Страница 21 из 24
— Раз сами не хотите помочь, вызовите командира части.
— Наш командир в отпуске, — отвечает лейтенант.
— Тогда вызовите кого-нибудь из заместителей!
Дежурный не спешит. Он и прапорщик с сержантом все посматривают на две фуражки у меня в руке. Собираясь выгулять Кортеса, я на всякий случай связываю их узким сыромятным ремешком, что ношу в кармане вместо наручников.
— Где вы их нашли? Зачем они вам? — спрашивает меня прапорщик.
— В милиции народ вежливый, — говорю я. — Все, что находим, всегда возвращаем хозяевам. Это наше правило.
Летуны явно тянут волынку. Сержант куда-то сбегал и, сняв кеды, вернулся уже в сапогах. Прапорщик застегнул мундир и подтянул ремень. Лейтенант приходит и уходит, каждый раз вызывая наружу прапорщика — «для переговоров».
Было ясно: они уже знают, чьи фуражки у меня в руках. Но никто не просит нас вернуть их владельцам.
— Мужики, может, вызовите сюда две головы для этих головных уборов! — предлагает им Борис Иванов.
— Не имею права! — заявляет лейтенант. — Вот прибудет замполит или помпотех, с ним и решайте.
Только к половине девятого приезжает замполит. И вслед за ним два военных прокурора — подполковник и старший лейтенант. Разговаривает с ними с глазу на глаз Борис Иванов.
Дело пошло. Живо построили на плацу чуть более ста человек. Все, как положено, в фуражках с голубыми околышами. Я не беспокоюсь — лишь бы собрали всех до одного.
Они, между прочим, уже успели позавтракать. А у нас — пустые желудки. Но если б и пригласили в столовую — мы бы отказались принимать пищу в такой шараге…
Настает наш выход. Я с Кортес-Кагором стою перед строем и толкаю речь. Про тяжкое преступление в Коломягах, про фуражки, найденные там Кортесом, и про то, как он сейчас мигом отыщет их владельцев. Советую этим ребятам выйти самим и сделать добровольное признание представителям военной прокуратуры.
В ответ — тишина. Замполит командует: «Построиться повзводно, в колонну. Дистанция — пять метров». Такой уговор у нас был, для облегчения работы Кортесу.
И тут возникает идея: показать им цирковой номер. Подмигнув Иванову, приближаюсь к первой шеренге.
— Разрешите на пять минут вашу фуражку.
— прошу курносого летуна.
Тот страшно смущается, краснеет. Потом быстро выполняет мою просьбу.
Я поднимаю его фуражку:
— Всем видно? Сейчас я дам понюхать эту фуражку Кортесу, а ее владелец может стать в любую шеренгу, на любое место. Мы с Кортесом отойдем пока в сторонку. Чтобы ни он ни я не видели, куда пристроился паренек. Для слабосоображающих: этот солдат, скорее всего, не сделал ничего плохого и собака при выборке будет работать в наморднике. А вот при опознании настоящего преступника — уже без него…
Возвращаюсь через пять минут. Все замерли. Нарочно медленно поправляю намордник, затягиваю ремешки потуже. Не спеша подношу фуражку курносого солдатика Кортесу. Командую: «Нюхай! Ищи!»
Кортес, словно сознавая ответственность момента, неторопливо продвигается вдоль первой шеренги. Он не спешит, основательно обнюхивая каждого. В гробовой тишине инспектирует первую, затем вторую и третью шеренги. Поворачивает к четвертой. Проходит вдоль нее метр или два и — замирает. Затем все происходит молниеносно. Два-три шага назад, разбег, резкий прыжок! — и лапы СРС обхватывают ноги солдатика. Удар грудью, головой — и «нарушитель» на земле. Кортес начинает его «молотить»…
Бросаются врассыпную сначала стоявшие рядом, потом в панике разбегаются остальные. В радиусе двадцати пяти метров вокруг летуна, которого пытается растерзать Кортес, не остается никого.
— Кортес, ко мне! — командую я, и СРС, бросив насмерть перепуганного солдата, подбегает и садится у моей левой ноги. «Сидеть!» — приказываю я и подхожу к герою эксперимента.
— Прошу извинить за этот горький опыт, — говорю я. — Вы вели себя мужественно. Ни единого крика. Вы отважный человек. Еще раз прошу прощения, — и возвращаю ему фуражку.
Действия Кортеса произвели фурор. Только что не аплодировали. Наконец, все успокоились. Беру у Иванова фуражку, поднимаю вверх:
— Вы все только что убедились в четкой работе служебно-розыскной собаки. Прошу выйти владельца этой фуражки и добровольно сдаться военным прокурорам!
Буквально через минуту из той же четвертой шеренги неуклюже вываливается летун с согнутыми в локтях и поднятыми кверху руками. За ним — второй. В таком же виде. На лице старшего лейтенанта из прокуратуры написано: «Ничего похожего еще не видел…» А подполковник — широко улыбается:
— Ловко, ничего не скажешь!
— Берите, они ваши! — говорю я.
Борис Иванов вызвал машину. Она прибыла на удивление быстро. Подходит дежурным по части, заискивающе извиняется за неласковый прием. И жена от него уходит, и вообще он «не в настроении». Ладно. Жмем ему руку. Отыскиваю «летуна-испытателя». В окружении солдат он повествует о только что пережитом ужасе. Кто-то хвалит его, кто-то — подшучивает. Летуны расступаются, и я еще раз при всех извиняюсь перед ним:
— Я сразу определил, что вы человек с крепкими нервами, поэтому и обратился к вам. Закурим?
— Не курю, — тихо, словно извиняясь, отвечает он.
В машине Ильюшенко, вспоминая наш с Кортесом «цирк», то и дело улыбается. А потом вдруг говорит:
— Хорошая сегодня ночь была. И утро тоже. Я обо всем батьке напишу. Пусть на селе тоже посмеются… У нас в конвое караульные собаки были, но они совсем другие.
Приехав в питомник, рассказал о происшедшем другу, старшему инструктору Владимиру Богданову. Он доволен, что все закончилось благополучно. Но предупреждает:
— Ты будь все-таки поосмотрительней. Они могут на тебя жалобу в прокуратуру накатать. Хорошо хоть военным юристам твой эксперимент понравился. Да и немудрено: они в своей практике с таким эффективным методом раскалывания преступников, пожалуй, еще не сталкивались…
«Букет» преступника
Тонкую науку о запахах — одорологию — в Ленинградском уголовном розыске приветствовали немногие. Что, мол, нам хлопот мало: будем мы еще запахи от подошв всякой мрази в бутылки закупоривать! Но приказ есть приказ.
Я провел несколько занятий по министерской инструкции. Показал операм, как берутся образчики запахов со следов, как видимых, так и невидимых. Скажем, отпечаталась подошва на снегу, поднеси к следу капроновую (полиэтиленовых тогда еще не было) бутылку и втяни воздух, как жидкость в шприц. Заткни бутылку пробкой — и готово. Только руки не должны пахнуть бензином или табаком. Все просто. Раздал отделениям и поллитровые легкие бутылочки, тогда они были еще в диковинку.
Первый вызов «по науке» я запомнил на всю жизнь. Было это в ночь на 16 сентября 1967 года. Я дежурил на Литейном, и выехал с Кортесом по вызову в 36-е отделение милиции Выборгского РОМ. На столе капитана Бориса Иванова стояли знакомые капроновые емкости. Ночью ограбили продуктовый ларь от магазина № 26 Выборгского райпищеторга. Преступники изрядно натоптали на снегу. И Иванов вспомнил мои уроки одорологии. Наверное, впервые в истории ЛУРа были наполнены запахом бутылочки. В одной — запах со следа ботинка 40-го размера, в другой — 43-го. А через час, по заявлению граждан, задержали двух бомжей. Один из них — Захаров, четырежды судимый за кражи, второй — Галецкий, дважды судим. Теперь одорология и Кортес-Кагор должны были сказать свое слово. Предстояло сделать выборку и установить: причастны ли Захаров и Галецкий к ограблению ларька? Размеры их обуви были 40 и 43.
Разговор о предстоящей операции велся в присутствии Галецкого.
— Начальник! Давай бумагу! — вдруг раздался его громкий голос. — Следы 43-го размера — мои, и я не хочу испытывать судьбу. Меня при побеге такая же псина разделала… потом восемь месяцев на больничке проторчал. Хорошо еще совсем инвалидом не стал.
Ему дали бумагу, и он письменно признался в ограблении ларька, указав, где спрятано украденное.
С Захаровым пришлось повозиться.