Страница 151 из 161
Поэтому понятно, почему Че рассматривал революцию даже в самой маленькой стране как лучший двигатель теории. Революции одним махом подводят итог годам самых напряжённых теоретических дискуссий и широко распахивают горизонты для новых идейных поисков. Дело здесь в том, что в революции теорию «двигают» вперёд сами массы своим революционным действием. Эта замкнутость на ре-
г к7МарксГф"Энгельс.Соч.,т.42)с. 123. ~
5911 феномен Эресто Че Гевары: трагедия и триумф Г,°г!
волюцию, способность «мыслить конкретным практическим действием», живой плотью классовой борьбы делает Че философом нового, ленинского типа, который на деле—и неординарно,—по-своему осуществил то «соединение революционной теории с революционной политикой... без которого марксизм становится брентанизмом, струвизмом, зомбартизмом»1. Именно в этом соединении теории и практики причина того, что марксизм Че одновременно ортодоксален и антидогматичен: ортодоксален—поскольку последовательно революционен, антидогматичен—поскольку неотделим от практики.
Существо этой «антидогматической ортодоксальности»—в понимании того, что развивать марксизм в условиях современного мира—означает, прежде всего, внедрение на практике его теоретических положений. Перефразируя А. Грамши, Че можно назвать «практиком философии»: он постоянно указывает на «необходимость глубокого анализа исторического процесса... в свете марксизма, используя всю его творческую силу с тем, чтобы применить его к меняющимся обстоятельствам стран, отличающихся друг от друга...»2. Анализируя победу вьетнамского народа над французскими колонизаторами, Че в предисловии к книге Во Нгуена Зиапа указывал, что главнейшая причина этой победы в том, что «марксизм был применён к конкретной действительности Вьетнама.. .»3.
Гегелю принадлежит изречение: философия—это эпоха, схваченная в мысли. Для Че марксизм—это наша эпоха, схваченная не только в мысли, но и в действии; способ мыслить революционным действием, реальное превращение философии в политику, перевод на язык практики марксистских положений. Следуя за Марксом и Лениным, Че глубоко проник в сущность марксистского материализма, который радикально отличается от всего предшествующего материализма своим деятельностным, а не созерцательным характером. Знаменитый XI тезис Маркса о Фейербахе не только постулирует, что всё дело не в объяснении, но в изменении мира. В тезисе содержится также чрезвычайно важная для марксизма мысль, что объяснить мир можно, только изменяя его.4 Че говорил по этому поводу, что «заслуга Маркса в том, что он произвёл в истории общественной мысли под-
В. И.Ленин. Поли. собр. соч., т. 14, с.375.
G.Mallin. Op.cit. p. 109.
Ibidem.
К. Маркс, Ф.Энгельс. Соч. т.42, с.264, 266.«. -т i v . v 5921В.Миронов ; , » уQ~.
линный качественный скачок... надо не только объяснять мир, но необходимо его изменить. Человек перестал быть рабом и инструментом природы и превратился в архитектора собственной судьбы».1 В самом Че воплотился тот высший тип мыслителя, который, по Марксу, оставляет старым философам «объяснять мир», а сам стремится изменить (и тем самым объяснить) его. Именно поэтому практически-революционная деятельность Че—важный вклад в философию марксизма.
Собранные в этом томе небольшие статьи и выступления по своему жанру и страсти напоминают молниеносные работы Ленина периода Октябрьской революции и первых лет Советской власти. Так же как и ленинская революционная публицистика, они представляют собой практическое развитие марксистской теории, иногда более ценное, чем толстые тома спекулятивных штудий. Но это не просто самосознание бурно разворачивающейся революции. Это и пособие по организации революционной борьбы.
Че был первоклассным художником слова. Его стиль, проникновенно личный и в то же время предельно естественный, выдавал в нём рафинированного интеллигента. Этот энергичный стиль письма, как и в целом стиль всей его жизни,—свидетельство феноменальной внутренней свободы, никогда не покидавшей его,—ни когда он исколесил всю Латинскую Америку, ни когда был министром и дипломатом, или партизаном, встретившим свою последнюю пулю. Только очень свободный человек может рассказать о себе так: «Достичь вершины было для меня тяжким испытанием. Я дошел, но с приступом астмы, который делал невозможным малейшее движение... Когда я уже больше не мог и попросил крестьянина Креспо оставить меня, тот мне ответил на жаргоне, принятом в нашей армии: "Ну ты, аргентинский говнюк, давай двигайся, или я надаю тебе пинков под зад"»2.
Это стиль беспредельной честности перед собой: когда читаешь тяжкий анализ партизанской войны в Конго, то после фразы «углубляя самокритику до предела собственных возможностей...» вдруг начинаешь понимать, что далее пойдёт совершенно беспощадный к себе текст, достойный лишь древних аскетов.
От текстов Гевары веет какой-то сакральной энергией, пронзительным ощущением максимально переживаемой жизни. «После
1 Цит. по: A. Mellis. Che cosa ha veramente detto Che Guevara. Roma, 1970, p. 111-112.
2 Che Guevara. Mots, propos, aphorismes, Paris, 2003, p. 17.
5931 феномен Эресто Че Гевары: трагедия и триумф . <
марш-броска в 16 километров и 2-часового боя на 45-градусной жаре, после 10 дней тяжелейших условий мы оказались у самого моря под палящим солнцем». Так может писать только человек, для которого жизнь неотъемлемо включает в себя опасность, испытания и даже бедствия. И жизнь воздаёт ему предельной радостью; такой человек обретает дар переживать жизнь по самой полной мере.
Вместе с тем это человек, лишённый всякого пафоса значимости своей персоны, склонный нередко к грубоватой шутке и сарказму в свой адрес. Вся Латинская Америка смеялась над его остротами. Например, над такой: «Я не был бы мужчиной, если бы не любил женщин. Но я не был бы революционером, если бы из-за любви к женщинам перестал выполнять любую из моих обязанностей, в том числе и мои супружеские обязанности».1 Или, например, «хорошего в этой ситуации было лишь то, что она ухудшалась».2 Даже журнал «Тайм», поместивший 8 августа 1960 г. на обложке портрет Че между Хрущевым и Мао, отмечал: «Фидель—душа и сердце сегодняшней Кубы. Рауль Кастро—сжатый кулак революции. Гевара—её мозг. Именно благодаря ему Куба пошла влево. Он—самый интересный и самый опасный из триумвирата. Всегда с меланхолической улыбкой, неотразимой для многих женщин, Че руководит Кубой уверенно и компетентно, с большим умом и огромным чувством юмора»3.
Проблема постэкономической формации
После победы революции Гевара, став министром промышленности в правительстве Фиделя Кастро, столкнулся с грандиозными проблемами. Он очень быстро понял, что взять власть—это даже ещё и не полдела. Он почувствовал, что революция упирается в некую непробиваемую толщу истории. В нём пробуждается острый интерес к политэкономии социализма. Он организовывает знаменитый теоретический семинар под эгидой министерства, в рамках которого разворачивается глубокая дискуссия о становлении новой формации.
Гевара вновь и вновь возвращается к проблеме «раннего» захвата власти социалистической партией,— проблеме, которую ещё ставил Ф. Энгельс и обосновывал Ленин, утверждавший в статье «О
1 Che Guevara. Mots, propos, aphorismes, p. 41.
2 Ibid., p. 65. -л I .; :-
3 Ibid.,p.31. . ...... , .met- :: -rO
5941В.Миронов ".;. irtcftiu" ..- -hi A нашей революции», что в определённой исторической ситуации возможно сначала завоевать власть, а потом двинуться догонять другие народы.1 И вместе с тем, по мнению Че, именно «Ленин... положил начало длительному процессу гибридизации, кульминацией которого и стали нынешние сдвиги в структуре экономического управления»2. Я думаю, он прекрасно чувствовал страшную драму, пережитую Лениным в последние годы своей жизни. Он подчёркивал, что Ленин вынужден был пойти на НЭП не от хорошей жизни. Октябрьская революция оказалась в одиночестве и была вынуждена во враждебном окружении доделывать работу, недоделанную капитализмом. При этом, согласно Геваре, рождалась «ошибочная концепция—желание построить социализм из элементов капитализма, не меняя последние по существу»3.