Страница 30 из 171
ЛАЙОШ КАШШАК
МАСТЕРОВЫЕ Мы не профессора, и не томные златоусты-попы, и не герои, под общие вздохи идущие в бой, те, что сейчас повсюду в беспамятстве вповалку лежат - на исхлестанных молниями полях, на затопленных солнцем горах, на дне морском, повсюду, во всем мире. Под синевой небосвода полощется время в бесцельной крови. Но мы – вдали от всего. Мы внизу, в казарменной темени доходных домов, безмолвные, вечные, заполняющие всё и вся, словно сама материя. Вчера мы рыдали, но завтра, быть может, век удивится нашим делам. Да! Потому что из наших короткопалых уродливых рук изливается свежая сила, и завтра она прольется на новые стены! Завтра обрушим на развалины жизнь – громады из асбеста, железа, гранита. Прочь бутафорию государства! Прочь лунный свет и кабаре! Воздвигнем небоскребы, а игрушками будут модели Эйфелевой башни. Мосты – на быках из базальта. Стальные знаменья на площадях. Столкнем на дохлые рельсы воющие, огнедышащие паровозы! Чтобы они метеорами мчались по своим орбитам. Чтобы сверкали. Мм смешаем невиданные краски. Протянем по дну океана новые кабели. Очаруем прекраснейших женщин, чтобы земля вынянчила новый род, чтобы новые поэты, ликуя, воспели новый облик времени В РИМЕ, ПАРИЖЕ, МОСКВЕ, БЕРЛИНЕ, ЛОНДОНЕ И БУДАПЕШТЕ. ПОД СИНИМИ ПРОСТЫНЯМИ… Под синими простынями лежат сегодня мои умершие. О братья, затянутые в омут беды и водоворотом боев выброшенные на берег, вы проходите вереницей, и в каждом, словно свеча, горит мечта и таится воля, подобная сжатой стальной пружине. Моя память сплела из вас венок, и тяжелый запах вялых цветов течет над печальными городами. Матери и дети понуро сидят за пустыми столами, и их собственные тени падают со стен и пригибают к земле их плечи. Может быть, и мы мертвецы, мы – убитые волки, прикованные цепью к ребрам нашей грудной клетки. И только моя песня, восходящая мерцающим дымом из печи страданий, устало плывет над вами, вбирая горький дым мастерских и заводов, паровозов и пароходов. О братья, захлебнувшиеся на тонущих улицах, убитые на алых площадях, похожих на скотобойню! Я думаю о ваших руках, рвавшихся к творчеству, о неспокойном свете ваших темных глаз. Я – с вами, я живой узел на нити вашей судьбы. О взорванные столпы моей жизни, воздавая хвалу даже звуку ваших имен под гром цепей и оружия, я колочу кулаками в запертые двери. КРИК ПО ВЕСНЕ С кем перемолвлюсь словом, кому отдам половину своего хлеба? С кем поделюсь верным своим инструментом, что закалял и оттачивал долгие годы? Горечь в этих вопросах, горечь и тревожная боль, и еще не встретил я брата, кто бы ответил на них словами простыми и мудрыми. Мы сражаемся, мы в бою, слышу вокруг,- но увы! - только мертвых вижу везде, в долинах, на склонах холмов. Здесь неведом открытый взгляд, неведом радостный крик. Однажды вечером я сел в лодку, чтоб забросить рыбацкую сеть, рыбу ловил я – и трупы вытаскивал из воды: юную девушку с нерожденным ребенком во чреве и юношу, у которого в сердце ржавел кухонный нож. Вот оно, новое поколение, думал я, и пытался отогреть их у себя на руках, но они безмолвно спали под безоблачным звездным небом. Время надругалось над нами, пространство ускользнуло из-под наших шагов. Но я возглашаю: если нет матерьяла, который мы бы могли обработать своим инструментом, подымем ввысь мускулистые руки, как орудия справедливости! За нашу жизнь. За жизнь наших страждущих братьев. У тех, кого бьют кнутом, кости должны быть из стали, кого хоронят живьем, те должны воскреснуть даже из мертвых. Братья, пора подняться со дна на поверхность, из глубины шахт, из-под руин закрытых заводов. Пора послужить себе в эти горькие дни, когда хлеб наш черств, как камень, и ночи наши бессонны. ПЕРЕВЕРНУТАЯ СКРИЖАЛЬ Не я был первым, не я – последним, кто вскочил на коня, чтоб скакать навстречу свободе - надо мной проносились воспоминания юности, знамена яростных битв, поцелуи, что ранили сердце, И вот мои сумы наполнены свежей добычей, я раздам ее тем, кто был менее ловок и счастлив, кто выбыл из битвы, прежде чем наступил вечер, прежде чем вспыхнули яркие костры надежды. В этой битве братья обрели подлинных братьев, мы горели и крепли в одной купели, где-то билось за нас много чистых сердец, в них сквозь боль и страданья зрели победы, И однажды нежданно, как смерть, мы двинулись к городу, непроницаемо замкнутому в тернии, мы принесли с собой сокрушительный ключ, что запирает и отпирает любые ворота. Свобода, весть о твоем приходе сияла так ярко, что все, кто не верил в тебя, были ввергнуты в гибель. Мирно ходят ныне стада на пастбищах наших, и с улыбкой в постелях своих пробуждаются дети.