Подполье на передовой

- Вам надо переодеться, - сказала она лейтенанту.

- Торопитесь... тетя в коридоре отвлечет немца.

Сучков быстро переоделся в женское платье, хмыкнул, повязывая косынку, окликнул Зину, стоявшую к нему спиной:

- Окиньте критическим взглядом...

Зина быстро обернулась к нему, отступила на шаг, склонив голову, внимательно осмотрела наряд.

- Сойдет, - решила она. - Теперь слушайте. Смело идите мимо часового. По выходе сверните направо. На углу из разрушенного дома к вам выйдет паренек в сером осеннем пальто, на левой руке - черная повязка. Спросит: "Вы не боитесь одна ходить до городу?"

Ответите: "А нас двое. Скоро подруга подойдет". Тогда он поведет вас дальше. Остальное вам объяснят на месте. Меня не ждите.

Сучков хотел было поблагодарить девушку, но та перебила его:

- Не медлите! Каждая секунда дорога.

Сучков, стараясь делать не очень широкие шаги, заспешил к выходу. Зина видела в окно, как он сбежал со ступенек, как прошел мимо часового и скрылся за воротами. Тогда она пошла к раненым. Они сидели вдоль стены, весело перекликались с "матерью-кормилицей". Девушка подошла к. одному из раненых, спросила:

- Это вас называют боцманом?

- Допустим, рыженькая, меня. А что?

- Вы мне поможете?

- Могу, сестренка. И не только в этом, - ответил боцман, поднимаясь с пола.

Немец-дежурный перестал жевать яблоко, которым его угостила Наталья Архиповна, отделился от стены, лениво, но строго спросил:

- Вохин?

- Арбайт, - улыбнулась Зина.

- Можно... можно... - буркнул немец.

Забирая одеяла, боцман шепотом спросил Зину:

- Старшой ушел?

- Ждите весточки, - успела сказать Зина и пошла по коридору.

Свернув за угол, она на носках побежала к выходу. На ходу сорвала фартук, швырнула его в подвернувшуюся урну, выскочила на крыльцо и, приняв независимый вид, подошла к часовому, потянула за платок, в который были завернуты продукты. Немец удивленно глянул на нее. Зина ничего не сообразила от растерянности и только сказала, улыбаясь:

- Гут.

Часовой тоже улыбнулся и сказал:

- Гут. Карош!

- Еще принесу, - ответила Зина и, взяв платок, сбежала с крыльца.

Разговор

начистоту

От пережитого нервного напряжения и непривычных физических усилий - он все-таки был еще слаб - Сучкова бил озноб. Накрытый двумя одеялами, поверх которых Екатерина Петровна Боднарь набросила свое старенькое меховое пальтишко, лейтенант дрожал так, что скрипела железная койка. Бондарь заботливо поправила одеяла, постояла, потом, осторожно ступая по скрипучим половицам, открыла дверь в соседнюю комнату, где шло совещание штаба. Войдя в каморку, Боднарь остановилась у дверей, вопросительно посмотрела на Островерхова. Тот чуть заметно кивнул и снова обернулся к говорившему. Екатерина Петровна стала вслушиваться в нервный говор выступавшего Свиркунова.

- Я, конечно, только связной. Мне неизвестны все планы штаба. Но я чувствую: готовится наступление наших войск. И мы должны поднять в тылу восстание. Я сам его организую, дайте мне группу людей, которых вы намерены переправить к партизанам. Мы отсиживаемся в чуланах, носим какие-то сведения партизанам. А где же боевые действия?

- Не дело он предлагает, - отозвался Юнашев. - Авантюрой попахивает.

Островерхое промолчал. Молчали и другие подпольщики.

- Ну вот видите? - воспользовавшись минутной заминкой, Свиркунов приободрился. - Я и предлагаю: укрытых у нас людей не выводить из города, а вооружить и с их помощью начать настоящую войну в тылу врага. А то, понимаете, слишком уж мы заигрались в конспирацию. Даже друг другу вроде не доверяем, тени своей боимся.

- Что ты называешь игрой в конспирацию? - спросил Островерхов.

- Ну как же, товарищ Степан? Вот мы, члены штаба, - я, правда, только связной, - так ведь и мы не знаем всех своих людей. К чему такая строгость? Ведь она может обернуться против нас: нетрудно нарваться на провокатора.

- Очень хорошо, Иван Николаевич, что ты сам заговорил об этом. - Островерхов старался показать, что он спокоен, но; дрогнувший голос выдал его волнение: - Я как раз и думал обсудить этот вопрос на заседании штаба. Но прежде о твоих предложениях. Считаю, что товарищи правы, когда возражают против непродуманных предложений. В условиях, когда подполье действует фактически на передовой линии вражеских войск, начинать открытую партизанскую войну - значит обрекать организацию на разгром. Нас сразу всех переловят и уничтожат. Вдумайтесь в слова: подполье на передовой. Здесь нужна бдительность, бдительность и строжайшая конспирация. Взвешивать надо каждый шаг, - чувствовалось, что Островерхову трудно говорить. Он с усилием выдавливал фразы. - Вчера нашими людьми схвачен и допрошен тайный агент полиции. Матерый бандит с солидным стажем. Из его показаний стало известно, что один из тайных осведомителей напал на след нашей организации. Напал случайно, использовав дешевый провокационный прием.

- Вот я и говорил, - вскинулся Свиркунов. - Можно напороться на провокатора...

- Что это ты так? Обрадовался вроде, Иван Николаевич?

- Да нет, какая уж тут радость, товарищ Степан? Просто я считаю: перегнули мы с конспирацией, переиграли...

- Вот-вот. Нам стало известно, что один наш подпольщик по кличке Авдеев проболтался кому-то, что у нас есть свои люди в полиции...

- Ах, сволочь, - выдохнул Карпов.

Свиркунов съежился, отшатнулся в тень за спину Юнашева.

- А ты не прячься за чужую спину, Свиркунов, - выкрикнул Карпов и выхватил из кармана пистолет.

- Остановись, Сергей, сядь, - приказал Островерхов Карпову. И когда тот нехотя сел, продолжал: - Сначала надо разобраться. Да, да, разобраться, говорю, надо.

- Я не выдавал, Степан Григорьевич! - захлебываясь и торопясь, забормотал Свиркунов. - Это провокация. Я никого не выдавал. Наоборот, я хотел проверить этого типа и намекнул, что, мол, имею связь с полицией.

- Ну, вот и смотри. Любуйся. Испытатель! - Островерхов встал, зашагал по комнате.

- Поверьте мне, товарищи, ничего не было, - быстро заговорил Свиркунов. - Ничего я такого не сказал! Я ведь в своем уме...

- Ни черта ты не в своем уме был, - свирепо прервал его Островерхов. - Пьяный ты был, сукин ты сын. Так что не юли!

- Да что вы, Степан Григорьевич! Какой же это пьяный. Ну, пропустил стаканчик...

- Судить его надо нашим судом, - потребовал Карпов.

- Не торопись, Сергей. Разберемся... - Островерхов задумался. - Вроде конспирацию Свиркунов понимает. Он первый установил связь с партизанами. Смело ходил на рискованные дела.

- А что же ему, орден? - выкрикнул Карпов.

- Степан Григорьевич, - поднялся Юнашев.

- Подождите, товарищи, - остановил их Островерхов. - Тут и наша вина есть. Да подождите же! Я несколько раз замечал, что Свиркунов навеселе, но не придал этому значения...

- Нравоучительные беседы проводить с ним, что ли?

- Да подожди ты, Карпов. Не кипятись. Конечно, не то и не другое. Но воспитывать людей мы обязаны. Обязательно воспитывать! К условиям, в которых мы живем сейчас, приспособиться не так просто. Тут законы свои, и законы суровые... Беспощадные... Советскому человеку тут приходится заново учиться всему: и ходить, и говорить, и думать, и оценивать поступки свои и чужие. Все заново. Не всякий осилит сам эту науку. Надо помогать людям, учить...

Островерхов замолчал. Юнашев медленно опустился на табуретку, Карпов нервно комкал в руках черную пилотку. Свиркунов выжидающе смотрел на Островерхова.

- Свиркунов сделал опрометчивый шаг. Такое легкомыслие непростительно. Я думаю, так решим, товарищи. Свиркунова от руководства группою партизанских связных отстранить и отправить к партизанам с подробной характеристикой и объяснением его поступка. Пусть побудет там, почувствует дисциплину, научится воевать и проявит себя в бою. Тогда посмотрим. А пока придется доверить ему одну операцию. На днях его собутыльник придет к нему на встречу. Нам надо взять этого мерзавца. Без Свиркунова мы его не опознаем. А тот тип, как видно, очень опасен. Так что давай, Свиркуной, докажи свою непричастность к выдаче тайны. И помоги обезвредить провокатора.