Статьи, выступления, письма

История показывает: чем значительнее человек, тем больше предрассудков и заблуждений нагромождено вокруг него. По числу фильмов, романов, спектаклей, исследований, посвященных ему, Че, наверное, превзошел любого политика второй половины XX в. В этом

Nouvel Observateur. Paris, 1977, №674, p. 56.

Заметим, что все, кто принимал какое-либо участие в пленении и убийстве Че, погибли от пули либо в авиационных или автомобильных катастрофах: от президента Боливии Баррьентоса, утвердившего приказ о казни Че, и армейских генералов до «простых исполнителей». Приговор был приведён в исполнение или революционерами, или самой судьбой.

L.M.Gonzalez-Mata. Las muertas del «Che» Guevara. Barcelona, 1980, p. 11, 12.

приняла участие и гигантская пропагандистская машина Запада, задействованная, чтобы навязать массам такой образ Че, который был бы наименее опасен для буржуазии. В духе какого-нибудь жития святых пишут «страсти по Че», сочиняют рок-оперы, не жалеют сил, чтобы превратить его в «поп-звезду», сделать из его имени товар. В Лондоне даже открыли дорогой магазин женской моды под названием «Че Гевара». И, словно спохватившись, тут же пытаются доказать, что Че был человеком прошлого, пережитком иных эпох, анахронизмом в компьютерный век.1 В то же время «многие молодые люди, которые называют себя революционерами, обожествляют его, превращают в миф или фетиш»...2 Усилиями буржуазного идеологического аппарата серийно штампуются самые разнообразные мифы: «Че—романтический авантюрист, красный Робин Гуд, Дон Кихот коммунизма, новый Гарибальди, марксистский Сен-Жюст, секуляризованный Христос, Святой Эрнесто из Игеры, почитаемый боливийскими крестьянами, большевик с ножом в зубах, кошмарный сон богачей, красный пироманьяк...».3 Справа и «слева» на Западе возникают лжеипостаси Че: «романтический искатель приключений», «революционный наркоман», «князь Мышкин с автоматом», «фрустрированный психопат, ищущий в революции выхода своим фантазмам», «волюнтарист и субъективист», «одиночка-авангардист, оторванный от масс», «маргинал-изгой, человек без родины», «поджигатель войны», «политик-самоубийца, камикадзе от революции»... В итоге легенда о Че начала приобретать не только героические, но и демонические очертания: Че стал превращаться в символ тотального насилия и террора.

Прошло почти 40 лет после его гибели, а накал полемики вокруг его личности и наследия не ослабевает. В чём же тайна этого грандиозного человеческого феномена, имя которому «Эрнесто Че Гевара»?

Секрет этого феномена, по-видимому, в том, что в его личности для людей нашей эпохи сфокусировались извечные «проклятые» вопросы человеческой экзистенции: «Кто мы и зачем на этой земле?», «В чём смысл нашей жизни и смерти?», «В чём тайна отношений между мужчиной и женщиной?», «Как соотносятся индивид и

1 См.: D. James. Che Guevara. New York, 1969, p/347.

2 M.A. Aguirre. El Che Guevara. Aspectos pohticos у economicos de su pensamiento. Bogota, 1979, p. 10.

3 M. Lowy. The Marxisme of Che Guevara. New York, 1973, p. 7.

I В.Миронов

коллектив?», «Что такое самопожертвование и чем отличается оно от самоубийства?», «В чём смысл человеческой солидарности?», «Способны ли мы овладеть собой и своей судьбой?». К тому же он своей патетически прожитой жизнью и жертвенной смертью ставил, словно эксперименты, кардинальные вопросы революционного движения: значимости человеческой инициативы, нравственной сущности революции, возникновения нового человека...

Но главное, он поставил самую важную проблему современности—проблему будущего.

«Антитеоретик» или теоретик иного типа?

О Че бытует представление как о принципиальном «антитеоретике», абсолютном практике, который презирал теорию и анализ и чьи действия намного опережали мысль. «Он не был ни оригинальным, ни глубоким мыслителем, он плохо понимал—причём с огромной наивностью—мир, в котором жил, и те великие силы, которые направляли его судьбу. Он ничего не знал в области экономики, а его понимание истории граничило с гротеском»1.

Как возможно такое мнение о мыслителе, который в считанные годы, продолжая огромную практическую работу, создаёт целый ряд оригинальных теоретических и публицистических работ, в которых анализирует почти весь спектр современных ему проблем: от теории партизанской войны до сложнейших вопросов политэкономии социализма, от концепции нового человека до проблем философии и эстетики?

В любом случае, как получилось, что интеллигент, которому имманентно были присущи постоянная духовная напряжённость, связанные с ней интеллектуальная инициатива и независимость суждений, взвинченная сила воображения, «заслужил» репутацию человека, признающего только вооружённую силу? Может быть, причина этого парадокса (причём далеко не единственного, связанного с его именем) в том, что Че-практик затмевает Че-теоретика? Или в том, что Че при всей страсти к теоретическому осмыслению реальности ненавидел абстрактные, оторванные от «живой жизни» теоретизирования, никогда не подменял изучением текстов изучение действительности?

J.Mallin. «Che» Guevara on Revolution. Miamy. 1969, p. 44. 5891 феномен Эресто Че Гевары: трагедия и триумф

Однако для такого философского ума, как Ж.-П. Сартр, ранг Че как теоретика несомненен. Это ему принадлежит лучший афоризм о Че, который проясняет смысл этого парадокса: «Я думаю, что он был не только интеллектуалом, но и самым совершенным человеком нашей эпохи».

В чём суть этого совершенства? По-видимому, в неразрывном, скреплённом собственной кровью единстве мысли и дела. Вернее, в способности «мыслить действием», быть «практическим философом», для которого корректный теоретический анализ проблемы был немыслим вне практического её решения и неотделим от этого решения. Он на деле реализовал великий афоризм Мао: «То, что мыслимо, то осуществимо». В самом деле, Че никогда не прекращал попыток овладеть действительностью теоретически и в то же время всегда был готов к тому, чтобы овладеть ею действием, практически. При этом он взыскательно и вместе с тем уважительно относился к теории: «Теория должна освещать реальность, а не подменять её». Главное требование, которое Че предъявлял к теории, заключалось в том, чтобы установить, насколько действительность поддаётся изменению человеческим действием и что надо делать, чтобы изменить эту действительность. Другими словами, Че был не кабинетным теоретиком, а теоретиком «поля боя». Это—политический мыслитель, всем существом вовлечённый в стихию борьбы, соединявший в своей судьбе революционную теорию с революционной практикой.

Именно Сартр подметил примечательную черту Че—не прерывающийся ни на мгновение анализ собственных действий и письменное осмысление всего, что он делал и что происходило вокруг него. Только полтора последних дня его жизни—от пленения до гибели—не были описаны. Уже один только подобный уровень рефлексии характеризует его как выдающегося интеллектуала. Этот постоянный самоанализ стал эффективным способом обретения собственного «Я», даже самосотворения. Так Гевара реально преодолевал извечную дихотомию мысли и действия, разума и воли.

Че хорошо владел французским языком, неоднократно посещал Париж, общался с ведущими интеллектуалами того времени (например, Ж.-П. Сартром, С. Бовуар) и, несомненно, был знаком с главными тенденциями современной ему мысли. Его практическая борьба, им самим непрерывно подвергавшаяся рефлексии, оказалась глубоко созвучна и внутренне связана с напряжёнными философскими усилиями левых мыслителей Европы, европейскими «шестидесятни-

5901В.Миронов ,.ai;» - и-у ками», ровесниками Че (М. Фуко, Ж. Делёз, Ж. Деррида, Ф. Гваттари, А. Негри), которые, как и он, постоянно поднимали проблему человеческой свободы и тем самым идейно взрывали всякую блокировку революционного действия.

Теория появляется тогда, когда человек на практике сталкивается с трудноразрешимыми проблемами. Для Гевары теория всегда ориентирована на действие. Че любил повторять ставшие крылатыми слова: «Лучшая форма что-нибудь сказать—это сделать». Теоретические дискуссии Че переводил в плоскость практической политики и именно так склонен был, следуя примеру Ленина, ликвидировать разрыв между теоретиком, который говорит, что надо делать, и практиком, который делает. В работе и жизни Че блестяще воплотилась фундаментальная мысль Маркса о том, что «разрешение теоретических противоположностей само оказывается возможным только практическим путём, только посредством практической энергии людей», и что поэтому их разрешение отнюдь не является задачей только познания, а представляет собой действительно жизненную задачу, которую философия не могла разрешить именно потому, что она видела в ней только теоретическую задачу.1 С опорой на эту мысль связано то подлинно новаторское, что есть в геваровской постановке проблемы соотношения теория-практика в современный период. Поскольку теоретические трудности проистекают из практических трудностей, то и решать их надо не абстрактным теоретизированием, а практически. Тем самым Че попытался решить проблему важности и возможности конкретно-исторического эксперимента в революционной науке. Это обстоятельство ставит Че в один ряд с теми учеными-сподвижниками, кто, открыв противоядие против страшной болезни, сначала на себе испытывают новый препарат. Сама жизнь Че, таким образом, имеет огромное теоретическое значение: для Че задача преодоления очевидного для него «кризиса теории» имела только одно решение—практическое действие.