Страница 67 из 83
Поезд шел и шел по пустыне, ненадолго останавливался в Ашхабаде и Мерве, а потом, ровно через сорок восемь часов, устало подполз к одноэтажному каменному вокзалу города Чарджоу. В то время это был второй по величине город Туркмении, областной центр, насчитывавший около шестидесяти тысяч жителей, но Мещеряк знал о нем только то, что он на весь мир славился своими сахарными дынями.
Однако мысли о том, что теперь ему, возможно, удастся вкусить этой золотистой сладости, у него не возникало. Думал он совсем о другом.
Глава третья
На привокзальной площади стояли крепкие, сильные деревья. К одному из них был привязан ишак, который трубно ревел. В нескольких шагах от него стоял старенький «газик».
Но деревья не давали прохлады. Воздух был недвижим и тверд. А когда возникал ветер, налетавший порывами, Мещеряк чувствовал, как его лицо опаляет зной пустыни.
Этот горячий ветер местные жители называли «афганцем». Он поднимал тучи песку, который слепил глаза, набиваясь в уши и в рот.
Площадь пусто и отрешенно белела под прямым слепящим солнцем. Асфальт был мягок и пружинист. В застойном летнем зное по–детски слабо лопотал арычок. Лопотал что–то неразборчивое, восточное. К ишаку подошел краснобородый туркмен с темной морщинистой шеей, вылезавшей из грязного халата. Отвязав ишака, он взобрался на него, свесив почти до земли босые ноги, произнес «к–хе» и уколол ишака концом короткой палки. И странное дело — ишак замолк, присмирел и протрусил мимо Мещеряка.
Тогда Мещеряк шагнул под пыльную тяжесть листвы белых» акаций, оберегавших арычок от солнца. И тут его окликнули:
— Товарищ!..
Через площадь бежал солдат в мягкой ковбойской шляпе и выгоревшей гимнастерке, стянутой брезентовым поясом.
— Разрешите, товарищ…
Следом за солдатом к Мещеряку свободным быстрым шагом подошел поджарый старший лейтенант с узкими глазами. Что случилось? Проверка документов?.. Старшего лейтенанта, надо думать, удивила морская форма. Но когда старший лейтенант, лихо откозыряв, произнес: «Мы за вами…», Мещеряк сообразил, что красноводский майор, устроивший его на поезд, явно перестарался и дал знать в Чарджоу о том, в каком вагоне он едет. Но на перроне, как водится, была толчея, и старший лейтенант с ним разминулся.
К чему такая торжественная встреча?.. Мещеряк неохотно отдал водителю «газика» свой вещмешок, а потом молча пожал сильную руку старшего лейтенанта, назвавшегося Ризаевым.
— Мне поручено…
— Далеко ехать? — спросил Мещерян.
— Зачем далеко? Всего три квартала…
— Тогда, быть может, пройдемся? — спросил Мещеряк, которому хотелось размять ноги.
— Садыков, отвези вещи… Мы пойдем пешком, — распорядился старший лейтенант и пристроился к спокойному шагу Мещеряка.
Они свернули на главную улицу, которая шла параллельно железнодорожному полотну. Улица была застроена невзрачными кирпичными домами. В одном помещалась фотография, в другом военторговская столовая, в третьем — парикмахерская, вход в которую был занавешен марлей от мух. Крашенные известкой стены домов и глиняные заборы, тянувшиеся вдоль улицы, дышали медленным ленивым жаром летнего полдня. На перекрестках через арычки были переброшены пешеходные мостки.
Воздух был сух и редок. Деревья, истомленные духотой, уже так ослабли, что не производили никакого шума, и тишина, в которой они стояли, была такой неподвижной, что Мещеряку казалось, будто он слышит, как сухо потрескивает, лопаясь от жары, их старая темная кора. Людей на улице не было.
— И всегда у вас так жарко? — спросил Мещеряк. Он чувствовал, как на лице дубеет кожа.
— Зачем всегда? Бывает и жарче, — усмехнулся старший лейтенант.
Слова он произносил раздельно и отчетливо. Он выпускал фразы короткими пулеметными очередями.
— Раньше днем никто не работал. Магазины были закрыты. Конторы были закрыты. Работали утром, работали вечером. А днем дома сидели.
— А дома разве не жарко?
— Дома хорошо. Ставни закрыты. Полы хозяйка водой моет. Приятно.
Мещеряк не стал возражать. После лысого (ни деревца, ни кустика) и морщинистого (вся земля в трещинах) Красноводска, этот Чарджоу или Чарджев, как называв свой город Ризаев, выглядел молодым зеленым щеголем: хоть какие ни есть, а деревья, и растет возле арыков несмелая травка, и даже можно выпить стакан газированной воды с сиропом. Вот и старший лейтенант явно гордится своим городом. Он, надо думать, из местных…
— Из Термеза.
Судя по золотой и красной нашивкам, старший лейтенант уже успел побывать на фронте. Ранен он был, как выяснилось, на Кольском полуострове.
— Здесь жарко, гам холодно, — сказал он. — Страна большая. — И поднял руку. — Нам на ту сторону.
Уже знакомый Мещеряку «газик» с брезентовым верхом стоял возле одноэтажного кирпичного домика с часовым у входа. За рулем «газика» скалил в приветливой улыбке жемчужные зубы Садыков. Ковбойская шляпа с обвисшими полями сидела блином на его стриженой макушке.
Часовой посторонился, и они поднялись на крыльцо. Старший лейтенант провел Мещеряка по коридору в чистенькую комнатку с одним окном, забранным густой железной решеткой. Окно выходило на внутреннюю веранду, и в комнатку не заглядывало солнце. Там было прохладно и тихо.
Первым делом Мещеряк ознакомился с шифровками, поступившими на его имя. В первой говорилось, что Нечаев откомандирован в его распоряжение, и, следовательно, его можно ожидать со дня на день, а во второй Мещеряку рекомендовали обратить внимание на районы Чарджоу–Фараб и Ургенч–Хива, поскольку именно там находятся объекты, которыми не преминет заинтересоваться известное ему лицо.
Фараб, Ургенч, Хива… Эти названия ему ничего не говорили, и Мещеряк подошел к географической карте, занимавшей половину стоны. Он долго вглядывался в светлые кружочки, которыми были помечены на карте эти населенные пункты, но кружочки были пустыми, и он никак не мог представить себе, какими они окажутся в действительности. Он не обладал достаточным воображением для того, чтобы наполнить их жизнью.
За этим занятием и застал его старший лейтенант Ризаев, вернувшийся после недолгого отсутствия.
Оторвавшись от карты, Мещеряк спросил, не найдется ли у Ризаева атласа или хотя бы школьного учебника географии. Это все, что ему сейчас необходимо.
Дочь Ризаева училась в восьмом классе, и он пообещал раздобыть учебник. Потом сказал:
— Товарищ гвардии подполковник только что звонил. Спрашивал, прибыли ли… Он на бюро обкома. Просил его подождать.
Мещеряк кивнул.
— Это ваш кабинет. Я приказал, чтобы сменили бумагу на столе и принесли графин.
Уж не принимают ли его за инспектора? Зачем ему кабинет?.. У Мещеряка было такое чувство, словно его повышают в звании. Он посмотрел на Ризаева. Что еще?..
— Номер в гостинице вам забронирован. У нас одна гостиница. Это тут же, за углом.
Что еще?
— Талоны в обкомовскую столовую сейчас принесут.
Мещеряк продолжал молчать.
— Машина в вашем распоряжении. По указанию гвардии подполковника…
Ого, ему уже оказывают адмиральские почести!.. Мещеряк улыбнулся и спросил:
— Это все?
— Если вам еще что–нибудь нужно… — старший лейтенант Ризаев был начисто лишен чувства юмора. — Мой телефон шесть двадцать один.
— Хорошо, — Мещеряк кивнул. — Спасибо.
— Я могу идти?
Отпустив Ризаева, Мещеряк расстегнул китель и, повесив его на спинку стула, улегся на прохладный клеенчатый диван. Ему хотелось побыть одному.
Окно было открыто. Оно выходило во двор, над которым свежо и прохладно голубело высокое небо. Посреди дворика стоял колодец, и слышно было, как скрипит деревянный ворот и звякает цепь. И еще был слышен тяжелый плеск воды.
В гостинице — вавилонское столпотворение. Содом и Гоморра, как на восточном базаре… Хлопали двери, сипели чайники, переругивались женщины… В коридорах сладко пахло тушеной морковью и пустыми супами военного времени.