Страница 38 из 46
Я вхожу в кабинет главного редактора.
Хозяин кабинета, Алексей Владимирович, высокий и худой, встречает меня радушно: поднимается навстречу, мы пожимаем друг другу руки...
Спасибо, что заглянули, я мог бы и по телефону все рассказать, но так приятней. Может, хотите чаю?
Нет, благодарю.
С интеллигентными людьми я всегда говорю сдержанно и учтиво. Чувствую себя послом из другой далекой страны. Вероятно, так Максим Горький разговаривал с Толстым и Чеховым.
Мы послали вашу повесть на соискание «Новой премии».В номинации «Малая проза».
Какую повесть? - спрашиваю. - «Сборище»?
Да. Ее приняли весьма благосклонно. Она уже вошла в лонг-лист.
-Куда?
В длинный список претендентов. Вы слышали о «Новой премии»?
Что-то... да... краем уха.
На самом деле мне стыдно признаться в своей дикости. Ничего я о «Новой премии» не слышал.
Участвовал я когда-то давно в литературном конкурсе «Дебют». Для юных дарований. Были вполне реальные шансы на победу. Но потом - вдруг - выяснилось, что по возрасту я уже не имею права участвовать. Мне исполнилось двадцать пять, а участники должны были быть не старшее двадцати четырех лет. Как будто я перестал от этого быть юным дарованием. Вот до сих пор ты еще юное дарование, а буквально через неделю ты уже не юное или не дарование.
Еще был международный литконкурс «Тенета». Меня номинировали от журнала «Майдан». Я занял «почетное» восьмое место. Даже в тройку не вошел.
- Это довольно престижная премия, - сообщает Алексей Владимирович.
Я вижу по выражению его лица, он явно разочарован моей реакцией. Однако же я все-таки рад. Честно, рад. Просто я, что называется, скуп на эмоции.
- Простите мою меркантильность, - спрашиваю, - а что получает победитель?
Его брови медленно ползут на высокий лоб. Я уточняю:
- Какая сумма грозит мне в случае победы?
Алексей Владимирович растерянно пожимает плечами и разводит руками в стороны:
В прошлом году, насколько я помню, за первое место дали десять тысяч.
Отличная новость!
Рад за вас.
Он был совершенно искренен. Я ему верю. Вот интересно, а почему только малознакомые способны сорадоваться моим успехам?
14.
Дома я нахожу пришпиленную кнопкой к двери ванной комнаты записку: «Ждала тебя до двенадцати. К сожалению, пора бежать. Тебе звонил какой-то Танилюк. Убеждена, он был нетрезв. Бутерброды на столе. Увидимся завтра. Соня».
Интрига держится. И уже начинает напрягать. Или нет? Прислушиваюсь к себе... Все в полном порядке. Подумаешь!
Какая-то девица, поразительно похожая на Одри Хепберн, посещает по утрам мою скромную обитель, моется, завтракает, смотрит телевизор... Я не против: меня это совершенно не стесняет. Хотелось бы, конечно, объясниться с ней, расставить все по полкам...
Перекусив бутербродами, открываю ноутбук, вхожу в Интернет и читаю все, что нахожу о «Новой премии».
Оказывается, ее вручают пятый год. И в прошлом году действительно за первое место дали десять тысяч долларов, за второе - пять тысяч, за третье - две с половиной.
Прочитав об этом, я сразу же осознал, что хочу, очень сильно хочу одержать победу. Пусть все бессребреники в мире объединятся и вдвоем осуждают меня - плевать! Мне нужны эти деньги! Я безработный, в конце концов. Снимаю квартиру. Ненавижу ездить в общественном транспорте. Люблю дорогие рестораны. Я уж не буду касаться такой деликатной темы, как алименты и долги.
Нищета, даже загримированная под бедность, угрожает свободе художника. Творческий человек работает не благодаря безденежью, а вопреки ему. Это настолько очевидная вещь, что я не стану тратить время и силы на лишние аргументы.
Талант должен быть голодным?.. Лживый, бесстыжий лозунг, запущенный издателями и литературными агентами. Вот кому выгодно держать нас в черном теле.
Сытость и праздность! Вот что должно сопутствовать моему творчеству.
Я пишу почти пятнадцать лет. Достойно выдержал испытание временем. Хочу пройти испытание «золотым тельцом». Верю, что пройду его с честью.
Правда, десять тысяч - не такая уж и большая сумма, но полгода-год можно жить припеваючи. Жить ни в чем себе не отказывая, не парясь о деньгах, и кропать потихоньку, кропать в свое удовольствие.
Заварив кофейку, выхожу на балкон.
Весна все-таки наступила. Набухли почки на деревьях. Распускаются цветочки и мужики. Женщины помолодели. Похорошели девушки. Из-под одежды проклюнулись девичьи пупки. Оголились шеи и стройные ноги...
Конец марта делает свое похотливое дело. Вижу, как один лохматый пес покусился на честь другого местного пса, породы Лабрадор. Однако тот оказался псом гетеросексуальным и, рыча и кусаясь, гонит лохматого по двору.
15.
Я не работаю каждый день. Не пишу. Но каждый день об этом думаю. Могу неделю обдумывать всего лишь пару строк, а потом сажусь и крою почти набело несколько страниц. Затем перечитываю, черкаю, сокращаю... на следующий день или в тот же - если есть еще время и желание - переписываю все от начала и до конца, красивым почерком... И вновь проходит пару дней, я обдумываю следующий кусок... Параллельно могу обдумывать другую вещь, в совершенно ином
жанре.
Есть еще записные книжки. В них я записываю все, что может пригодиться в будущем. Видимо, будущее не наступило. Почти ничего не использовал я из моей копилки.
Сажусь за письменный стол с твердым намерением «поработать». В ту же секунду раздается звонок в дверь, пронзительный, как зубная боль.
Иду открывать. На пороге Танилюк. На нем зеленая рубашка и потерявшие всякий цвет мятые брюки. В руках пакет.
Его опухшее лицо расплывается в неуверенной дрожащей улыбке:
Мир вашему дому...
Здорово, - говорю. - Проходи.
Выглядит он паршиво. Мешки под глазами, а в самих глазах тусклый блеск затаившегося безумия. Рыжая седина посеребрела, теперь он седой абсолютно, в свои сорок два года.
Проходим на кухню. Он деловито вынимает из пакета джентльменский набор столичного алкоголика: пачка сигарет, полтора литра томатного сока, плитка шоколада и, конечно, бутылка водки.
Это зачем?
Здрасьте! - возмущается он. - Необходимо обмыть твой переезд.
Обмывай сам. Я не хочу.
А что случилось?
Обязательно должно что-то случиться, чтобы человек бросил пить?
-Да, должна быть веская причина. Цирроз. Сдача анализов. Любовь. Когда я влюбился, я, наоборот, начал пить. Давай выпьем за любовь?
Зря стараешься, - говорю. - Или пей сам, или отстань.
Он открывает бутылку.
Есть рюмки?
Есть чашка.
-Дай две.
Убирайся!
Вторую - для сока.
Я ставлю перед ним две чашки.
Знаешь, я ушел из дому, - сообщает Седой. - С опозданием на пять лет. Давно уже надо было решиться. А я терпел, тянул, надеялся, что все наладится. Глупо. Если люди и меняются, то только в худшую сторону.
Почему?
Потому что они стареют.
Ты ушел с концами?
Да, поверь, я никогда в жизни к ней не вернусь. Хватит!
А что, - спрашиваю, - произошло?
Весь день, часов пять, она пилила меня, читала нотации, даже оскорбляла, провоцируя меня и пытаясь втянуть в перепалку с ней. Она же без скандала не может. Скандалы заменяют ей секс. Так вот, значит, с самого утра она доставала меня, но я упорно хранил молчание, уставившись в телевизор. Она извергала целые монологи, а я был нем, как дохлый окунь. Наконец она не выдержала, у нее сдали нервы, она подошла к телику и выдернула шнур из розетки! Я встал, дал ей в морду и ушел.
Он наливает. Выпивает. Запивает.
- А вещи?
Седой меняется в лице:
Твою мать... Я ничего с собой не взял... Ушел в чем был...
Ну ты даешь...
Ничего страшного. Я сейчас съезжу назад!
Он повторяет нехитрую процедуру: наливает, выпивает, запивает.
- Может, уже завтра?