Дети Кремля

— Свою вину? А в чем вина, хотелось бы знать?

Я продолжала вглядываться в его лицо, и чем дольше вглядывалась, тем все более знакомым казался мне его низкий, с вертикальной морщинкой лоб, коротко остриженные, рыжеватого оттенка волосы, срезанный подбородок.

— Так вот, — сказал Василий, конечно же, это был он, — «голубя» послал вам  я. Как привет. Называйте, как хотите.

Он произносил слова отрывисто, словно рубил их пополам. Надменные губы его дрогнули в неясной улыбке.

— Поняли? — спросил он меня, спросил так, словно я была в чем-то перед ним виновата.

Я молчала. Вспомнилась мне моя комната на Большой Бронной, за которую я не платила квартплату уже четвертый месяц. Мамино лицо. Надо было подбросить маме немного деньжат, сама никогда не попросит, а ведь ей, наверно, не продержаться до конца месяца. И еще следовало подшить старые, прохудившиеся валенки и отдать перелицевать зимнее пальто. И на все нужны деньги, деньги, деньги, а их долго не было у меня… Много чего вспомнилось в эти тягостные минуты, пока сын великого вождя всех времен и народов ждал моего ответа.

— Поняла, — сказала я«.

Возможно, Людмила ничего тогда в 1937 году не поняла по молодости и запуганности, свойственной людям тех дней. Она могла просто понравиться Василию, и он, как свойственно юношам, стеснительным до наглости, «голубем» выразил свое отношение.

Подними она «голубя» с пола и пошли ему в лоб, может, весь класс, включая Василия, заликовал бы.

Знаю возражение: Людмилу упрятали бы в тюрьму. Сомневаюсь. Подтверждением мне служит уже частично процитированный здесь ответ Сталина учителю Мартышину. Там есть такие строки:

«Василий — избалованный юноша средних способностей, дикаренок (тип скифа!), не всегда правдив, любит шантажировать «слабеньких» руководителей, нередко нахал, со слабой или, вернее, неорганизованной волей. Его избаловали всякие «кумы» и «кумушки», то и дело подчеркивающие, что он «сын Сталина».

Я рад, что в Вашем лице нашелся хотя бы один уважающий себя преподаватель, который поступает с Василием, как со всеми, и требует от нахала подчинения общему режиму в школе. Василия портят директора, вроде упомянутого Вами, люди-тряпки, которым не место в школе, и если наглец Василий не успел погубить себя, то это потому, что существуют в нашей стране кое-какие преподаватели, которые не дают спуску капризному барчуку… Будете иметь в этом мою поддержку.

К сожалению, сам я не имею возможности возиться с Василием. Но обещаю время от времени брать его за шиворот«.

Примечательное послание. Во-первых, тем, что написано несомненно самим отцом, без вмешательства секретарей. Во-вторых, тем, что написано прекрасным языком и с полным пониманием ситуации, без сожаления и поблажки сыну и самому себе. В-третьих, тем, что, несмотря на твердость позиции автора, есть в письме несомненная беспомощность его положения: великий управитель огромного государства «не имеет возможности» справиться с собственным сыном.

В последнем, по-моему, не только истоки драмы Василия Сталина, но и самого Иосифа Виссарионовича.

В итоге Людмиле Уваровой по требованию трусливого директора, о котором писал Сталину учитель Мартышин, пришлось покинуть спецшколу № 2.

С грехом пополам окончив школу, Василий Сталин пошел было в артиллерийское училище, по следам сводного брата Якова, но вскоре передумал и в 1939 году поступил в Качинское авиационное училище, в Крыму.

Движение, быстрота, полет — характер Василия. Еще подростком он лихо водил мотоцикл — потом пересел в автомобиль. Любая машина была ему послушна. Особенно лих бывал Василий на поворотах.

С юности любил он веселые компании. Охранники приучили его к водке, а он шумно разливал ее друзьям и знакомым. Подростки, потом юноши, потом молодые мужчины вместе с Василием гоняли в футбол, проводили утренники на рыбалках, гоняли охотничьих собак, парились в бане. Он был, что называется, «свой парень».

Вот малоизвестное воспоминание о Василии в период его учения в Качинской школе:

«Василий Сталин на своем «Харлее» и в кожанке прибыл под Севастополь, учиться. Он, Долгушин, Гаранин, Ветров москвичи были, своей командой держались. Жил Василий не с нами в казарме, а в доме комсостава. В гараже выпьет — и на мотоцикл. Чуть не разбился однажды. Вывихнул ногу, попал в госпиталь, оттуда прямиком в нашу эскадрилью. Вдогонку телеграмма. Текст и сейчас наизусть помню: «Курсанта Сталина содержать на общих основаниях. И.Сталин».

Перевели Василия в казарму на 30 человек. Вообще он казался простым парнем. В курилку зайдет, всех «Казбеком» угостит.

Обучались мы на И-16. Строгая машина. Много жизней унесла. Василий, правда, на И-16 летать отказался. Специально для него оборудовали ДС-16".

С белокурой москвичкой Галиной Бурдонской Василий встретился на привилегированном катке на Петровке.

Позднее, в годы моей юности, я несколько раз приходила на этот каток. Туда можно было попасть только по блату. Подруга моей матери, знаменитая актриса Вера Марецкая, достала нам с ее дочкой Машей два абонемента на вечернее катание.

Там при ярком электрическом свете скользили юноши и девушки в великолепных по тем временам конькобежных костюмах. Многие катались плохо, отчего костюмы на них, как говорится, не смотрелись. Но хорошие конькобежцы и конькобежки, часто скромно одетые, увлекали мастерством.

Никогда не забуду девушку в голубом коротеньком пальтишке с белой опушкой по воротнику, рукавам и по подолу. Белая шапочка набекрень. Руки засунуты в белую муфту.

— Это Ляля, — сказал мне знаменитый артист Ростислав Янович Плятт — Марецкая отправляла его со мной и Машей на каток, следить, чтобы мы не разбились на льду.

— Какая Ляля?

Он сделал большие глаза и приложил палец к губам. Я так ничего и не узнала о Ляле. Теперь, вспоминая тот образ в белом ореоле, я думаю: не возлюбленная ли это Берия была, Ляля Дроздова? Не знаю.

Галина Бурдонская стала женой Василия Сталина, вошла в кремлевскую жизнь, во все сталинские дачи под Москвой и на юге. Родила двоих детей.

Началась война. Наученный горьким опытом со старшим сыном, не желая провокаций со вторым сыном Василием, Сталин не спешил отправлять его на передовую. Василия сначала определили на безопасную инспекторскую должность, но сам он рвался на фронт. И дорвался. Все, знавшие его в годы войны, в один голос называют Василия бесстрашным летчиком. Отец запретил ему участвовать в боевых вылетах, но он плевал на отцовы запреты.

Участие Василия в боевых действиях, несмотря на его рвение, все же было ограничено: сына Сталина оберегали во время полетов. Сохранилось свидетельство генерал-полковника Глебова:

«Под Сталинградом, у хутора Широкого, на командном пункте 4-й танковой армии, в присутствии командующего, генерала Владимира Крюченкина, я стал свидетелем атаки двумя немецкими «мессерами» десяти наших самолетов. Причем наши в бой не ввязывались, а всячески уклонялись, выстроившись в круг, и, уходя, перемещались по спирали.

Все это было настолько возмутительно, что по указанию командарма была дана телеграмма командующему.

Полученный ответ озадачил нас. В нем говорилось, что самолеты после выполнения боевого задания вел на аэродром Василий Сталин, и советовалось больше не поднимать этот вопрос«.

Иногда Василий мог совершить невероятное. Так, в Шяуляе однажды ночью на аэродром, где он служил, прорвались немецкие танки. Накануне к Василию приехала жена. Василий выскочил на улицу, когда среди наших уже была паника. Он схватил Галину, посадил ее в открытую машину и закричал:

— Трусы! Смотрите, женщина и та не боится!

Паника мгновенно прекратилась, самолеты поднялись в воздух и отбросили немецкие танки.

Смелость Василия часто перерастала в наглость. Он не признавал для себя никаких ограничений в жизни, как в спецшколе № 2.

Есть свидетельство Ивана Борисова, бывшего в Куйбышеве курсантом: «Комиссар объяснил, что необходима дисциплина, курение запрещено. В это время садится самолет. Вылезает летчик и, не спеша, на крыле, закуривает. Комиссар подбегает, устраивает разнос. А летчик — это был Василий Сталин — кожаными перчатками хлещет комиссара по щекам. При всех».