Страница 70 из 80
Во что бы то ни стало нужно увидеть Антуна!
Когда наступило время обеда, у нее вспотели ладони; пришлось то и дело вытирать их. Антун, разумеется, не входил в ее комнату, но все-таки она непременно должна с ним увидеться!
Майса завернула деньги в бумажку и держала их перед собой наготове.
Она слышала разговоры в столовой, шум отодвигаемых стульев, когда все встали из-за стола, а затем горничная унесла посуду, и дверь осталась открытой. К своему обеду Майса едва притронулась, и то лишь ради приличия.
Увидев, что Антун еще в столовой, она вся подобралась, как зверек в засаде, страстно желая одного — только бы он не ушел… Пока другие то входили в комнату, то выходили, он стоял, засунув руки в карманы, и, беззаботно насвистывая, украдкой поглядывал на Майсу.
Наконец Лена тоже скрылась, и он повернулся к дверям, чтобы уйти.
Майса стрелой бросилась за ним и, когда он с с улыбкой отмахнулся от нее, швырнула ему бумажку.
Возвращаясь бегом на место, она заметила в дверях гостиной окаменевшее лицо фру…
…Нет, дольше, чем до среды, ей здесь не продержаться! Глядя на запертые комнаты, она понимала, что скоро двери этого дома закроются для нее навсегда. Тетушка Раск торопилась пройти мимо, а если Арна на минуту задерживалась возле Майсы, фру тотчас звала ее. Они не допускали, чтобы с ней разговаривали о чем-нибудь, кроме шитья.
В ушах у Майсы стучало и шумело, когда она оставалась одна в комнате и видела, как, проходя мимо, все старались повернуться к ней спиной. Казалось, им было неприятно даже то, что она прикасается к вещам, которые они будут носить.
А после ужина она услышала, как в столовой фру обратилась к Лене таким ледяным, бесстрастным тоном, что у Майсы внутри все оборвалось:
— Если йомфру уже кончила, Лена, будьте добры, узнайте у нее, не согласится ли она получить деньги сегодня. Все равно ей осталось шить только завтра и послезавтра…
…Весь дом будто затаился в тягостном молчании, и Майса была так пришиблена и удручена, что во всем ей чудились признаки беды…
Возвращаясь к себе, она не замечала ни улиц, по которым шла, ни домов. Какой срам пришлось ей пережить у Транемов, и неужели все это так позором и кончится?..
Ей, несчастной, только и остается, что со стыда забиться, как мыши, в свою нору. Какой позор, какой позор… Они все такие сильные, такие могущественные. Что им стоит раздавить ее, как муху?.. Она чувствовала себя до того маленькой и жалкой, до того ничтожной…
Майса взглянула вниз, через перила моста. Может, броситься в реку, исчезнуть? Ведь никто и не заметит, что ее больше нет: ни Брандты, ни Юргенсены, ни Калнесы, ни Скэу — никто из тех, кто знает ее…
Исчезнуть?.. Нет, она не собирается исчезать… Она не хочет расставаться с тем, кто живет в мансарде. Пусть они думают о ней, что угодно, ей все равно! Ей до них дела нет!
Вот завтра она расскажет фру об этом хваленом Антуне, пусть знает, какой у нее сынок; все выложит, как оно было, — и про деньги и про все остальное, не будь она Майса Юнс! Она себе места не найдет, пока не сделает этого.
О сне в эту ночь и речи быть не могло: она проснулась в четвертом часу, и ей пришлось встать, потому что оставаться в постели было невмоготу.
Ну, погодите! Сегодня она все расскажет!
В это утро ей не к чему было смотреть на часы на башне Спасителя, она и так знала, что идет слишком рано, и, прежде чем подойти к воротам Транемов, несколько раз обошла вокруг квартала, чтобы протянуть время.
Да, да, она непременно поговорит с фру!
В комнатах никого не было, кроме Арны, которая завтракала в столовой, да тетушки Раск, еще не одетой и возившейся с утренней уборкой.
— Мы решили, йомфру Юнс, — сказала фрекен Раск, — что сегодня вам следует закончить то, что вы делали вчера. А второе платье, о котором мы договаривались, мы будем шить позднее.
Это прозвучало сдержанно и многозначительно, но Майса все-таки смело подняла глаза и посмотрела ей прямо в лицо; тетушка плотно закрыла дверь в столовую, словно стараясь воздвигнуть стену между Майсой и обитателями дома.
Если она не поговорит с ними…
— Откуда им в Париже знать, какая Грете толстая? — шутливо начала Арна. Прежде чем уходить, она зашла посмотреть на пальто сестры.
Но Майсе сегодня было не до шуток, и она, не поднимая головы, готовила к строчке шов на спине; он был выпущен до отказа.
Наконец она услышала голос фру. Пальцы сразу перестали слушаться, и Майса напутала в шитье…
Она стала медленно строчить, следя, чтобы игла осторожно прокалывала материю, и это помогало ей справиться с волнением. Но в горле что-то пульсировало, пока она напряженно ждала фру, ясно представляя себе, как она сейчас все ей выскажет…
Игла ритмично поднималась и опускалась… Нога Майсы ритмично нажимала на педаль… Она не оглядывалась, она вся превратилась в слух, но больше до нее не долетело ни звука…
Неужели фру сразу уйдет к Торпам? Она услышала, как та вышла из дому, а раньше перед уходом она всегда заглядывала к Майсе.
Напряжение так резко ослабло, что на мгновение Майса даже перестала шить. Придется ждать…
Сейчас фру, конечно, рассказывает обо всем Сингне, уж не иначе…
…Ох, чего они только не думают о ней… «Почему она сразу не вернула деньги тетушке Раск? Они же тогда лежали на полу!.. Верно, у этой Майсы совесть нечиста, раз она так кралась за Антуном в прихожую… Уж конечно, ни с того ни с сего он не вздумал бы совать ей деньги. Значит, она сама дала повод…»
Сомнения одолевали Майсу, и каждый раз, как фрекен Раск с неприступным видом проплывала мимо, мужество покидало ее.
А фру? А теперь еще фру Торп — разве кого-нибудь из них заставишь поверить ей?
Она сидела убитая и подавленная, с похолодевшими потными ладонями. К Торпам ее теперь, конечно, тоже не станут приглашать…
…Фрекен Грете равнодушно и спокойно примеряла пальто, лениво позволяя Майсе прилаживать и подгонять широкую спину, — уж ее-то ничего не трогало, она бы не встрепенулась, даже если бы Майса на ее глазах испустила последний вздох…
В передней раздались звонки. Два раза — значит, вернулась фру…
Надо набраться храбрости, все равно хуже не будет.
Майса снова попыталась настроиться на боевой лад. Решено: если фру не придет сюда, она сама попросит разрешения поговорить с ней. Сейчас она, верно, рассказывает тетушке Раск, как относится к этой истории Сингне…
А вот и она!
Фру была еще в шляпе, украшенной большим черным страусовым пером, желтыми лентами и цветами.
— Я хотела бы серьезно поговорить с вами, йомфру Юнс, — сказала она и опустилась на стул, стоявший поодаль.
«Ну, значит, не придется придумывать с чего начать, — решила Майса, — нужно только отвечать, и все».
Фру слегка откинула голову и высокомерно посмотрела на нее из-под опущенных век; в ее взгляде, пожалуй, чувствовалось удивление и любопытство — что в ней привлекательного, в этой уже не слишком молодой девушке с удлиненным желтоватым лицом и густыми сросшимися бровями?..
— Я должна откровенно сказать, что на этот раз у нас были большие сомнения, прежде чем мы решились пригласить вас. Да-да, йомфру Юнс, большие сомнения, — сказала она выразительно и устремила на Майсу свои красивые глаза. — На хозяевах дома, который служит образцом для других, лежат большие обязательства; приходится быть очень разборчивым по отношению к тем, кого к себе допускаешь. Не стану скрывать от вас: когда мы узнали, что вы ведете далеко не порядочный образ жизни и что вас часто встречают с разными студентами, да еще в общественных местах…
Майса вздрогнула и побледнела. С языка уже готов был сорваться рассказ об Антуне, как вдруг ее обвинили в знакомстве с Хьельсбергом. Кровь снова прихлынула к ее лицу:
— Никто не может сказать обо мне, фру, что я непорядочная.
— К сожалению, йомфру Юнс, летом мы собственными глазами наблюдали, как вы смеялись и кокетничали с каким-то студентом в Клингенберге и позволяли себя угощать. С нами был мой сын Теодор. Должна признаться, мы просто глазам своим не поверили… Мы могли бы вообще не иметь с вами больше дела…