Страница 62 из 83
Мещеряк остался с Титовой.
Они медленно перешли через дорогу. Поселок спал. Голос Титовой тоже был ночным, загадочным.
— Калитка чуть дальше…
Он не ответил. Ему передалось ее беспокойство. Он еще ни в чем не был уверен. Догадка, мелькнувшая у него днем, все еще ждала своего подтверждения. Кто мог знать, увенчается ли поиск успехом? Хоть бы Нечаев скорее вернулся. А до тех пор он, Мещеряк, должен идти другом путем.
Титова толкнула калитку. К дому, стоявшему посреди усадьбы, вела узкая тропка. Титова повела Мещеряка к боковому крыльцу, которое прилепилось к веранде.
На дверях висел черный замок. Титова открыла его ключом. Предупредила:
— Осторожно, сейчас я найду свечу…
Пламя свечи было немощным, белым. Мещеряк огляделся. Ключ от замка Титова положила на стол.
— У вас совсем новый ключ, — сказал Мещеряк. — Вы что, старый потеряли?
— Нет, старый я отдала жильцам, у нас одинаковые замки, — ответила она. — А этот пришлось сделать.
— Где? Мне тоже надо заказать…
— На заводе, конечно, — она удивилась его вопросу. — Я ведь работаю. В инструментальном цехе.
— И вы можете попросить, чтобы мне…
— Зачем? — она перебила его. — Я вам сама сделаю. Я ведь работаю слесарем.
— Вы?
— У меня шестой разряд, — ответила она с вызовом и кокетливо улыбнулась. — Но это, как видите, не мешает мне оставаться слабой, беззащитной женщиной.
Пламя стеариновой свечи мягко освещало комнату, в которую Титовой каким–то чудом удалось втиснуть громоздкий буфет, два платяных шкафа, диван, трюмо и никелированную кровать с шишечками. На буфете — мал мала меньше — стояли фарфоровые слоники, на стенах висели фотографии в кокетливых рамочках. Взгляд Мещеряка скользнул по слоникам, по вышитым салфеточкам и остановился на коврике, который был прибит над кроватью. Там висел фотоаппарат в кожаном чехле.
— У меня такой беспорядок… — пропела Титова и, схватив платье, висевшее на спинке стула, запихнула его в шкаф. — Хотите наливочки?
Он не ответил. Его раздражала ее болтовня. На кой черт ему наливочка? Другое дело этот фотоаппарат…
— Вы занимаетесь фотографией? Я не подозревал, что у вас столько талантов…
— Что вы!.. — Титова замахала пухлыми ручками. — Это мой муж хотел… Он купил аппарат перед самой войной, мы собирались на курорт, в Сочи. Вы бывали в Сочи?..
— Бывал… Можно его посмотреть?
— Пожалуйста. А я тем временем наливку достану. Она в буфете.
Мещеряк снял аппарат со стены. Судя по номеру, это был ФЭД второго выпуска. На ладонь выпала пустая кассета.
Титова сказала правду. Этим аппаратом еще не пользовались.
А на столе уже стоял графин с наливкой. Рюмки Титова протерла полотенцем.
Повесив ФЭД на место, Мещеряк присел к столу. Спросил:
— За что мы выпьем?
— За наше знакомство, — ответила Титова, поднимая рюмку.
Стекло зазвенело жалобно, тоскливо. Зато наливочка оказалась отличной.
Выпив, Мещеряк поставил рюмку на стол и попросил разрешения закурить.
Ключ, которым Титова открыла висячий замок, все еще лежал на краю стола, возле подсвечника. Мещеряку почему–то снова захотелось взять его в руки.
— Да оставьте вы его… — капризно сказала Титова. — Лучше расскажите что–нибудь…
— Любуюсь вашим искусством, — сказал Мещеряк.
— Тогда возьмите его себе, — играя глазками, сказала Титова. — На память. У меня есть еще один.
Надо было быть круглым идиотом, чтобы не понять намека. Она предлагала ему воспользоваться этим ключом. Но Мещеряк притворился непонятливым.
— Красивая работа, — сказал он. — Люблю красивую работу.
— Это еще что!.. — Она сморщила носик. — Вот с ключами Локтева мне пришлось повозиться. У них там такой хитрый замок…
Он с трудом унял дрожь в коленях.
— От входной двери?
— Да нет, от сейфа… Анна Сергеевна меня попросила. Ведь ее Николай так рассеян. Она боялась, что он потеряет… Прелестная пара, неправда ли? Живут, как голубь с голубкой…
Она стала рассказывать о Локтеве, об Анне Сергеевне, но Мещеряк уже не слушал.
До встречи с Нечаевым оставалось немногим более десяти минут.
Нечаев уверял, что справится до шести вечера, но Мещеряк знал по собственному опыту, что не так скоро дело делается, и настоял на том, что встреча состоится либо в восемь, либо в десять, либо, наконец, в двенадцать часов. Если же Нечаев не управится и до полуночи, и такое может случиться, то Мещеряк будет ждать его утром. На том и порешили.
Все началось с догадки…
Когда они покинули территорию завода, Мещеряк принялся подтрунивать над Нечаевым, который в присутствии Анны Сергеевны вел себя как мальчишка. «Ты что, проглотил язык? — спросил Мещеряк. — Мне тебя даже жалко стало» — «Меня?..». — Нечаев, как истый одессит, обиделся и начал божиться, что Мещеряку померещилось. Красивая женщина, кто спорит, да только не в его вкусе… У Нечаева на сердце другая, хотя ту, другую, тоже зовут Аннушкой…
Выпалив все это, Нечаев замолчал, досадуя на себя за то, что Мещеряку удалось вырвать у него признание, и унесся мыслями в свое светлое, солнечное прошлое, в котором ровно шумели, накатываясь на гальку, теплые волны Черного моря, спело желтели тяжелые подсолнухи и скрипели груженые арбы на пыльном шляху под Чебанкой… В этом прошлом был медовый запах яблоневых садов, был старый дом с балкончиками на улице Пастера, были усталые глаза матери… На память об этом прошлом Нечаев до сих пор хранил прокуренную отцовскую трубку. Ту самую, которую Мещеряк вернул ему в подмосковной избе…
Ни время, ни расстояние не могли отдалить от него это прошлое, в котором ему все было до боли знакомо и дорого. Он хранил его в себе (даже пустую клетку, в которой когда–то картаво кричал попугай, даже «курящую Венеру» из парадного) и возвращался в него всякий раз, когда ему становилось одиноко и тоскливо. Он был еще молод, но уже знал, что человек не может отказаться от своего прошлого и что ошибаются те люди, которые думают, будто бы всегда можно «начать жизнь сначала».
Ворчливый голос Мещеряка заставил его, однако, вернуться из тихого прошлого в войну, под тревожное небо этого уходящего для, на узкий дощатый тротуар… Куда ведет он? Что ждет его, Нечаева, за углом? Какие новые испытания готовит ему жизнь?..
Но если с ответами на эти вопросы можно было еще повременить, то на другие — Нечаев чувствовал ото — он и Мещеряк обязаны были ответить уже сегодня. И он, не придавая особого значения своим словам, как бы невзначай спросил Мещеряка, обратил ли тот внимание на перстень, который Анна Сергеевна носила на указательном пальце левой руки.
— Перстень как перстень, — сказал Мещеряк. — А что?
— Где–то я такой уже видел… — произнес Нечаев. — Золотой овал, а в нем белая женская головка… Не могу только вспомнить…
— Право, я в этих вещах не разбираюсь, — признался Мещеряк. — Моя жена как–то обходилась без драгоценностей.
— Моя мама тоже, — сказал Нечаев. — У nee, правда, было обручальное кольцо, но она его снесла в «Торгсин». Давно, я тогда еще в школу ходил. Не то в тридцать втором, не то в тридцать третьем.
— Не она одна, — сказал Мещеряк. — Хотя войны тогда и не было.
Да, тогда не было ни окопов полного профиля, ни бомбежек, ни румынских гренадеров, прущих на рожон, ни беженцев… Беженцев? Почему он вспомнил о беженцах? Мог бы вспомнить Одессу, Севастополь, Подмосковье наконец…
А он думает о незнакомом человеке с высокими ватными плечами, который ищет свою семью… Не потому ли, что у этого человека была… Ну да, у него была брошь, камея… Белая женская головка в золотом овале. Что это, случайное совпадение?
Он схватил Нечаева за руку.
— Ты помнишь того поляка, которого тебе привели на вокзале? Никак не могу вспомнить его фамилию…
— Ярошевича?..
— Верно, Ярошевича. Сигизмунда Ярошевича. Надо его непременно найти. Понимаешь?
— Не совсем, — признался Нечаев.
— Мне нужна его камея… — Мещеряк был бледен. — Надо найти этого человека. Из–под земли.