Смилодон

— Это черт знает что такое! Не приличный дом, а какой-то притон. Завтра же об этом будет знать герцог Орлеанский, — присмиревший было Мирабо воодушевился, попытался взять Бурова на голос, однако тот чуть усилил хватку, и граф сразу же ушел от темы. — Уй! Ай! Ой!

Переступая на цыпочках, он вихлял нехилым задом и являл собой зрелище донельзя трагикомическое.

— Понятно, — sous-maitresse оценила ситуацию и принялась действовать жестко и решительно. — А ну-ка, девочки, убрались в номера. Чтобы ни одной скважины я в коридоре не видела. Живо, живо, живо! Жоржета, хорош реветь, вставай вымой рожу. Жан-Пьер, давай вниз, на дверь, никого не пускай. А ты, Луиза, займись господином графом. Благодарю вас, сударь, можете отпустить его.

Слово sous-maitresse здесь значило много. Вышибала-циклоп кинулся к лестнице, противница Содома поднялась, защелкали, будто стреляя, язычки замков.

— Ну, мы пойдем пока греть постельку, не задерживайтесь, господа, — сказали Клотильда и Анжель, сделали короткий спурт и стремительно исчезли за дверью. Настала тишина, нарушаемая лишь дыханием графа, хриплым и прерывистым, но одновременно нетерпеливым и выжидающим.

— Значит, ты опять за свое, маленький грязный засранец! — баба в панталонах подошла к нему, ласково, словно нашкодившего ребенка, взяла за воротник и с плотоядной улыбкой потянула за собой. — Ну-ка, пойдем, мамочка отшлепает тебя, как следует. А еще у мамочки есть для тебя игрушка. Твоя любимая. Большой, деревянный, обтянутый бычьей кожей годмише . Сейчас мамочка достанет его, смажет, как следует, маслицем и вволю поиграет со своим маленьким вонючим засранцем…

Ее голос, манеры и выражение лица не обещали графу ничего хорошего. Тем не менее он вздохнул, потупился и с какой-то обреченностью двинулся за ней в недра борделя. Загудели вощеные полы под ногами бабищи, хлопнула дубовая дверь на лестнице, вскрикнул, словно укушенный за нежное место, граф. А впрочем, почему “словно”?..

— Слава тебе, господи, — sous-maitresse, истово перекрестилась и за неимением иконы посмотрела на эстамп. — Как же мне надоел этот болтливый бугр ! Надеюсь, после Луизы он придет в себя не скоро. Прямо камень с души. Еще раз благодарю вас, господа.

На эстампе был изображен в ярких красках кавалер, с чувством ублажающий разом полдюжины дам .

— Конечно, Луиза — дама серьезная, — счастливо улыбнулся Буров, кашлянул многозначительно и посмотрел на шевалье. — А не пора ли нам, мой друг? Девочки уж, верно, заждались.

Ну да, постель нагрета, дилижанс наготове.

— О, я не смею вас больше задерживать, господа, — спохватилась sous-maitresse. — Этот похотливый шут, право, не стоит вашего времени. Счастливо повеселиться.

Однако повеселиться, и уж тем более счастливо, ни Бурову, ни шевалье не довелось. Только sous-maitresse сделала книксен и хотела откланяться, как послышался душераздирающий, леденящий душу вопль. Кричали совсем рядом, в комнате Клотильды.

— О, боги, за что! — sous-maitresse, бросившись по коридору, рывком открыла красную, украшенную сердечком дверь. — Ну что там у вас? Заткнитесь вы, скважины!

Голос ее вдруг прервался, несколько мгновений она хранила молчание, а потом сама заверещала, как свинья, которую режут без сноровки, тупым ножом.

— Что это с ней? — удивился Буров. — А с виду такая рассудительная особа…

— Может, дилижанс увидела? — пожал плечами шевалье. — Не будем гадать, пойдем посмотрим.

Переживала sous-maitresse не зря. В полумраке будуара раскинулись два тела, женских, очень недурных. Клотильда выставляла напоказ молочную округлость ягодиц, узкие, янтарно-желтые пятки, пленительные изгибы бедер. Когда же вошедшие взглянули на Анжель, лежавшую на спине, то остолбенели от ужаса — на ее груди извивалась змея! Тварь, тихо зашипев, подняла плоскую голову, двигаясь с убийственным изяществом, разомкнула кольца и волнообразно устремилась — нет, не наутек — к людям. Догадаться зачем, было несложно. “Что же это за порода? Вроде не эфа ”, — Буров взялся было за шпагу, но где ему было тягаться с шевалье — свистнула отточенная сталь, с легкостью описала полукруг, превратилась в разящую молнию. Sous-maitresse в ужасе уставилась на яркую, вытянувшуюся безвольно ленту. Та была не такая уж и длинная — пару локтей, не более.

— Осторожней, мой друг, — Буров тоже вытащил шпагу, быстро сделал резкий, упреждающий жест. — Змеи умирают трудно.

Знал, что говорил. Как-то на его глазах на треть раздавленная гадина укусила человека. Насмерть, через армейский сапог. Попала, стерва, точно в кровеносное русло.

— Ну, значит, этой здорово повезло, — хмуро усмехнулся шевалье и, не скрывая отвращения, тронул рептилию испачканным кровью клинком. — Пусть спасибо скажет.

От легкого движения шпаги змея распалась на половинки. Продольные. Она была рассечена от носа до хвоста. Вот это да! Это тебе не свечки кромсать в приятной компании .

Однако не время было восторгаться виртуозным мастерством шевалье. “Дилижанс, блин”, — Буров посмотрел на Клотильду и Анжель, коротко вздохнул и, сдернув со стола скатерть, начал запаковывать в саван останки рептилии.

— Будем вызывать полицию?

В его вопросе слышался ответ.

— Ну вот еще, — встрепенулась sous-maitresse, дернула плечом, покусала губу. — Без легавых обойдемся. Все одно мертвым не поможешь, а живым к чему неприятности? Иначе полагать может только полный идиот.

Она уже успела справиться с собой. Что поделаешь, се ля ви. Минуты слабости бывают у всех.

— Мы не идиоты, — заверил sous-maitresse Буров и как бы в подтверждение сказанного веско забренчал луидорами: — Вот за шоколад. Вот за скатерть. Вот девочкам на похороны.

Девочкам на похороны! В лучшем случае бросят в Сену — и все дела. Хорошо, если чего-нибудь тяжелое привяжут.

— Мерси, — приняла золото бандерша, покачала на руке, отвела глаза. — Я думаю, господа, вам лучше сменить дом. А то как бы этот не превратился в гадюшник.

Сама она точно идиоткой не была.

И пошли с гульбища Буров с шевалье без радости, в задумчивости, молчком. Не дети малые, понимали отчетливо, в какое влипли дерьмо. Кто-то все-таки их вычислил, выследил и чудом не убрал. Снова помешал его величество случай. Да, тут было о чем подумать.

На улице было мрачно, промозгло и стыло. Ветер рвал с деревьев исподнее листвы, оголяя черные, корявые скелеты, тучи оседлали крыши домов, уличный фонарь был тощ, как виселица. Ночь напоминала злобного, замерзшего пса, готового хоть сейчас вцепиться в глотку. Однако все эти мелочи не трогали Бернара. Невзирая на высокую влажность и низкую облачность, он невозмутимо резал на своей любимой книге копченый кусок сказочно благоухающей свинины. Истово жевал, облизывался, с чувством вытирал пальцы о шелковый, не по размеру, плащ. Всем своим видом он излучал довольство и умиротворенность, смотреть на него после происшедшего в борделе было тошно.

— Вкусно пахнет, — заметил Буров, усаживаясь в карету. — Умеют их сиятельство жить.

— Да уж, — согласился шевалье, сел и шумно потянул носом воздух. — И еще как.

Карета внутри благоухала мускусом, амброй, чистым, разгоряченным в любви женским телом. Бернар, похоже, первым делом вдарил по аристократкам, а уж потом по свинине. Гад… И никаких тебе рептилий в постели. М-да.

— Хорош жрать! Трогай! — неожиданно разъярился шевалье, стукнул кулачищем в стену, глянул вопросительно на Бурова. — Куда? К Бертолли? Отлично, не хрен ему спать. — Снова приложился кулаком и заорал так, что рысаки всхрапнули. — На правый берег давай, так твою растак! Я тебе покажу свинью, я тебе покажу баб в карете! В бараний рог согну! Сгною! Раздербаню!