Обреченность

«ГРОЗА!»

В половине четвертого утра товарищ Сталин уехал на ближнюю дачу. Ему не спалось. Руководитель советского государства прошел к себе в кабинет и не раздеваясь, прилег на диван. Терзаемый мыслями долго лежал без сна, молча смотря в потолок.

Примерно в тоже самое время из штаба Западного военного округа по телефону был получен приказ «вскрыть красный пакет», что означало подъем войск по тревоге и выдвижение на намеченные им рубежи обороны.

Командованию корпуса была доведена запоздалая «Директива командующего войсками Западного особого военного округа с объявлением приказа Народного комиссара обороны о возможности внезапного нападения немцев в течение 22—23 июня 1941 года.

Для взвинченных до предела командиров частей это неожиданно стало облегчением.

Но из штаба был отдан приказ «Находиться в боевой готовности. Личный состав из казарм не выводить».

Начальник штаба 94го Кубанского полка майор Владимир Гречаниченко узнав о приказе долго матерился и кричал:

— Это какая же сволочь додумалась до такой измены?!

Наступил рассвет 22 июня 1941 года.

Линия горизонта на востоке начала медленно розоветь. В низине клубился легкий туман. Скоро должны были проснуться и запеть птицы.

Именно в этот момент раздался тяжелый, прерывисто-надрывный гул моторов.

Гул бомбардировщиков разбудил жену капитана Ракитина. Она накинула ситцевый халатик на ночную сорочку, плотнее прикрыла форточку. Подоткнула одеяло на детской кроватке, где спала маленькая Оля. Поправила подушку под головой сына Бориски. Подумала про себя:

— Учения...Вот и Николай ночевать не пришел, прислал красноармейца с запиской, что заночует в полку.

Вышла в коридор. В заставленном вещами и сундуком коридоре было тихо. Лился желтый свет от тусклой, засиженной мухами лампочки, свисающей на скрученном проводе с высокого потолка.

Гул моторов все ближе, ближе. Заревела сирена.

По спине пробежал холодок тревоги.

Она села на прохладную крышку сундука уже чувствуя приближение беды.

***

В казарме на тумбочке затрещал телефон. Дневальный вырвался из полудремы, схватил трубку телефона.

— Дневальный по эскдркрасноарм....

Крик на том конце провода оборвал его скороговорку.

— Какого хера ты еще стоишь, дневальный! Поднимай людей! Боевая тревога!

Человек с красной повязкой на рукаве вбежал на середину казармы. Оглянулся на двухэтажные кровати, тумбочки, фикус, стоящий в углу казармы и закричал:

— Эскадрон подъем! Боевая тревога!

Этот крик оборвал все- сны, прошлую жизнь, мечты.

Крик дневального и вой сирены застали красноармейцев неподвижно лежащими под одеялами. Через секунду уже отрывались от подушек стриженые головы, отбрасывались в сторону одеяла, мелькали босые ноги. Бойцы еще не успев вырваться из пелены домашнего сна с полузакрытыми глазами на ощупь хватали штаны, наматывали обмотки.

Помкомзвода сержант Борзенко за месяц до армии успел жениться. В коротком солдатском сне пришла любимая жена Лиза.

Она звала его к к себе «Борзик, ну где ты Борзинька» и тянула его руку к себе на живот. А он трясущимися руками уже торопливо рвал пуговицы на ее платье...

И тут, на самом интересном месте раздался крик дневального. Сержант открыл глаза — чертыхнулся: — Нет! Ну какие сволочи! Нет, чтобы бы объявить тревогу на десять минут позже!

Дежурный по эскадрону гремя ключами уже открывал оружейную комнату.

Хлопали двери. Из казарм выскакивали красноармейцы. Они мочились за углом, закуривали, спешили в строй.

Получив винтовку с боеприпасами и выбегая на улицу Борзенко шутливо крикнул дежурному.

— Война Сань, что ли?

Тот не ответил, отвернул свое конопатое насупленное лицо.

Звук моторов все нарастал и нарастал. Красноармейцы получив винтовки, выбегая из дверей, щурились, зевали, кое-кто побежал за угол казармы. Наскоро справив малую нужду становились в строй.

За два года службы Борзенко уже знал, если в выходной день объявили тревогу, пропало воскресенье. Сейчас объявят кросс.

Прибежал встревоженный командир эскадрона капитан Ракитин. Встревоженно осмотрел строй, подозвал к себе старшину. Спросил:

— Все на месте? Кого нет?

— Так точно, товарищ капитан. Все на месте. Четыре человека в наряде. Один в санчасти.

Капитан прошелся перед строем. Кажется, что каждому заглянул в душу.

— Война ребята!

Строй колыхнулся

— Как война? С кем?..

— С фашистами. Некогда отвечать на вопросы. На границе уже идет бой. Седлать лошадей!

Казаки эскадрона бросились к конюшням. Выводили и седлали лошадей.

Вдали, в утреннем небе, появилась армада самолетов.

Они летели строем, на разной высоте, медленно, уверенно.

У Ракитина в голове шевельнулась малюсенькая надежда.

— Может быть наши?

Но надежда тут же пропала, потому что от летящего строя отделилось несколько теней, скользнули прямо к военному городку. На фюзеляжах и крыльях с желтыми концами мелькнули черные кресты.

Три пары «Юнкерсов» завывая пронеслась над крышами казарм, городком, в котором жили семьи командиров развернулись над лесом, и сделав крутой вираж стали стремительно возвращаться.

Задрожали стекла, заржали кони.

Одна из казарм вдруг вздрогнула, рассыпаясь по кирпичам и медленно сползла вниз.

С неба продолжали сыпаться бомбы.

Ракитин представил, как сейчас авиационная бомба пробьет крышу казармы и взорвется, убивая и калеча беспомощных безоружных людей.

— Конец! -Подумал Ракитин и срывая голос заорал:

— Во двор! Бегом! Марш!

А когда бойцы выскочили на двор, закричал снова:

— Рас-средоточссь! — Стадом не стой! Лошадей в укрытие!

Казаки вскакивали в седла, но как град на них сыпались и сыпались осколки малокалиберных осколочных бомб «Шпренг Диквант» SD-2. Остановить этот кровавый молох могли только самолеты или зенитки Красной армии.

Но зенитчики за несколько дней до начала войны были направлены на корпусные учения у села Крупки.

Армаду немецких бомбардировщиков могли остановить недавно полученные новейшие истребители МиГ-3. Но летать на них в полку почти никто не умел. Обучение и облетку прошли только 16 летчиков.

Согласно распоряжения командующего округом ВВС, в связи с переходом на новые самолеты было приказано снять со старых самолетов И-16 все вооружение, а самолеты перегнать на базу.

Командир авиаполка Полунин приказ не выполнил. Оставил два десятка ишачков. Не потому что, заподозрил измену. Не дошли руки. Не успел.

В ночь с субботы на воскресенье майор Полунин остался в штабе. Сначала засиделся над документами, а потом бросил у двери хромовые сапоги и прилег на стульях в своем кабинете. Вскоре в коридоре где стоял дневальный раздался здоровый командирский храп. Слышалось невнятное бормотание.

Дежурный по полку настойчиво тряс его за плечо.

— Товарищ майор, товарищ майор... вас командир дивизии, срочно!

Полунин вскочил, спросонья закрутил головой, ища телефонную трубку. Рука машинально потянулась к вороту гимнастерки, вытянулся по стойке смирно.

— Майор Полунин у аппарата, — доложил комполка и сквозь треск помех услышал ажурный мат комдива.

— Твою царицу мать! Спишь майор?! — В трубке слышалось хриплое дыхание. — Прямо на тебя идут немецкие бомбардировщики. Поднимай полк!

— Какие мои действия, товарищ генерал? По-прежнему огонь не открывать? Принуждать к посадке? — Спросил комполка.

— Ты офуел майор?! — Рык комдива. - Их там сто или двести! Армада! Это война, Иван. Задержи их! Любой ценой задержи!

Полынин гаркнул:

— Понял! Есть задержать, товарищ генерал — Хрястнул трубкой по телефону:

— Ага... задержи. А какая же сука придумала перед самой войной у нас самолеты забрать?

Заметался по кабинету, натягивая сапоги. Застегивая на ходу портупею с кобурой, выскочил из штаба. Сбегая с крыльца, подвернул ногу. Выругался сквозь зубы.