Страница 80 из 80
А прошлым летом, когда в Кристиании был большой съезд естествоведов и в честь его участников устраивали пышные торжества и празднества с катанием на пароходах и в колясках, она узнала из списков, которые попались ей на глаза у доктора Скэу, что и он тоже приезжает…
Она сторожила у входа в Тиволи, где должен был состояться торжественный обед, стоя в густой толпе людей, собравшихся поглядеть на ученых. Она пришла туда задолго до трех и ждала возле самых ворот, держась за столб ограды. Наконец показались участники съезда. Некоторые, оживленно переговариваясь, шли парами, надев поверх парадных фраков легкие пальто, из-под которых нет-нет да и выглядывали ордена, другие держали в руках плащи… Они говорили по-датски, по-шведски и на других языках, а когда проходил какой-нибудь знаменитый ученый из другой страны, в толпе выкрикивали его имя… Но Майса не обращала на них внимания. Известных городских докторов все знали и так; каждый из них вел под руку кого-нибудь из гостей…
И вот… появился один из здешних врачей, низенький профессор, ведя под руку худощавого, крепко сложенного человека, который приблизил свое умное, живое лицо с широким подбородком к самому лицу профессора. Он что-то говорил и жестикулировал, а глаза так и сверкали за очками. Его хорошая черная шляпа была сдвинута набок — оно понятно, ведь на солнце жарко, — а в мягких темных волосах кое-где проглядывала седина. Майса сразу узнала эти волосы, хотя время оставило на них свой след! Узнала и умный улыбающийся рот…
Держа пальто на руке, он, перед тем как войти в ворота, на мгновение остановился, и его серые глаза рассеянно обратились как раз в ту сторону, где стояла она… Было время, когда они входили в этот парк вместе!..
Она заметила у него на лбу три глубокие морщины… Видно, немало ему пришлось пережить…
И она порадовалась при мысли, что едва ли какая-нибудь из них могла появиться по ее вине… Он сразу же нанялся в домашние учителя, как только она написала ему обо всем, и уехал из города. Так она и не узнала, как он к этому отнесся…
Но она никогда не была для него тем, чем был для нее он, теперь-то она отлично это понимала…
И она вспомнила, как по вечерам спешила на Грёнланнслере, выходя как раз из того самого дома, где сидит сейчас, как волновалась, как бежала, не чуя под собой ног, и до чего же ей хотелось скорее с ним встретиться. Бывало, уже у мясного ряда она начинала высматривать его и, наконец, увидев, замирала от страха и от радости!.. Вспоминать об этом можно было без конца, эти мысли никогда ее не покидали, да, наверно, никогда и не покинут…
— Знаешь, Майса, наши горничные очень удивляются — они никак не могут понять, почему все зовут тебя Майса Юнс, когда по-настоящему ты мадам Эллингсен.
— Вон что! Ну им-то до этого дела нет. А ты лучше занимайся своей куклой.
— Нет, но ты скажи, ты ведь была замужем за сапожником?
— Была, как же, целых восемь лет, и, господи, до чего тяжелые это были годы! — проговорила Майса, будто рассуждая сама с собой.
Она опять начала шить наперегонки со своими мыслями; они с новой силой нахлынули на нее сегодня, и она отдалась их течению…
Парижское пальто для куклы двигалось быстро, и вскоре ей осталось только вшить рукава и пришить воротник…
Солнце поднялось выше и освещало стенные часы, а Якуба в ожидании пальто продолжала играть…
…Чем только все кончится?.. Год за годом просиживает она у чужих окон с шитьем… Но ведь и этому тоже когда-нибудь придет конец; может статься, ревматизм не даст ей больше работать.
А как приятно, что благословенное солнце пригревает спину, то-то она пустилась в воспоминания да раздумья…
— Майса, уже ровно четверть двенадцатого. Руса идет к тебе узнать насчет примерки.
Якуба спустила куклу со второго этажа и повела через комнату.
— Пожалуйста, пожалуйста, фру Руса, входите.
— Ну как? По-моему, сидит прекрасно. Настоящее парижское пальто. Если вы будете дома, фру Руса, я скоро занесу его вам. Вы сможете надеть его даже до обеда, когда поедете с визитами.
И Майса еще некоторое время оставалась в комнате для прислуги, изображая портниху куклы Русы.