было относительно свободно, но с каждым днем погода делалась все ласковее, и скоро желающих вкушать пищу на открытом воздухе стало больше. А еще через пару дней посетители занимали уличные столики прежде, чем зал в харчевне.

Работы у девушек резко прибавилось. Лиска радовалась – объемы были почти такие же, как и в ее родном мире, да и аппетит у здешних жителей оказался ничуть не хуже.

Расстраивало только одно – попадание в неизвестный мир ограничилось лишь сменой декораций. И справедливости ради следует сказать – прежние декорации нравились Ваське куда больше. Отсутствие комфорта и удобств, встречающееся теперь на каждом шагу, сильно омрачало жизнь.

Лишь сейчас девушка поняла, насколько обленился человек двадцать первого века. В цивилизованном-то мире ведь все без затей: щелкнул выключателем – вот тебе и свет, кран открыл – холодная вода, другой повернул – горячая. Здесь: лучинка, чадящая, как крематорий, вместо водопровода – колодец, вместо водопроводного крана – ворот с цепью. И вода только одна – холодная. Зато, конечно, и по вкусу она отличалась о-го-го! А Багой еще ворчал, мол, в городе колодцы горькие, то ли дело лесные источники!

Ну и в целом. В целом еда значительно отличалась по вкусу. Без привычных Е621 и Е324 казалось, что в мясе как-то слишком много мяса, в бульоне – бульона, а в рыбе – рыбы. А еще говорят, будто химические добавки делают еду вкуснее. Сплошное вранье. Такую колбасу и такую свинину Василиса ела только в далеком детстве, когда еще были живы старые ГОСТы. Одним словом, девушка претерпевалась к суровой действительности, по привычке стараясь отыскать в ней плюсы и преимущества. Ну не сидеть же, рыдая и заламывая руки, так?

А к концу третьей трудовой недели на кухню зашел торжественный и загадочный хозяин, молча и со значением положил на стол мешочек с монетами и так же молча вышел, словно совершил некое священнодействие. Как сказала Зария, на глаз оценивая содержимое мешочка, сие со стороны Багоя было лучшей похвалой.

Василиса счастливо улыбнулась:

– Ну, рассказывай! Что здесь сколько стоит и где я могу купить штаны?

– А ты разве… не отсюда? – единственное, что смогла пролепетать Зария, прежде чем Василиса схватила ее за руку и поволокла с кухни.

– Нет, – известила Васька и добавила: – Но подробностей не скажу.

Она не считала эту запуганную девушку чахоточного вида не стоящей доверия, просто… пока еще побаивалась делиться своим диковинным секретом. Зария тем временем молча семенила следом, не задавая никаких вопросов и явно робея.

Вообще чернушка всегда имела такой виноватый и покорный вид, что на нее против воли хотелось сорваться всякую секунду. Лиска сдерживалась изо всех сил и попутно гадала – отчего некоторые люди рождаются с острым чувством вины за сам факт своего существования? Помощница старательно делала все, что попросят, жалко суетилась, но при этом казалось, что работает… с какой-то покорной затаенной отрешенностью. Одним словом, острое желание прибить ее, чтобы не мучилась, вымотало Василисе всю душу.

Но… надо же как-то налаживать контакт? Тем более Зария так сильно мышилась, что слабые зачатки эмансипации, воспитанные в Ваське реальностью двадцать первого века, не позволяли равнодушно наблюдать за подобной смиренностью.

Поэтому сейчас стряпуха тащила растерянную подчиненную в сторону, непонятную даже ей самой.

– Куда мы бежим? – Чернушка споткнулась и едва не упала.

Ой. Василиса совсем забыла, что она хромоножка и не может мчаться со скоростью орловского рысака.

– Как куда? На рынок, конечно!

– Но он же в другой стороне!

Прокляв в душе не только свой топографический кретинизм, а в принципе кретинизм, Васька круто развернулась и понеслась дальше, продолжая тянуть за собой упирающуюся Зарию.

– Да что ж ты еле тащишься? – кипятилась нетерпеливая кухарка. – Нам же зарплату дали!

– Нам? – Помощница захлопала глазами.

А Василиса, всю жизнь жившая по принципу – все, что делается вместе, оплачивается тоже вместе, просто не могла понять ее удивления.

– Ну да. Ты идешь уже?! Мне одежда нужна, я здесь ничего не знаю. А ты, по крайней мере, тут живешь и в курсе всего, ну?

Спутница покорно повиновалась, захромала увереннее и даже взяла инициативу в свои руки. Если, конечно, можно было назвать ее неловкие комментарии инициативой: «Сейчас направо», – говорила она едва слышно. И Василиса незамедлительно сворачивала в противоположную сторону. «Да нет же, направо», – разворачивала ее помощница.

Васька говорила: «А-а. Ну я так и думала». И выравнивала, наконец, вектор движения строго по азимуту, но, увы, только до следующей развилки. Там осторожные руки снова робко трогали ее за плечи, и девушка в очередной раз поворачивала куда следует, а не куда звала душа.

И каждый раз, когда Зария к ней прикасалась, Василиса чувствовала необычное напряжение, исходящее от легких пальцев чернушки – то ли тепло, то ли жар… Скорее это было похоже на слабый электрический разряд, только приносил он не боль, а прилив каких-то будоражащих сил. А может, просто казалось.

По пути к торгу Василиса, кстати, убедилась, что трактир Багоя стоял не просто на отшибе, а вообще… черт знает где. Видимо, в самом сером, невзрачном и облезлом квартале. Дома здесь были небогатые и неказистые, бесстыдно жались друг к дружке стенами, заборами и кровлями, нескромно выпячивались навесами и столбами крылец. Меж ними петляла ныне подсохшая грунтовая дорога, которая в распутицу, наверное, раскисала до состояния манной каши. Из-за этого стены всех жилищ чуть не на метр были покрыты брызгами засохшей грязи. Словом, пейзаж, достойный в своей унылости пера Достоевского, если бы не весело зеленеющие деревья.

Девушка шла, с наслаждением вдыхая прогретый солнцем весенний воздух. Зария ковыляла рядом, упрямо глядя под ноги и по обычаю занавесившись от солнца, ясного денька, своей спутницы и встречных прохожих челкой.

«А дома сейчас разгар лета…» – думала Василиса.

В общежитии небось раскалилась крыша, и в комнатах теперь духота да жарища. Тетя Нюра – бессменный комендант – наверняка привычно ругается с жилконторой по поводу текущих кранов, а Галька из соседней комнаты нет-нет да включает микроволновку, из-за которой на всем этаже вышибает свет. Ох, как же хочется домой! Хоть бы одним глазком взглянуть на Юрку (он, наверное, до сих пор ищет несчастную пропажу), на вечно поддатого повара Леню, на Гальку с ее ненавистной микроволновкой, даже на мать. Последняя, правда, совсем спилась. Но все-таки по ней скучалось тоже. Родня ведь… Какая ни есть.

Печальные мысли отлетели при выходе на главную улицу. Здесь изменилось все – стыдливо отпрянули подальше грязные закоулки, мостовая раскинулась от края до края, красивые каменные здания потянулись в апрельское небо, красная черепица весело топорщилась на покатых крышах. Хм… похоже, Василиса и впрямь жила и работала в трущобах.

А тут по мостовой цокали красивые лошади, проезжали богатые экипажи, горожане выглядели наряднее и богаче. На фоне некоторых Василиса в своем облезлом и полушубке (надетом к тому же совершенно не по сезону) и блеклой юбке казалась военной беженкой.